Я осторожно просунула акты под свитер и вышла с ними из бухгалтерии. Дрожа от страха быть пойманной, я проскользнула в туалет, бросила акты в унитаз, спустила воду, быстро выскочила оттуда и вернулась на свое место. И вдруг мне стало хорошо и легко.
Проблема была решена раз и навсегда!
Но радость моя была преждевременной. Через пару часов бухгалтерша, та самая, со скорбной складкой у губ и дешевой брошкой, выловила из унитаза размокшую бумагу и швырнула ее на стол главбуха. Вся бухгалтерия, узнав о происшествии, ахнула от ужаса. И хотя буквы и цифры на бумаге расплылисьопознать документ было невозможно, остался только логотиптем не менее, все почему-то посмотрели на меня. Я несколько раз невинно моргнула, потом пожала плечами и сделала вид, что углубилась в расчеты. Прямых доказательств не было. Я ходила затаившись несколько дней, пока не стало ясно, что мне сошло с рук и это.
С тех пор я не выбрасывала документы в туалет. Я стала осторожнее и хитрее. Как только в ящике накапливались акты и другие скучные бумаги, я тихонько складывала их в сумку, выносила за пределы базы и выбрасывала в мусорный бак, предварительно облив лимонадом или томатным соусом. Заметая следы, я каждый раз я выбирала для этого другую подворотню.
***
Я завершила скучный проект гораздо быстрее назначенного срока. Но не успела я вздохнуть с облегчением, как мистер Тартц, выдавая мне денежную премию, спросил, не хочу ли я и в дальнейшем руководить проектами такого рода. Если я соглашусь, он повысит меня в должности. Я поблагодарила и так поспешно отказалась, что он, обычно такой выдержанный, не смог скрыть явной досады.
Мне понадобилось несколько дней на восстановление. После этого я вновь попыталась открыть каналы идей и вдохновения. Мистер Тартц, казалось, оставил меня в покое, но постепенно я обнаружила себя окруженной людьми-помехами.
Я не могу расценивать действия мистера Тартца как случайность, потому что все люди-лучики были задействованы в других проектах, а люди-помехи были назначены либо моими помощниками, либо координаторами. Люди-помехи появлялись прямо с утрасамое благоприятное для меня творческое времяи, сами не подозревая об этом, создавали вокруг меня мучительную пустоту.
Для создания помех такому человеку ничего делать специально не надоон помеха сам по себе. Достаточно было его присутствия, и все идеи и сюжеты, приходящие из источника, успешно глушились. Некоторые оказались столь сильными глушителями, что усталость от общения с ними на работе не позволяла мне принимать сигналы ни в вечерние часы, ни в выходные дни.
Многие люди-переизлучатели, и мистер Тартц в том числе, не только преуспели в тонкой настройке своих каналов, они также добились положения в обществе, которое позволяло им выбирать себе окружение.
Надо ли говорить, что мистер Тартц тщательно избегал общения с людьми-помехами и окружал себя людьми-усилителями, иногда вызывая недоумение коллег и подавая повод для сплетен. Некоторые люди-помехи обладали более высокой квалификацией, чем люди-усилители, и чем руководствовался мистер Тартц, назначая людей-усилителей на столь высокие должности, было неясно тем, кто видел только одну грань этого мира. Но, как оказалось, людей-помех он тоже использовал по своему усмотрению, и делал это умело.
Мистер Тартц был мощным переизлучателем. От него исходила огромная магнетическая силаон мгновенно очаровывал собеседника. И мне был ясно виден ее источник. Множество идей и сюжетов неслись по его каналам с огромной скоростью, с размаху врезались в его поле, какое-то время мерцали на поверхности, а потом исчезали в его недрах. Он менял их по своему усмотрению и переизлучал в мир.
Подчиненные откровенно пресмыкались перед ним, в интуитивной надежде добыть несколько идей и для себя. И он регулярно подкармливал их аккуратно дозированными искрами. В общем-то ничего страшного в этом не было, кроме того, что идеи и сюжеты шли не из прямого источника, а через перевалочный пункт, и попадали к другим уже в измененном виде. Возможно, это не было его намерением, но «ловящие-искры» постепенно теряли индивидуальность и становились бледными тенями переизлучателя, что было хорошо видно в объеме. Очевидно, меня ждала участь одного из мелких спутников мистера Тартца.
