А клан посмел выжить, вопреки твоим расчетам? Посмел не победить, но не проиграть. Без тебя. Как сильно ты изводил себя, зная, что мог поступить иначе? Сколько стен расцарапал ногтями в кровь? Ведь будь ты рядом
Довольно! Отдай мне клятву! Дай мне все исправить! Легонько тряслись его плечи от запрятанных в глубине души эмоций.
И жар солнца стал совсем нестерпимым.
Кто простит тебя, отступник? Кто остался в живых, чтобы прощать?
Я найду, я соберу их всех. Требовательно тянул он раскрытую руку. Я покажу им пепел врагов и отстроенные дворцы.
Но все, что осталось от клана, это я.
Зеленый огонь вознесся в небо и расцветил подбрюшье облаков.
Яединственный, кто может тебя простить, не отводил я взгляда от отступника.
Ты не заставишь меня признать поражение.
Нет. Согласился я с ним. Но я скажу тебе, как заслужить мое прощение.
Гулким рокотом разорвало небо, стоном и криком где-то на севере в клочья разорвало Пелену, и страшным ударом врезало по стопам, заставив нас четверых расцветить полусферу вокруг алыми линиями барьеров.
Это упала гора на дворцы Ганзы. Шептал я беззвучно грохоте сходящей с ума земли, проходящей волнами с севера на юг. Я ее уронил. Я нарушил правила.
Вырванные с корнями деревья врезались в щиты, разламываясь о барьеры мелкой щепой, и в черной пыли из земли проносились мимо.
Я преступник.
В черно-желтом мраке были только взгляды и слова, почти неслышные из-за ураганного ветра.
У преступника больше нет клятв. Нет имени и чести.
И во взгляде Николая Борецкого я впервые видел потрясение.
Нет клятвы Первого советника. Нет ничего.
Гудел, кричал воздух отзвуком близкой трагедии: пожарами и морской волной, отброшенной от берега и вновь ворвавшейся обратно.
Спаси меня.
Осыпались сверху камни, земля и части домов. Горело солнце над головой, не закрытое более «Пеленой» и дождевыми облакамиих разорвало, как грязную тряпку.
Спаси меня, своего главу. И я прощу тебя. Шептали беззвучно мои губы.
В воздухе осталась только мелкая взвесьеще немного, и она исчезнет. Ровного поля больше не былоот оврага шла косая трещина, заполненная мутной водой, а все вокруг покрывал слой нанесенного ударной волной хлама.
Но по-прежнему стояли на месте мы, и по-прежнему горел щит над герцогом де Плесси и опекаемыми им людьмиблагородные господа лежали на земле, укрывшись под столами Стояли свидетели за личными барьерамивсего двое, устояли штандарты Габсбургов и графов Тироля.
Решай. Они смотрят.
Неловко ссутулившись, Николай Борецкий встал на колено: сначала на одно, потом, помешкав, на оба и склонил голову. Щиты сняты.
Подтверждение проигрыша.
Четверо из его свиты повторили действиеи те, кто стоял рядом с де Плесси, и безымянный секундант.
Мир смотрит.
Погасло искусственное солнце над намиветер быстро снес тепло в сторону, отдарившись ароматами моря и дерева. На севере, горделиво возвышалась гораснег растаял от удара, и черный пик венчал ее.
Теперь меня не назовут преступником. Подошел я ближе к стоящему на коленях. Ты спас меня, и я прощаю тебя, мягкое движение ладони по его голове и волосам, от которого Борецкий вздрогнул.
Но кто простит тебе меня?.. выдохнул он, сжимая ладони в кулаки.
В сердце Императора так много прощения. Иногда он дарит его авансом.
Я смогу вернуться?.. Замер Борецкий.
Встань на ноги, витязь, улыбнулся я в ответ на его недоверчивый взгляд, помогая подняться. Пойдем. Посмотришь, как я заберу этот мир.
Жестом руки секундант Борецкого снес весь хлам на нашем пути в сторону. Но даже так приходилось выбирать дорогувместо ровного поля ныне были холмы и колдобины, да хлам поверх нихсловно морской берег после сильного шторма.
Тем не менее, добрались мы все равно быстрее, чем бароны и графы выбрались из-под стола и встали на ноги.
Ошарашенный граф Швабенгау, заметив нас так близко, будто что-то вспомнив, неловко попытался достать что-то из-под пальто. Его руки и тело дрожали, словно от лихорадки, на лице его выступил обильный пот, а в глазах плескался страх.
