Здравствуй, Хельга, сказал Витус. Позволь нам войти.
Женщина поглядела на меня и заметно побледнела, но послушно отступила с дороги. Жестом пригласила нас внутрь.
Здравствуйте, ваши милости, ответила она тихим голосом.
Я кивнул ей, а когда затворила двери, сказал:
Мое имя Мордимер Маддердин, и я лицензированный инквизитор Его Преосвященства епископа Хез-хезрона. Прибыл, чтобы поговорить о вашем сыне.
Прошу в дом, произнесла она бесцветным голосом, и мы вошли за ней на кухню, где посредине стоял большой стол.
Я увидел раскатанное на пироги тесто и только теперь заметил, что руки Хельги Вознитц перемазаны в муке.
Это всего лишь формальность, сказал я ласково. Вам нечего бояться. Помните, что с нашей стороны вашему сыну ничего не грозит: мы желаем всего лишь разобраться, зачем местный священник выказал недопустимое легкомыслие и использовал ваше дитя.
Она почти рухнула на табурет, и я увидел на ее лице облегчение.
Это хороший человек. Но он верил, что здесь, в Гевихте, случилось чудо.
Для малого городка чудо могло стать настоящей золотой жилой. Сам я знавал случаи, когда люди путешествовали на другой конец Империи, чтобы помолиться у пахнущих фиалками останков, или предпринимали паломничество лишь для того, чтобы дотронуться губами до мощей святого. Впрочем, в том последнем случае кость святого оказалась бычьим мослом, а владетель чудесных мощей попал в подвалы. И ему еще повезло, что избежал, во-первых, ярости толпы (ой, не любят люди, когда их обманывают!), а во-вторых, пыток и костра. Мошенники существовали всегда. Кто-то предъявлял перо из крыла архангела Гавриила, кто-токусок камня, на который ступил наш Господь, сходя с Креста своей Муки, а кто-тои щепки от самого сломанного Распятия. Слыхал я даже о негодяях, показывавших бутылочку молока из груди Девы Марии и колючку из тернового венца Христа. Человеческая изобретательность не знает границ, как и всепобеждающая жажда сшибить грош у простецов. И несмотря на то, что наказание за подделку реликвий было суровым, а обманутые мещане или селяне порой и сами отмеряли святотатцу справедливое наказание, зараза сия не отступала.
Мы сели за стол, и я осторожно коснулся плеча хозяйки.
Расскажите мне обо всем.
А потом только слушали знаете, милые мои, какое странное было впечатление у вашего нижайшего слуги? Было оно таково, что Хельга Вознитц говорит слишком складно, слишком последовательно и слишком логично. Словно бы некто подучил ее, что говорить. Конечно, я понимал, что сие впечатление могло происходить от моей достойной сожаления инквизиторской подозрительности, но с течением лет я научился дуть на воду и доверять собственной интуиции.
Я спокойно выслушал ее, но не узнал ничего, кроме того, что прочел уже в документах Инквизиториума. Заметил, что и Витус крайне внимательно прислушивается, а временами даже едва заметно кивает, будто вдова один в один озвучивала его мысли.
Я хотел бы поговорить с мальчиком, сказал я, а Хельга закусила губу.
Конечно, ваша милость. Но пройдите наверх, поскольку мальчик прихворнул.
Снова то же самое? Эта странная болезнь кожи? в моем голосе не было и толики иронии.
Нет, господин, опустила голову Хельга. Купался в реке, а было холодно
Обтирайте его водкой, поите горячим бульо-ном, и пусть лежит в тепле, посоветовал я и встал. Инквизиторы поднялись вслед за мной. Не стану причинять вам неудобство, сказал я вежливо. Вы ведь наверняка столько раз уже слыхали одно и то же, усмехнулся им.
Витус ответил усмешкой, но мне показалось, что это было лишь искривление губ, усмешку имитирующее.
Конечно, Мордимер, сказал он. Мы подождем тебя здесь.
Вдова Вознитц поднималась по лестнице первой, но трудно было не заметить, что женщина до предела взволнована. На втором этаже от узкого коридора отходили две пары дверей. Хозяйка нажала на ручку, и мы ступили в маленькую комнатку, где стояли лишь небольшая кровать, одноногий столик и конек-качалка с линялой гривой, сделанной из настоящего волоса. Мальчик, что лежал в постели, спал, щеки его покраснели. Я подошел и дотронулся ладонью до его лба. За спиной услыхал тихий вздох.
