Я закончила, а Ээт еще долго молчал. И наконец сказал:
Прометей был богом прорицания. Наверняка он знал, что его покараюти как покарают. И все равно это сделал.
Такое мне в голову не приходило. Значит, добывая огонь для людей, Прометей уже знал, что в конце пути его ожидает орел и одинокий, вековечный утес.
Вполне, ответил он на мой вопрос, все ли с ним будет хорошо.
Кто еще об этом знает?
Никто.
Точно? переспросил брат с непривычной настойчивостью. Ты никому не сказала?
Нет. Да и кому говорить? Кто бы мне поверил?
Верно. Ээт коротко кивнул. Больше никому не рассказывай. Никогда не говори об этом, даже со мной. Повезло тебе, что отец не узнал.
Думаешь, он очень разозлился бы? Прометей ведь его двоюродный брат.
Ээт фыркнул:
Мы все двоюродные братья и сестры, включая олимпийцев. Ты выставила бы отца глупцом, который за собственным чадом не может уследить. Он бы тебя воронам выкинул.
У меня нутро сжалось от ужаса, а брат, увидев мое лицо, рассмеялся:
Вот именно. И ради чего? Прометея все равно покарали. Дам тебе совет. Когда вздумаешь снова перечить богам, найди повод посерьезнее. Очень не хотелось бы видеть, как сестру мою испепелят ни за что.
* * *
Пасифаю выдавали замуж. Она давно уже просилась, то и дело, усаживаясь к отцу на колени, мурлыкала, как не терпится ей нарожать детей какому-нибудь достойному богу. Заручилась поддержкой Перса, и тот во время каждой трапезы поднимал кубок за созревшую сестру.
Минос, сказал возлежавший на ложе отец. Сын Зевса и царь Крита.
Смертный? Мать приподнялась. Ты говорил, она выйдет за бога.
Я говорил, за вечного сына Зевса, а он такой и есть.
Перс ухмыльнулся:
Ох уж эти пророчества Он умрет или нет?
Вспышка озарила комнату, жгучая, как сердцевина пламени.
Довольно! В загробном мире Минос будет повелевать прочими смертными душами. Имя его не забудется в веках. Все решено.
Брат не посмел ничего больше сказать, и мать тоже. Ээт перехватил мой взгляд, и я услышала его слова, будто произнесенные вслух. Видишь? Повод недостаточно серьезный.
Я думала, сестра расплачется: так ее низвести! Но погляделаа она улыбается. Почему, я не понимала, да и мысли мои приняли иное направление. Меня бросило в жар. Где Минос, там и его семья, и двор, и советники, его подручные, астрономы, виночерпии и слуги и слуги слуг. Все те существа, ради которых Прометей не пожалел своей вечности. Смертные.
* * *
В день свадьбы отец повез нас за море на своей золотой колеснице. Пировать гостей пригласили на Крит, в знаменитый Кносский дворец Миноса. Стены дворца были заново оштукатурены, все вокруг убрано яркими цветами; гобелены отливали ярчайшим шафраном. Ожидали не только титанов. Раз Минос сын Зевса, значит, и подхалимы-олимпийцы придут засвидетельствовать почтение. Боги во всем своем великолепии стремительно заполняли длинные дворцовые колоннады, смеясь и позвякивая украшениями, осматривались по сторонам, отмечая, кто еще приглашен. Плотней всего толпились вокруг отцабессмертные разных мастей протискивались к нему, чтобы поздравить с заключением блестящего союза. Особенно радовались дядья: пока этот брак в силе, Зевс вряд ли выступит против нас.
Сидевшая на помосте для новобрачных Пасифая сияла как роскошный спелый плод. Кожа ее отливала золотом, волосы блестели, словно солнце на шлифованной бронзе. Вокруг теснилась сотня нимф, и каждая во что бы то ни стало хотела сообщить Пасифае, как та прекрасна.
Я стояла в стороне, подальше от толчеи. Мимо проходили титаны: моя тетка Селена и дядя Нерей, влачивший за собой водоросли, Мнемосина, прародительница воспоминаний, и девять ее легконогих дочерей. Мой ищущий взгляд перебегал с одного гостя на другого.
