Эй, Гор, очнись! Ты чего?!
Алиса снилась ему и на следующую ночь, и в последующие. Он думал о ней беспрерывно, неотступно, боясь спросить, даже самым небрежным образом, а Доктор не упоминал о ней. Что с нею? Понесла ли она? Когда её свадьба с Хэ? Гор шёл в Девичник с тайной мечтой хоть услышать об Алисе, но это было безнадёжно. И всё-таки ему хотелось быть хоть немного поближе к той, о которой теперь были все его помыслы. Он жадно прислушивался к разговорам Доктора со стражниками, ожидая, не промелькнёт ли хоть слово о девушке наверху; заходя в Девичник, с острой и непонятной ему самому нежностью смотрел на лестницу, ведущую туда. Еду для Садов Мечты получал он, в огороженной решёткой кухне, где орудовал злобный усатый повар с неестественно-жёлтым цветом кожи и синяками под глазами; какое-то время назад Гор стал получать помимо двух обычных больших корзин ещё одну маленькую корзинку, и догадался, что это для Алисы. Заглянув в неё украдкой, он увидел там творог, сушёные фрукты, тёртую морковь, тёмную бутылку с каким-то напитком И не удержался: погладил эту бутылку и прижал к щеке. Тоска его была такой сильной, а потребность думать об этой девушке, хоть что-то знать о ней, творила такие вещи с его душой, что с этим что-то срочно нужно было делать. Гор боялся, что не сдержится и совершит какую-то глупость, как-то выдаст себя. Он и так почти перестал задерживаться в Девичнике; ему не хотелось тратить время и силы на тамошних девчонок. Доктор, тот сразу же заметил это, и уже поинтересовался, всё ли в порядке у Гора с потенцией. Гору снились то Алиса, токак он любит её, и эти сны отнимали всякое удовольствие от секса наяву с забитыми и покорными рабынями.
Дни шли. Гор не видел Алису и ничего не слышал о ней, но чувство к ней не угасало. Она снилась ему во сне, мерещилась наяву. Однажды, придя в Девичник, он явственно ощутил её аромат и понял, что Доктор зачем-то приводил её сюдаи как же Гор страдал от того, что не пришёл чуть раньше и не увидел её!.. В корзинку еды для неё он тайком подкладывал украденные из будуаров для гостей печенье и орехи, и хоть так получал небольшое утешение в своих терзаниях. По ночам он тайком пробирался к двери, за которой была она, и, страшась заглянуть, сидел подолгу, прислонясь к двери и наслаждаясь подобием близости. Однажды ему показалось, что она плачет, и Гор, с бешено бьющимся сердцем, испытывая неведомый прежде ужас, осторожно отодвинул засов, стараясь не издать ни звука, и заглянул в щёлку. В комнате с двумя окнами после мрака коридоров ему показалось светло, как днём. Алиса спала, свернувшись в клубочек, откинув в сторону одеяло, натянув свой огромный шенс на поджатые в груди коленки. Лицо её, осунувшееся, бледное, было лицом настрадавшегося и наплакавшегося ребёнка, но и теперь прекрасное. У Гора сжалось сердце от болезненной нежности. Не в состоянии противиться силе, влекущей его к этой девушке, он подошёл, бесшумно ступая и почти не дыша, и опустился на колени, пожирая глазами её лицо. Мельком Гор увидел на столике нетронутый ужин, и заметил и то, что съела Алиса только орехи, которые положил ей он Это наполнило его счастьем, как ничто ещё до сих пор. Что-то такое было в красоте Алисы, что сворачивало его душу в узел, заставляя её томиться, ликовать, болеть и сладко сжиматься. Пока Гор смотрел на неё, вздрагивая от священного ужаса, когда ему казалось, что она вот-вот проснётся, его переполняли нежность и наслаждение, сердце билось сильно и часто, и хотелось смотреть и смотреть на неё, долго, всегда Дикая мысль пришла в голову: он не смел прикоснуться к ней! Гор её безумно хотел, хотел так, что все прочие девушки, даже самые красивые, потеряли свою привлекательность, не доставляя больше прежнего наслаждения, но он не смел её тронуть! Она была как драгоценность, как что-то священное, неприкосновенное в своей чистоте и прелести. Потому так больно он до сих пор переживал внутри себя насилие над нею, шок и гнев ещё владели им, тревожа его сны, полные насилия, боли, ненависти и всегда теперь посвящённые Алисе.
