В крови снова разливался злой кураж. Достаточно этот пузырь со своими кикиморками натешился наглумился, пора бы и пошутить в ответ. И можно даже без магии. Михаил нащупал в кармане подаренную Анатолием Тихоновичем кремниевую зажигалку известной уважаемой фирмы. Старый военкор никак не мог запомнить, что «салага» не курит и не собирается даже пробовать. Сейчас эта зажигалка могла сыграть важную роль в намечавшемся шоу. Только бы не рванул наверняка скопившийся в яме метан. Хотя головокружения и других признаков отравления Михаил не чувствовал, а зловоние исходило от гниющих растений и самого семейства Болотника. Конечно, на болоте царствовала сырость, но торф в яме выглядел достаточно сухим.
Приданое, говоришь? двинулся Михаил на Болотника с видом Апломбова из старого фильма «Свадьба» по Чехову. Сейчас проверим, на что оно вообще годится. Или это все тоже обман и морок, как и угощение.
Он чиркнул зажигалкой, и в пещере заполыхало зарево. К счастью, взрыва не получилось, из-за щелей помещение достаточно хорошо проветривалось, но эффект превзошел ожидания. Болотник, которого неплохо опалило, завопил что есть мочи и рухнул в грязь, придавив своей тушей нескольких дочерей. Остальные кинулись было к ускользающему от них жениху, пытаясь его задержать, но, наткнувшись на серебряные обереги, завопили и затрясли руками, точно схватились за уголья.
Михаил проверил не пригодившуюся ему здесь дудочку, поправил за плечами рюкзак и, расталкивая кикимор, поспешил к выходу, сопровождаемый стонами и причитаниями барахтавшегося на полу Болотника.
Стой, куда пошел! Вернись! Сгинешь ведь! Да нет ни в Слави, ни в Нави того, что ты ищешь. Сам Бессмертный не знает, где теперь она, он мне сам сказал, и никто не знает!
Михаил не слушал старого обманщика. Над болотом уже горела вечерняя зоря, а он так и не нашел отсюда выхода, а поскольку ночевать в этом поганом во всех отношениях месте он не собирался, то, раздобыв слегу, пошел наугад, стараясь хотя бы вспомнить дорогу, которой его привел сюда Болотник. Но старый плут то ли хорошо отвел ему глаза, то ли сухой путь появлялся лишь по его велению.
Михаил уже достаточно долго плутал, перескакивая, как журавель, с кочки на кочку, пробавляясь клюквой, которая оказалась вполне съедобной и даже приятной на вкус, моля лишь о том, чтобы не выйти снова к вонючей берлоге Болотника. Он высушил одежду под кумой движением и снова вымочил штаны выше колена, когда форсировал протоки вброд. Он потихоньку набирал сухие ветви и пласты торфа, поскольку подумывал о том, чтобы на одном из островков как-нибудь переночевать, а уже завтра с новыми силами либо самому сориентироваться на местности, либо уже обратиться к помощи духов.
Однако в это время впереди между хилых берез и дрожащих без ветра осин мелькнул виденный на переправе пестрый мех, и в тот же миг женский голос откуда-то зычно позвал:
Арысь! Арысь!
Арысь-поле! Дитя кричит,
Дитя кричит, пить-есть хочет.
Арысь-поле
По болоту, петляя между проток и перепрыгивая с кочки на кочку, пробиралась рысь. Великолепно приспособленные для прыжков задние лапы с легкостью и завораживающей грацией переносили поджарое гибкое тело через протоки. Усы настороженно топорщились, ноздри трепетали, втягивая воздух, а треугольные уши с кисточками внимательно поворачивались из стороны в сторону, слушая доносящийся все отчетливей женский голос.
Арысь-поле! Дитя кричит,
Дитя кричит, пить-есть хочет.
Сколько Михаил ни напрягал память, значение этой странной формулы он вспомнить не мог. Впрочем, вряд ли за ней прятался какой-то скрытый смысл, поскольку возглас вскоре прервался громким плачем голодного младенца. Услышав этот отчаянный зов, который редко когда себе позволяют маленькие звереныши, рысь сначала остановилась, как вкопанная, облизывая языком ноздри, видимо, узнавая запах, а потом перешла на бег, и вскоре ее пестрый рыжеватый мех в осеннем лесу сделался неразличимым.
Насколько Михаил разглядел, это была самка, и ее соски набухли молоком, явно предназначенным для неведомого дитяти. Хотя сородичей пестрой красавицы уважительно именовали не иначе, как зверь лютый, распространяя это определение и на барсов, и на дальневосточного леопарда, рысь издревле считалась на Руси покровительницей материнства.