Вы должны проветривать комнату, сказал я вполголоса. Горячка вызывает дурные флюиды.
Карл, вдова Вознитц легонько прикоснулась к плечу мальчишки. Сынок, просыпайся.
Мальчик повернулся на бок и открыл глаза. Увидел меня и шарахнулся к стене.
Не бойся, успокоила его Хельга Вознитц. Его милость прибыл, чтоб тебя допросить
Я поднял рукуи она замолчала на полуслове.
Оставьте нас одних, прошу, сказал я ласково, но твердо.
Мне показалось, что она хотела было возразить, но потом лишь вздохнула и вышла. Я обождал, пока закроется дверь. Услышал удаляющиеся шаги в коридоре, а потом скрип ступенек.
Я инквизитор, дитя, сказал я ласково. Знаешь ли, чем занимаются инквизиторы?
Он молча кивнул.
Скажешь мне?
Хватают людей и жгут на кострах, тихо ответил мальчик.
Я вздохнул. И отчего в нашей нелегкой работе даже дети видят лишь одно?.. Признаю, это наиболее зрелищный ее аспект, но все равно лишь один из многихи притом, уж поверьте мне, не наиглавнейший.
Нет, Карл, ответил я и осторожно присел на краешек кровати. Инквизитор, дитя мое, суть пастырь, который должен опекать беззащитное стадо. Стеречь его от хищников, от всех, кто хочет обидеть невинных овечек. И, мой мальчик, задача пастыряпроста. Он видит приближающегося волка и отгоняет его криком, огнем или шумом, а поройтравит собаками. Но что делать, когда волк не выглядит волком?
Как это, господин?
Что должен сделать пастырь, который знает, что волк умеет принять вид другой овечки? Или дерева? Или камня? Или еще хуже: сделать так, чтобы пастырю казалось, будто одна из овечек суть волк, дабы пастырь напал на невинное существо в неразумном гневе? Я хотел, чтобы он меня понял, и поэтому старался говорить медленно.
А волки так могут? спросил он, поразмыслив минутку.
Обычные волкинет. Но в мире есть много злых людей, которые получают радость от страданий других. Я же должен оборонять тех, кто не в силах защитить себя сам. Я прибыл сюда, поскольку мне сообщили, что, возможно, именно ты, Карл, нуждаешься в защите.
Ага, сказал он только и приподнялся на локте.
Я кое-что тебе принес, я сунул руку в карман плаща и вытащил деревянную лошадку, вырезанную столь мастерски, что могла она двигать головой, если щелкнуть ее по носу, и была раскрашена в черный цвет с белыми точечками на бабках.
Я протянул ему игрушку, а он принял ее после некоторого сомнения.
Спасибо, произнес мальчик, но я видел, что он по-прежнему напуган.
Мало кто любит рассказывать о своих болезнях, дитя. Наверняка ты не знаешь, что епископ, который послал меня сюда, страдает от подагрывсякий день болят у него кости. Но он говорит о своей болезни и находит облегчение в том, что все ему соболезнуют. Соболезнуют и стараются помочь. Потому что, понимаешь, временами даже наисильнейшие и наиважнейшие люди должны искать помощи у других. Оттого я хотел бы, чтобы ты рассказал мне, что у тебя болит и чего ты боишься. А я постараюсь, чтобы никогда у тебя ничего не болело и чтобы ты ничего не боялся.
У меня уже ничего не болит, быстро проговорил он. Кровь уже не течет.
А болело?
Он закусил губу.
У тебя ведь и вправду появлялись раны, да? Я взял его за руку. Здесь, дотронулся до запястья. И на ногах. Верно?
Он едва заметно кивнул.
И лилась кровь со лба?
Снова кивнул.
Священник говорил, что, может, ясвятое дитя, сказал он тихонько.
Я мысленно пришел в ужас. У местного прихода и вправду серьезные проблемы с деньгами, раз они решились на столь опасную игру. Поймите меня правильно: я верю в чудеса, поскольку часто был их свидетелем. Верю и в то, что Бог сумеет совершить все, что пожелает. Но всякое предсказание, всякое пророчество, всякое чудо должны быть тщательно проверены. Поскольку иначе могут оказаться оружием в руках Врага.
И он показывал твои раны на мессах, верно?
Я этого не хотел. Его глаза налились слезами, а голос начал дрожать. У меня все болело, а священник приказал