Герцог, я принёс для вас тревожные вести. Его величество, король Антуан, собрал вокруг себя две дюжины самых верных гвардейцев, набранных лично дЭпернономсамым доверенным из миньонов короля. Он набрал из провинции, среди безденежных дворян, и они преданы ему, будто свора голодных псов.
Ему или королю? уточнил коадъютор.
ДЭпернону, ответил валендийский гранд, лично и только ему, я в этом уверен.
Их было больше, когда мой верный Кампо-Бассо вошёл в Эпиналь и хотел арестовать короля во дворце, заявил герцог Фиарийский. Около полусотни, может, немногим меньше. Они славно послужили королю, когда тот бежал из дворца. Уверен, тогда в столице погибла половина из них. Но что тревожного в личной гвардии? У каждого разумного и пекущегося о своей безопасности человека таковая имеется. И держать при себе нищих провинциальных дворян, живущих лишь своей шпагой, весьма разумное решение.
Я не зря, упоминая их, назвал этих дворян сворой голодных псов, герцог, покачал головой валендийский посол. Его величество хочет спустить их на вас.
Не посмеет, возразил ему Рене Лев. Его псы обломают зубы, а старая знать откажется от него. Попытайся его величество решить вопрос столь пошло, и он точно лишится трона.
Но вы можете использовать эту свору против короля, брат мой, заметил коадъютор. Онидоказательство его слабости и неуверенности в собственных силах.
Это будет хороший ход, согласился валендийский посол, и всё же я бы рекомендовал вам, герцог, если вы, конечно, желаете знать моё мнение, действовать более решительно.
Решительные действия, если вы желаете знать моё мнение, довели вашу Родину до гражданской войны. Я не хочу идти по тому же пути. Но я благодарен вам за предупреждение и советы.
Посол вежливо раскланялся и покинул покои герцога.
Ты так уверен, что король не натравит на тебя этих псов? удивился Луи де Лоррен, стоило за валендийским грандом закрыться двери.
Ты очень верно уточнил, кому именно они преданы, снова усмехнулся Рене Лев, и валендиец ответил, что дЭпернону. Мой верный Кампо-Бассо намедни имел краткую беседу с архиминьоном его величества. ДЭпернон пожаловался, что вынужден платить своим людям из собственного кошелька, а тот скоро покажет дно. От короля и Красного паука он ни медяка не получил, его кормят словами, а ими долго сыт не будешь.
И если король лишится даже их, то распишется в полном бессилии.
Совершенно верно, брат мой, и вот тогда-то знать поймёт, что Адранда нуждается в твёрдой руке, которая должна править страной. А чья рука может быть твёрже, нежели коннетабльская?
Однако и валендийский посол не был последним посетителем герцога Фиарийского. Хотя на визит этого он никак не рассчитывал.
Рене Лев уже собирался попрощаться с братом и навестить будуар поселившейся неподалёку от его покоев маркизы де Нуармутье, как в двери снова постучался слуга.
Кого ещё принесло? удивился герцог, однако слуга доложил, что к его светлости пожаловал господин дЭпернон.
Если уж сам архиминьон пришёл ко мне, усмехнулся Рене Лев, то песенка его величества спета.
Королевский любимчик, который вопреки расхожему мнению вовсе не был трусом, что доказал во время схватки во дворце, когда со шпагой и пистолетом оборонял его величество на всём пути до ворот, был одет с иголочки, холёные руки его скрывались под перчатками тонкой кожи, правда, обычных для него колец и перстней на пальцах не было, да и цепи на шеетоже. И это многое сказало герцогу Фиарийскому.
Я прибыл к вам, ваша светлость, как всегда, тон дЭпернона был угодлив до подобострастия, чтобы передать слова его величества. Наш повелитель, он особенно подчеркнул тоном слово «наш», приглашает вашу светлость для приватных переговоров в свой кабинет.
И когда его величество хочет видеть меня?
Завтра, как можно раньше утром, ответил дЭпернон. Он хотел бы видеть вас до начала переговоров со знатью, в час примы, когда его величество завершит молитву.
Непременно буду, кивнул герцог, однако для того, чтобы передать такую весть довольно и простого слуги. Отчего же ко мне явились вы? Или его величество больше никому не может довериться?