Враждебности в ней Михаил не ощущал, разве что не мог понять, откуда здесь, в чертогах предков, где и букашек-таракашек не отыщешь, взялся живой зверь. Да и зверь ли вообще? В краткий миг, когда рысь, пробегая мимо, обернулась и настороженно глянула на Михаила, он различил на мохнатой звериной морде совершенно человеческие, наполненные болью и страхом глаза. А еще неподдельная горечь напополам с надеждой слышалась в голосе той, которая свой странный зов перемежала с пестованием дитяти. И уж совершенно натурально звучал младенческий плач.
Вот по этому-то ориентиру Михаил и направил свои стопы, стараясь по возможности идти также по следу рыси. Благо топкая почва даже в неровном предзакатном свете хранила отпечатки мягких кошачьих лап, а кое-где на колючих кустах остались небольшие клочки шерсти. Он прошел, кажется, меньше километра, когда земля стала значительно суше и тверже, а хилый березняк и гнилой осинник сменились зарослями орешника и ольхи, росшей около выбегающего из болота, но уже чистого, хотя и неглубокого ручья.
На одном берегу с Михаилом, полускрытая ольшаником, застыла в нерешительности рысь, на другом, глядя на нее с мольбой и надеждой, стояла не старая на вид женщина с собранными в пучок волосами в строгой юбке, блузке с бантом и явно неподходящих для похода по лесу туфлях-лодочках. На руках она держала красного от воплей младенца, да и сама уже охрипла, бесконечно посылая свой странный зов:
Арысь-поле! Дитя кричит,
Дитя кричит, пить-есть хочет.
Михаил догадался, что эта сцена повторяется уже не первый раз. Почему-то пестрая рысь, которая до этого, не задумываясь, сигала черед трех-четырехметровые протоки, только брезгливо отряхивая намоченные лапки, теперь не могла преодолеть узкий неглубокий ручей.
Бедный младенец, который до этого ненадолго затих, временами издавая жалобное поскуливание, снова зашелся плачем, и рысь решилась. Но едва она сделала шаг в сторону ручья, как из толщи воды песка к ней, ощерившись десятком жадных пастей, когтистых лап, склизких щупалец и жвал, взметнулось нечто страшное и бесформенное, издающее отвратительный запах гнили. Примерно так смердели и выглядели пытавшиеся забрать со стационара Лану и нападавшие на Леву порождения Нави.
Михаил бросился вперед, на бегу доставая дудочку, чтобы призвать духов и уничтожить чудовищ, но когда он приблизился к ручью, погас последний луч заката, а рыси уже и след простыл.
Арысь-Арысь! в отчаянии звала ее женщина. Арыся! Арыся! Доченька! Аринушка, вернись!
Она в тоске металась по берегу, кичка ее рассыпалась, по щекам, размазывая тушь, текли слезы. Младенец плакал у нее на руках.
Ну что встал пнем! с досадой глянула женщина на Михаила. Переходи на нашу сторону, не бойся. Твари из Нави тебя не тронут. Не по зубам им в здешних краях такая крупная дичь.
Михаил приглашению последовал, и, перейдя в пару шагов ручей, даже ничего не почувствовал. Вымокнуть еще больше он просто не мог.
Опоздал ты! с уважением глядя на его шаманский наряд, вздохнула женщина. Арина теперь до рассвета не появится. Да и утро вряд ли что-то изменит. Останется моя бедная девочка в звериной шкуре по болоту блуждать, пока себя не позабудет. А это время злая ведьма, принявшая ее облик, мужа, ничего не подозревающего, к рукам приберет и внука моего, Кирюшеньку, совсем погубит.
Сейчас Михаил видел, что дитя к чертогам предков принадлежит еще меньше, чем его мать, в пестрой рысьей шкурке блуждающая по топкой и сумрачной приграничной области между Молочной рекой и Заповедным лесом.
Зачем ты его сюда принесла? двинулся в сторону странной женщины Михаил, готовый, если надо, применить все свои способности шамана, возвращая малыша домой, где было его место.
Принесла, чтобы дать с матерью родной повидаться, молока из груди поесть! не скрывая горечи, отозвалась женщина, продолжая баюкать внука. Думаешь, ему там с лиходейкой злой, да ведьминой дочерью, да чужой нянькой, которая к нему лишний раз не подойдет, лучше? Если Арина сможет его покормить, то в человеческий облик снова вернется. Злую ведьму из своего тела прочь выгонит. Вот только Ленка-змеюка и здесь все предусмотрела. Стоит Аринушке к берегу приблизиться, чтобы Кирюшу покормить, сам видел, какая гадость из ручья поднимается! А ведь я в свое время о Ленке как родная мать заботилась, и Арина с мужем, когда Ленка пропала, ее Каринку к себе забрала. И вот вам благодарность! Впрочем, о какой благодарности я толкую? Ленка, говорят, и родную мать извела, чтобы силу ведовскую у нее забрать, и учителя своего шамана старого в зеркале заключила, пока сама в этой же ловушке не оказалась. Нашелся и по ее душу бесовскую более сильный колдун.