В ответ Джаред лишь тихо хмыкнул, но спорить не стал. Он, как и Квайр, видел короля, даже с расстояния в три сотни шагов было заметно, как раздувался от гордыни его величество, сколько самолюбования было в каждом его жесте. Он шествовал через свой город и наслаждался каждым шагом.
Когда ожидание затянулось ещё на четверть часа, нервничать начал уже не только аббат, но и почти все, собравшиеся в храме. Такого неуважения по отношению к братьям ордена святого Нафанаила его величество никогда прежде не проявлял. Монахи начали перешёптываться, и вскоре в храме повис негромкий гул голосов, словно в улье деловитых и при этом весьма раздражённых пчёл.
Квайр с Джаредом вступили в несколько коротких диалогов, однако отделывались лишь парой общих недовольных фраз. Аббатство было достаточно большим, чтобы монахи не знали друг друга в лицо, однако рисковать лишний раз не стоило.
Конец всем пересудам в храме положил колокол. Он ударил тяжким набатом, не тревожным, как при осаде, но каким-то тягучим и скорбным. Квайр и Джаред сразу поняли, что убийцами короля им сегодня не бывать. Скорбный набат подхватили колокола по всему Эпиналюони возвещали городу и миру, что в этот день и час скончался их монарх.
И кто же нас опередил? без спешки направившись к выходу из храма, поинтересовался Квайр.
Ответа у Джареда не было, и он предпочёл промолчать.
Кардинал Рильер смотрел на его величество, величаво вышагивающего рядом с ним, и думал, что всё же стоило настоять на карете. Он слишком беспокоился о безопасности короля. Ведь сейчас именно его величество был единственным гарантом мира и порядка в Адранде. А в том, что жизнь короля в опасности, Рильер был уверен. После убийства герцога Фиарийского, буквально всколыхнувшего всю старую знать, особенно на фоне высказываний последнего, что он не собирается брать корону и довольствуется лишь реальной властью, отобрав её у Рильера, произошло слишком много вроде бы не связанных между собой событий, на которые кардинал, которого не зря звали Красным пауком, не мог не обратить внимания. Слишком тихо сидел в Тильоне граф дЭ, не отказываясь прибыть в столицу, но всячески оттягивая этот момент. Граф де Кревкёр умчался воевать во внезапно оставшееся без хозяина герцогство Мондави и теперь сидел там не только со своей армией, но и с ландскнехтами, нанятыми ещё покойным герцогом Альдиче, которым платили теперь из казны. Кревкёр получил маршальский жезл вместо попавшего в немилость из-за просто неуёмной жадности дЭпернона, за несколько месяцев едва не разорившего Водачче и пустившего по ветру всё, что сделал для города за своё недолгое правление Альдиче Мондави. Теперь у первого соратника покойного герцога Фиарийского и наставника его сына, графа дЭ, имелась внушительная армия, которую вынуждена была содержать казна. Уведи оттуда войска Адранда, бывшие владения торгового князя тут же подомнут под себя либо Салентина, либо Билефельце. Терять лицо и земли король не мог, а потому приходилось содержать армию под началом не самого благонадёжного, зато весьма талантливого маршала, способного сдерживать репрессалии сразу на двух фронтах.
Но не только эти события заставляли кардинала Рильера мрачно хмурить лоб, особенно в такой день. Его величество шагает по улицам, пускай и в окружении верных мушкетёров королевского дома, чьё оружие заряжено, а вокруг прикладов обмотаны горящие фитили. Они готовы выстрелить в любой момент и по любому врагу или тому, кого примут за врага. И всё равно Рильеру казалось, что король беззащитен, словно новорождённый младенец. Конечно, на богомолье церковные догматы велят отправляться пешком, но его величеству в столице и они не указ, а грех бы ему кардинал, являвшийся духовником и исповедником короля, отпустил с лёгкой душой. Вот только его величество желал показать себя всей столице, чего Рильер не дал ему сделать во время возвращения в Эпиналь из Амбуазского замка. Кардинал слишком опасался за жизнь его величества после убийства герцога Фиарийского и убедил короля отменить свой торжественный взъезд в Эпиналь, ограничившись лишь роскошным балом для верных придворных. Состав гостей, конечно же, утверждал кардинал, а охрану особы его величества несла та самая дюжина верных, что покончила с герцогом Фиарийским. И именно с судьбы дворян, входивших в эту самую дюжину, и начались опасения кардинала за жизнь его величества.