Пока он доверяет мне и моим людям, однако за это доверие надо платить. Я не нуждаюсь в содержании, но не могу содержать ещё и дюжину набранных в провинции дворян. У них нет ничего за душой, кроме шпаги и любви к Отечеству. Они готовы защищать короля. Но тот платит им самой чёрной неблагодарностью. За него проливали кровь во дворце, когда его штурмовали наёмники графа Кампо-Бассо, половина из них осталась там. И как за это отплатили? Лишь пустыми словами о том, что когда кризис пройдёт, мы получим всё, что нам причитается.
Скромно, поддержал его герцог, более чем скромно.
Я пришёл к вам, ваша светлость, чтобы вы поддержали нас завтра на собрании знати. Прошу выплатить обещанное моим людям из королевской казны.
Если вы не запросите чересчур много, то, думаю, знать не откажет вам и принудит его величество погасить этот долг.
Тогда мы будем в долгу у вас, ваша светлость.
Такой намёк не понял бы только полный идиот, а уж им-то герцог Фиарийский точно не был. Он тепло попрощался в дЭперноном, а после с коадъютором, и, распорядившись насчёт раннего завтрака, отправился-таки к маркизе де Нуармутье. Правда, ласкам её он предавался недолго, помня о том, что завтра в час примы должен быть на приёме у короля.
Завтрак герцога был коротким и лёгким, Рене Лев не желал перетруждать чрево, памятуя о советах своего врача, говорившего, что кровь после обильного приёма пищи приливает к желудку и голова соображает из-за этого хуже. На встрече с королём герцогу нужна была ясная голова.
Сняв с тарелки салфетку, он обнаружил, что на обратной стороне её написано чьей-то торопливой рукой: «Не ходите к королю, вас убьют». Завтракавший в одиночестве, чтобы собраться с мыслями, герцог несколько мгновений изучал эту надпись, после чего в ярости скомкал злополучную салфетку и швырнул её на пол.
Не посмеет! заявил он непонятно кому, поднимаясь из-за стола.
Аппетит пропал совершенно, и герцог взял с собой лишь фарфоровую бонбоньерку с ранним халинским виноградом. Он ел по одной виноградине, кидая их рот, и шагал по коридорам Амбуазского замка в одиночестве. Чего может бояться почти всемогущий герцог Фиарийский, человек, который владеет Эпиналем? Рене Лев отлично знал, что его за глаза давно уже зовут «королём столицы».
Герцог без страха вошёл в королевское крыло замка. Двое стоявших у лестницы гвардейцев пропустили его без единого слова. Виноград в бонбоньерке почти закончился, и Рене Лев уже подумывал, куда бы пристроить её. Он оглядел небольшую приёмную, в которую превратили комнату для слуг, граничившую с королевскими покоями. Но все столы здесь были заняты. За ними сидели скромно одетые дворяне, скорее всего, из числа той самой дюжины верных королю людей. Не таких и верных, если судить по разговору с их предводителем. Они не то играли в киркат или чатурангу, не то изображали игру, склонившись над досками. Таким, как эти господа, ближе кости или карты, однако королевская приёмная не место для подобных развлечений.
Ваша светлость, обратился к герцогу королевский секретарь, вместе с двумя гвардейцами дежуривший у дверей в покои его величества, его величество благодарит вас за пунктуальность и ожидает вас.
Напольные часы, стоявшие в углу приёмной, пробили шесть раз, подтверждая слова секретаря. Их размеренные удары заставили дворян оторваться от игры, но к шестому все снова склонились над досками. Перед герцогом Фиарийским распахнулись двери королевских покоев, и он, миновав гвардейцев и секретаря, вошёл в переднюю.
Конечно же, его величество не мог ограничиться лишь одной комнатойв общей сложности его покои насчитывали их пять штук, и это только те, где обитал сам король. Ещё с полдесятка были выделены для его свиты и слуг, а две занимал кардинал Рильер.
В передней, через которую герцог хотел пройти в кабинет короля, он увидел шестерых скромно одетых, как и те, кто остался в приёмной, дворян. Они как будто преграждали путь герцогу к дверям кабинета. Однако Рене Лев не обратил на них внимания и сделал несколько уверенных шагов, закинув в рот последние виноградины из бонбоньерки.