Я заберу это, ласково перехватил я его движения.
В моих руках оказалась шкатулкапобитая временем, с нечитаемым рисунком под многими слоями красного и черного лака. Небольшаягранями пятнадцать на десять, высотой в пять. Нетяжелаябудто весь ее вес и приходится только на дерево, да бронзовые петли. Прихотливого вида золотой крючок держал створки. Древняя вещица, интересночто внутри?
Как вы посмели. Проворчал граф через ужас, изображая гнев. Я бы отдал сам! Там подарок победителю!
Значит, это нам. Положил я шкатулку в широкий внутренний карман пальто. Благодарю.
Победил сеньор ДеЛара! Потирая шею, запоздало провозгласил барон фон Диггерн.
Откройте подарок, окажите честь, уже просительно поклонился Швабенгау.
Посмотрю как-нибудь потом. Сейчас у нас дела, улыбнулся я ему.
Я настаиваю! Вцепился он мне в плечо.
И был тут же отброшен движением одного из безымянных Борецких.
В следующий раз сожгу, безразлично произнёс тот, пресекая слова возмущения.
В миг, когда бой окончился, свидетели боя вновь стали обычными людьми, пусть и благородного происхождения. Такие, бывает, умирают по самым нелепым поводам
Город вновь открыт. Провозгласил герцог де Плесси. Виват победителю. Горе побежденным.
Правда, выражение его лица былословно втравили в какое-то грязное дело без его ведома. Истина раскроется в свое время.
Ваше сиятельство, герцог. Ваши светлости, коротко кивнул я им. Всего наилучшего.
Господа, поклонился герцог ДеЛара.
На щеках его впервые был румянец, а в глазах царило спокойствие.
В аэропорт, в Румынию? Вновь коснулась его тревога.
Ведь там Ника и мой будущий сынновая причина, чтобы Михаэль ДеЛара продолжал жить.
Вернемся в отель и решим с транспортом, зашагал я по проселку, не дожидаясь возвращения машин.
Впрочем, к месту боя никто и не торопилсямикроавтобусы были найдены покинутыми у въезда в город. Идти до них пришлось около часа, и еще больше времени заняло, чтобы пробраться по дорогам, затронутым эхом ударной волны: многое, что уцелело после гнева ДеЛара, нового испытания не выдержалодревний город, будто старик после второго инсульта, выглядел скорее мертвым, чем живым. Много битого кирпича и стекла под колесами; оборванные провода электричества на снесенных столбахмолчаливым укором мне
Ближе к центру города «Альфард» набрал почти тридцать километров в час, доставив семерых «виртуозов» под окна отеля только ко второму часу дня.
Два здания: наше и соседнее, смотрелись нетронутыми под сияющими вокруг них барьерами. На улице перед ними стояли людикажется, абсолютно все, кто их населял. В том числе потирал глаза, встряхивал головой, и недоуменно смотрел на гору князь Давыдоввесьма помятого вида, в расстегнутой на три пуговице рубашке, левый край которой не был заправлен в брюки.
Вы велели разбудить его, ежели мы увидим гору выше первого этажа, слегка мандражируя и заглядывая мне за спину, доложил подскочивший к машине княжич Ильменский. И вот, разбудили. А это Повис вопрос в воздухе, стоило моим сопровождающим показаться в дверях машины.
Это мои люди, достаточно громко, чтобы все услышали, пояснил я.
Ротмистр, рявкнул господин полковник, завидев меня. Откуда гора в Любеке?!
Упала сверху.
Тьфу, опять все проспал! В сердцах махнул он рукой. Ломов, а вы куда? Отметил он деловито проходящего мимо юнкера с знаменем полка в руке.
Устанавливать знамя на вершину горы. Придут срыватьможно будет подраться.
Поздравляю с новым званием, корнет Ломов! Постойте пока, я с вами пойду.
Виват!
Вот, толковый офицер будет! Словно укоряя, сказал мне господин полковник. Не забывает про начальство!.. Ротмистр, шепнул он уже тише, косясь на стоящих отдельной группой Аймара и Шуйских. Мне кажется, или там краснокожие? Тряхнул он головой и вновь покосился в ту сторону. А у машины, рядом с князем ДеЛарапятеро Борецких? Только не жалейте меня, просительно пробормотал он. Вот те на, допился