От презрения, сквозившего в ее голосе, Кригга отшатнулась.
Кто ты такая? нахмурилась она наконец. Назови себя.
Брошь в форме сокола, горбатый нос.
Никакой гордости в этих людях. Никакой злобы. Малика словно не расслышала и еще сильнее сузила глаза. Поэтому вы и умрете, как падаль. Или уже умерли? Скажи мне, Кригга из Вошты, Сармат оценил ваши дары?
Я я не знаю. Последним, что видела Кригга, был дым над родной деревней. Но ведь Сармат унес ее в горузначит ли это, что он принял дань? Но не тебе нас упрекать. Голос девушки стал тверже, а Малика усмехнулась. Ты из Гурат-града?
Да.
И чья ты дочь? Купеческая? Дворянская?
Княжеская.
Кригга шумно выдохнула. Ее пальцы задрожали.
Да вы мне, псы, ноги целовать должны, мягко произнесла Малика, а ты говоришь, что я не могу вас упрекать.
На опухших щеках Кригги выступили пятна.
Вы обещали защищать нас, но не сумели спасти даже себя. Она сжала в руках расшитый венец. У вас были каменные стены и дружина, но вы все равно сгорели. Как ты можешь требовать что-то от маленькой деревни там, где пал Гурат?
На мгновение Кригге показалось, что Малика ее ударит. Но вместо этого княжна выпрямиласьи гортанно расхохоталась.
Дважды умирать не придется, Кригга из Вошты. Можно погибнуть страшной смертьюно героем. А можно ползать на коленях в надежде вымолить еще несколько лет. Каково этопресмыкаться перед Сарматом? Она прикрыла глаза. Зачем же вас защищать? Сегоднядракон, завтратукерские ханы. Вы все равно предадите и будете трястись за свои шкуры.
Тут не выдержала даже спокойная, пугливая Кригга.
Нет для вас никакого «завтра», шепотом произнесла она. Гурат-град сожжен. Его жители мертвы. Все кончено.
Стоило ли оно того, Малика Горбовна?
В чертоге повисла леденящая, густая тишина. Кригга почувствовала, как покрывается гусиной кожей. Красивая молодая женщина смотрела на нее страшными черными глазами.
Нет, отчеканила она. Не кончено. Сколько лет твоему дракону? Тысяча? Гурат-граду больше двух тысяч лет, и за это время он не преклонялся ни перед кем. Он несколько раз был сожжен. В нем пировали ханы. Над ним поднимались алые стяги князей. Мы убивали царей Пустоши, разбойников, степных людоедокубьем и крылатую тварь. Когда мой брат вернется из изгнания, он
Горные недра содрогнулись. От чудовищного подземного толчка задрожали стены, и Малика не удержалась на ногах. Она упала на пол, а жемчуга посыпались с коленей Кригги.
Замолчи! закричала девушка и, отшвырнув венец, закрыла голову руками.
Апатитовые плиты продолжали трепетать. Волосы Малики окончательно расплелись и накрыли ее лицо душной волной. Княжна случайно прокусила язык и почувствовала, как ее рот наполнился кровью. Кригга же билась в истерикеона ждала, что гора обрушится на них.
Дрожь прекратилась так же резко, как и началась.
Кригга, уткнувшись в колени, разрыдалась. Под ее кожей выступили позвонки.
Никогда, всхлипнула она, никогда больше не смей так говорить!
Малика не привыкла, когда ей указывают. Откинув копну волос, она привстала на локтях и вытолкнула изо рта кровавый сгусток.
Что ты несешь? сказала княжна и поморщилась, а Кригга отняла лицо от коленей.
Это Матерь-гора, прошептала девушка. Матерь, понимаешь? Здесь нельзя так говорить о о Сармате.
О да. Малика утирала окровавленные губы. Язык саднил. Княгиня стала горой и заключила в себя своего любимого сына. Глупейшая сказка.
Но даже Малика не могла спорить с тем, что недра жили своей жизнью.
Это не сказка, прохрипела Кригга, закрывая глаза ладонями.
Над Матерь-горой висела красная оборотничья луна.
Зов кровиIII
Первый рев, вырвавшийся из его глотки, рассыпался ошметками звука. Эхо разнесло их по чертогу, оставив таять в полумгле. Второй рев накрыл дребезжащий воздух, будто волна, а третий нахлынули заполнил все без остатка. Дрожали стены и пол, о которые билась медно-красная чешуя, и от ударов чешуйки смещались. Выворачивались с кровью.