Рильера сильно беспокоило, что дЭпернон не сумел изловить в Водачче барона дАнтрагэ, и тот как в воду канул. Смерть герцога Мондави, погибшего во время одной из своих тайных, однако не являвшихся секретом для кардинала, охот, Рильер никак не связывал с бегством Антрагэ. В отличие от нескольких дуэлей, на которых были убиты те самые дворяне, она заставила его серьёзно задуматься. А после того как неизвестный умудрился за неполных полчаса оскорбить сразу троих из дюжины и сразиться с ними не где-нибудь, а в Турнельском парке, в душе кардинала начали зреть более чем серьёзные опасения. Мало кто превосходил Антрагэ во владении шпагой, а когда человеком движет жажда мести, он способен творить настоящие чудеса.
Отчего вы так скорбны ликом, ваше высокопреосвященство? прервал размышления кардинала его величество, явно наслаждавшийся прогулкой на богомолье.
Мы идём поминать в молитве невинно убиенных, ваше величество, а смерть каждого невинного есть великое горе в глазах Господа.
Безусловно, ваше высокопреосвященство, безусловно, кивнул король, однако показная скорбь в его тоне не могла скрыть всей самовлюблённости помазанника господнего.
Глядя на него, кардинал снова невольно допустил греховную мысльесли бы не Луи де Лоррен, рвавшийся к власти едва ли не сильнее своего брата, быть может, корона сейчас украшала бы голову герцога Фиарийского. Однако тильонский архиепископ слишком уж сильно хотел сменить шёлковый фиолетовый пояс-фашью на красный муаровый, а это могло произойти лишь в одном случае. Отправляться на встречу с Господом раньше назначенного срока Рильер не желал, а потому, пускай и скрепя сердце, не стал противиться убийству герцога Фиарийского и его брата. Это решение принимали король и его первый министр, лицу же духовного сана лучше было не думать о нём. И всё же, если бы не амбиции Лоррена, грозившие самому Рильеру, кардинал взял бы на душу куда более тяжкий грех и все его последствия. Решил же в своё время Отец Церкви, что Каролусу Властителюпоследнему правителю Энеанской империилучше умереть бездетным, что привело к Войне Огня и Праха и падению империи.
Размышления кардинала снова были прерваны. К возглавлявшему процессию богомольцев королю неспешным шагом направлялся монах в карминовой рясе ордена святого Нафанаила. Лицо монаха скрывалось под капюшоном, как и положено в день поминовения этого святого. Монах был невысок ростом, движения его скрывали полы рясы.
Далеко же монахи выслали проводника на сей раз, заметил его величество.
Рильер, занятый своими мрачными мыслями, лишь кивнул в ответ. Каждое слово короля, каждый жест его, явно рассчитанный на публику, каждый взгляд, что кидал его величество украдкой, чтобы прикинуть, смотрят ли на него, всё это вызывало у кардинала глухую злобу и раз за разом возвращало его к греховным мыслям о цареубийстве. Рильер не обратил внимания на слова короля, пока не стало поздно. Как не придали значения слишком далеко от аббатства ждущему процессию проводнику. Ведь никто не смеет ступить на землю, принадлежащую Церкви, а значит, Господу, без посредства клириков. И поэтому для того, чтобы процессия вошла на территорию аббатства, всегда отправляли монаха, который должен формально пригласить туда короля и сопровождающих его, а после проводить их.
Вы пришли помолиться за всех невинно убиенных? задал королю ритуальный вопрос тихим голосом монах, миновавший мушкетёров и остановившийся всего в паре шагов от его величества.
Всё верно, кивнул король. Мы и свита преданных мне идём в аббатство святого Нафанаила, чтобы преклонить колена и помолиться за всех, кто был невинно убиен. Ибо смерть каждого невинного есть великое горе в глазах Господа.
Повторённые королём слова привлекли внимание кардинала. Тот повернул голову к ним, как раз когда монах скинул капюшон резким движением.