Гор так и не решился ни разбудить её, ни прикоснуться к ней. Только осторожно вдохнул аромат от её рассыпавшихся по подушке волос и, осенённый внезапной мыслью, осторожно отрезал небольшую прядку самодельной заточкой, без которой ночью из Приюта не выходил. К богатствам его тайника в куче соломы прибавилась тёмно-рыжая прядь, которую он мог целовать, прижимать к щеке, гладитьЧувства им владели сложные и слишком тонкие, чтобы он сам мог их понять. Гор даже толком не понимал, чего хочет от Алисы и чего ждёт, потому, что поступать с нею, как с другими девочками, было немыслимо. Собственное вожделение к её телу Гор считал каким-то постыдным, и ненавидел себя за него. Каким-то немыслимым чудом, отгородившись раз и навсегда от всего, что происходило вокруг, Гор ухитрился не пустить в себя ужасающую грязь, среди которой жил столько лет, и сохранил сердце и душу чистыми. И это сердце теперь любило, даже не осознавая пока своей любви, любило так, как можно полюбить только впервые, только в юности. Гор любил без всякой надежды, без всякой корысти, но в душе его исподволь происходила напряжённая работаи в один прекрасный день его осенила мысль: он ведь всё равно выйдет отсюда, так почему не с Алисой?! Ведь Хэ намерен убить её, едва она родит, а он, Гор, её спасёт!
И как только он подумал об этом, в сердце его, впервые за все эти годы, вспыхнула спокойная, непоколебимая уверенность: вот теперь он точно выйдет отсюда.
Глава четвёртая: Гарет
Королева была несправедлива к Стотенбергам: кардинал не был ни скучным, ни невзрачным. Он был худ, высок, строен, с лицом длинным, но мужественным и довольно правильным. Оспа не сделала его уродом, так как привлекательность этого лица была не в красоте и не в совершенстве черт, а в его брутальности, которая осталась при нём. Более тогоАдольф Стотенберг с возрастом становился только интереснее. В юности, благодаря крупному германскому носу и тощей кадыкастой шее он носил прозвище Гусёнок; заматерев, он превратился в стройного, мужественного, харизматичного мужчину, которому очень шла сутана. То же и его сестра Эффемия: худая, высокая, сухопарая девушка с возрастом добавляла полноты и мягкости, немного, ровно столько, чтобы становиться всё привлекательнее и женственнее год от года. А её материнство, вызывавшее столько злобной зависти у бездетной королевы, было вовсе не таким радужным: после седьмого своего сына, Артура, Эффемия подряд родила трёх мёртвых девочек, и эти мёртвые крошки до сих пор заставляли её рыдать по ночам и горько оплакивать их каждую годовщину. Вэлери просто спас её своим появлением от тоски и горя. Родив его, герцогиня Анвалонская вновь ожила, и постепенно вышла из опасной депрессии, а там и София появилась. Герцогиня так хотела девочку! Вэл и Софи были одногодками, очень дружили и были любимцами старших братьев. В этом Анвалонцам повезло: их дети были не ревнивы. Дружные, весёлые, добродушные, они были гордостью родителей, их главным богатством.
Нет слов, женить старшего, Седрика Эльдебринка, на Габриэлле Ульвен Анвалонцам очень хотелось. Во-первых, Хлоринги, как считали уже многие на Острове, доживали последние дни, и муж Габриэллы становился их естественным преемником. А во-вторых, весь Остров и пол Европы знало, что шестнадцатилетняя Габи неслыханно прекрасна, а какой отец не желает своему сыну красавицу-жену?.. Правда, ходил слушок, что красавица не в меру горда, строптива и спесива, но Седрика это не пугало. «Если в постели мы с нею поладим, откровенно заявил он родителям, то пусть её брыкается, мне это даже забавно будет». Письмо брата по поводу марьяжа Гарета и Софии застало герцогиню Анвалонскую врасплох. Первой эмоцией была: «Да ни за что!». Софидитя, ей ещё и шестнадцати нет, чистое, наивное и умненькоеи это беспокоило герцогиню больше всего. Умная девочка не будет уважать своего мужа только за то, что он муж. В случае, если в ней не будет настоящего уважения, она будет очень, очень несчастна в браке. Если средненькая девица найдёт утешение в тряпках, цацках и длине шлейфа, такая умненькая и пылкая девушка, как София, даже в детях едва ли обретёт счастье или хотя бы равновесие. Читая письмо брата и вникая в каждый из его доводов pro и contra, которые он излагал, как всегда, последовательно и дотошно, герцогиня начала, скрепя сердце, признавать выгоды и целесообразность этого союза.