Его крылья неестественно выгнулись, и кости прорвались наружу. Сошлись под неправильным угломбудто человек свел лопатки. Обе лапы содрогнулись, а когти оставили на камне глубокие борозды. Стальные драконьи мышцы начали расплетаться, как ленты, и расползаться в появляющиеся прорехи. Зубы старались закусить собственную мордуот нечеловеческой, бездонной боли.
Он смахнул лампаду, горящую ниже всех остальных, и желтый огонек растекся по его ломающемуся хребту. Пламя лампады было похоже на кляксу меда, на каплю жидкого воска, и не обожгло его. Даже не сумело отвлечь. Золото расплылось по меди, вспыхнуло в наступающей темнотеи погасло. А драконьи кости продолжали выбиваться из суставов и рвать толстые слои чешуи и кожи.
Перевернувшись на спину, он взревел сильнее. Вымученно, чудовищно. Теперь он старался расцарапать не камень, а собственное брюхо, но не дотягивался ни задними лапами, ни распоротыми крыльями. И метался на полу исполинского чертога, оставляя под собой нити окровавленных, изломанных чешуек.
Хороша ли твоя доля, Сармат?
Луна над Матерь-горой врастала в самоцветное небо.
Если сложить все легенды, то в них нашлась бы крупица правды. Дракон обращался человеком в полнолунияна одну ночь. В равноденствия и солнцеворотына несколько суток. Драконье тело не боялось ни огня, ни железа, а человек был слаб. Поэтому перед летним солнцеворотом, когда чешуя спадала на самый долгий срок, Сармат убивал всех пленных, что жили в его чертогах почти год. Из-за страха. Боялся, что рабы и жены придумали, как его извести. И поэтому все это время Сармата охранял его брат.
Каменный воин сидел перед входом в палаты, где дракон, клокоча от боли, пытался соскрести наросты с головы. Царапался, стелился по полу. Ярхо-предатель знал, что дни и ночи, когда Сармат был человеком, тянулись долго. Длиннее, чем обычно. Этоколдовство Матерь-горы, ее проклятие. Словно княгиня хотела налюбоваться сыном, пока тот человек, а не чудовище. Но для Ярхо не существовало времени. И болитоже.
Его рукисерая горная порода. У него окаменели даже волосы, заплетенные в косу до основания широкой шеи. Где-то внутри, за прочной, будто гора, кольчугой и слоями породы год за годом не шевелилось сердце. Ярхо участвовал в сотнях битв, но его тело ни разу не кровоточило. Оно не знало усталости. А сам он не ведал ни страха, ни пощады. Разве что глазаглаза у него были похожи на человеческие, но с матовым блеском, будто у изваяний. Со зрачками, двигающимися чуть медленнее, чем у живых. Ярхо-предатель был силен и массивен, нетороплив, но способен отзываться на мельчайшие изменения вокруг него. Быть крепким щитом и смертоносным оружием.
Драконье горло Сармата, издав оглушительный рык, лопнуло, будто по шву. Прореха сползла ниже, перечертила брюхо и оборвалась у гребнистого хвоста.
Под пудами развороченной кожи лежал обнаженный человекна животе, мелко дрожа. Превращений не выдерживала ткань, но не металл. Поэтому когда человек поднялся, звякнули золотые зажимы на его семи огненно-рыжих косах. В его правой ноздре блеснуло золотое кольцо.
Человек шел к Ярхо, и его колени подгибались. Сухопарое, до сих пор трепещущее тело лоснилось в блеклом свете лампад. Он неловко переставлял ступни и осторожно шевелил пальцами, словно вставший с постели больной. Человек повел сначала одним плечом, потом другим, стараясь привыкнуть к телу. Согнул локти, вспоминая, как отвечает ему слабая человеческая оболочка. Как в жилке у сгиба бьется кровьничего не стоит ее выпустить. Затем человек глубоко вдохнул, ощущая себя от позвонков до ногтей, от живота до моргающих в полутьме глаз. Они видели хуже драконьих, и человек казался себе почти слепцом. Он взял положенную у входа в палаты одежду, вдел ноги в порты, а рукив расшитую узором рубаху. Затянул кушак пальцами, покрытыми у костяшек старыми ожогами. Поднял голову и, сощурившись, посмотрел на нешелохнувшегося Ярхо, державшего на коленях меч.
У Ярхоширокие лоб и подбородок, выдающиеся скулы. Лицо же человека было у́же и выражало множество чувств. Этого камень не умел. Человек, до сих пор перекошенный от боли, криво, но одновременно весело и жутко улыбнулся, обнажив просвет на месте одного клыка. У него были подпаленные брови и ресницы, несколько пятнышек ожогов на шее. Хитрые глаза, в свете Матерь-горы похожие на темный агат с медовыми прожилками.