Впрочем, «тени» были бесконечно благодарны мистеру Тартцу за эту возможность. Они повторяли слова переизлучателя и несли в мир его идеи, искренне полагая их своими. Мне было сложно оценить масштаб происходящего. Во всяком случае, человек-переизлучатель ничего не отнимал, наоборот, он предлагал. И все же многие пытались вырваться из-под его контролябольше интуитивно, чем сознательно.
Люди-помехи блокировали только сигналы извне, но не мешали мне изучать мир в новом ракурсе. И увиденное так огорчало меня, что я разрыдалась на очередном семинаре по волшебству. Другие студенты тоже плакали. Лектор сказал, что слезы на этой стадии обучения закономерны. Но судить об всем только по одной, отдельной открывшейся нам, части объема неразумно и преждевременно.
Не уверена, что смогу изложить плоскими словами объемный взгляд на мир. Во всяком случае, окончательных выводов из них делать не следует.
Мир отличался от моего былого о нем представления: поступки людей определялись вовсе не теми мотивами, которые можно было предположить, исходя из плоской логики. И выглядели люди совсем иначевнешность была прямым следствием их объемных функций и личных намерений.
Лица, поражающие в плоскости благородством черт, в объеме виделись высокомерными и самовлюбленными.
Улыбки обаятельных людей вовсе не означали «я рад тебе», а, скорее, «посмотри какой я классный!» или «люби меня, как я себя». Некоторые легко попадались на эту улыбку и послушно начинали их любить.
Еще между людьми существовали связи удивительные хитросплетения, о которых они даже не подозревали. Незнакомые между собой люди часто оказывались частью одного замысла. Они этого не осознавали и были похожи на стаю рыбок, проглоченных акулой. Что будет с ними после того, как акула их переварит, было страшно предположить. Я не знала, как их предупредить об этом, и задыхалась от бессилия. Возможно, ятоже часть чьего-то плана, и если так, то мне бы хотелось об этом знать.
Зато я смогла избавиться от людей-вирусов.
«Вирус» изучал повадки будущего «носителя», умело притворялся «своим в доску» и медленно вкручивался в систему. Что это значило для «носителя», я еще не разобралась, но ясно видела, что «вирус» руководствовался только личными интересами. Вообще, почти все руководствовались только своими интересами, даже когда заботились о ком-то или делали пожертвования.
Главным желанием и стремлением каждого человека было протянуть нити в будущее, любым способом остаться в кружеве событий. Проще всего это можно было сделать, обзаведясь потомством. Красивый партнер увеличивал шанс рождения красивого сына или дочери, тем самым повышая на себя спрос у особ противоположного пола, а значит и шансы продолжения рода. Способы посложнее включали в себя возможность записаться на сознания других людей. Чаще всего это удавалось сделать при помощи слов, музыки и изобразительного искусства.
Интересный метод избрала Карен, вязальщица с Ист Вилледж. По почте мне пришел от нее пакетв нем были книжные закладки с изображением вязаных изделий. Я подарила часть книжных закладок знакомым, а часть оставила себеони каким-то образом разбрелись по квартире и теперь попадались мне то в одной книге, то в другой.
Особой удачей считалась возможность перезаписываться из поколения в поколение. За эту возможность люди готовы были на все.
Еще люди, казавшиеся мне прежде очень умными, вовсе таковыми не являлись: они либо успели столкнуться с некоторыми фактами и явлениями раньше, либо у них было больше времени для их изучения. У таких людей можно было брать информацию, как и раньше, но уже без прежних восторгов и самоуничижения.
Чем более люди были ограничены в своем видении, тем чаще от них можно было слышать упреки в адрес других: «Тебя не узнать», «Ты изменился», «Как ты мог так поступить!», «Как ты, такой чудесный, можешь общаться с ним, таким ужасным?!», или «Я так любил тебя, но, оказывается, я тебя плохо знал». Наблюдать за этим было очень занятно. На самом деле никто не менялся, а просто поворачивался другими гранями, что было хорошо видно в объеме.