И наконец я увидела их в уголке. Они стояли, склонив друг к другу головы, скопище невзрачных фигурок. Прометей сказал, что все смертные разные, но я видела лишь однообразную толпутусклая кожа, испарина, измятая одежда. Я чуть приблизилась. Волосы у них были жидкие, плоть дряблая, обвисшая. Я представила, как подхожу и прикасаюсь к этой увядающей коже. В дрожь бросило от одной мысли. Мне уже приходилось слышать истории, которые рассказывали друг другу шепотом сестрицы, о том, что могут сделать смертные с одинокой нимфой, попадись она им. Оскорбить, похитить, изнасиловать. Верилось в это с трудом. Они казались хрупкими, как пластинки на шляпке гриба. Стояли, осмотрительно потупив глаза, подальше от всех этих божеств. У смертных ведь были свои историио том, что может случиться, если свяжешься с богами. Взглянул не вовремя, ступил не тудаи вот уже навлек погибель и бедствия на всю свою семью вплоть до двенадцатого колена.
Это великая цепь страха, думала я. Наверху Зевс, мой отецследующий. Потом братья, сестры и дети Зевса, затем мои дядья, а дальше божества всякого старшинстваречные боги и владыки морей, эринии, ветры, грации и, наконец, в самом низу, мы, нимфы и смертные, наблюдаем друг за другом.
Пальцы Ээта сомкнулись на моей руке.
Ничего в них нет интересного, правда? Идем, я нашел олимпийцев.
Я шла за ним, а внутри пульсировала кровь. Никогда еще не доводилось мне их видетьбожеств, что правят с небесных тронов. Ээт подвел меня к окну, выходившему в залитый ослепительным солнцем внутренний двор. Они стояли там. Аполлонвластитель лиры и сверкающего лука. Его сестра-близнец, лунная богиня Артемида, безжалостная охотница. Гефест, бог-кузнец, изготовивший цепи, что намертво сковали Прометея. Угрюмый Посейдон, чей трезубец повелевает волнами, и Деметра, госпожа изобилия, целый мир питающая своими урожаями. Я смотрела во все глаза, как плавно они движутся, будто облитые силой. Перед ними, казалось, сам воздух расступался.
Видишь Афину? прошептала я.
Всегда мне нравились истории о сероокой воительнице, богине мудрости, чья мысль стремительней удара молнии. Но Афина не явилась. Может, предположил Ээт, она слишком горда, чтобы якшаться с приземленными титанами. Или слишком мудра, чтобы затеряться в толпе поздравляющих. А может, она все же здесь, просто невидима, даже для богов. Афина в числе самых могущественных олимпийцев и способна стать невидимой, чтобы наблюдать за потоками силы и слушать наши тайны.
При мысли об этом у меня мурашки побежали по затылку.
Думаешь, она и сейчас нас слышит?
Глупости. Ей великие боги интересны. Смотри, Минос идет.
Минос, царь Крита, сын Зевса и смертной женщины. Таких, как он, называли полубоги смертные, освященные, однако, божественным происхождением. Минос возвышался над своими советникамиволосы густые, как непролазная чаща, грудь широкая, как корабельная палуба. Темный блеск его глаз под золотой короной напомнил мне обсидиановые стены в отцовском дворце. Но, положив руку на изящное предплечье моей сестры, Минос вдруг сделался похожим на зимнее деревоневзрачным и ссохшимся. По-моему, он это понял и помрачнел, отчего Пасифая заблистала еще ярче. Здесь она будет счастливой, подумала я. Или исключительной, что для нее одно и то же.
Смотри, сказал Ээт, наклонившись к моему уху. Вон туда.
Он указывал на смертногомужчину, которого я раньше не заметила, державшегося независимее остальных. Молодой, обрит наголо, по-египетски, лицо спокойных очертаний. Он мне понравился. Его ясные глаза не были затуманены вином, как у прочих.
Он не может не понравиться, сказал Ээт. Это Дедал. В мире смертных он диво, искусный мастер, почти что богу равный. Когда сам стану царем, тоже окружу себя такими жемчужинами.
Правда? И когда ты станешь царем?
Скоро. Отец жалует мне царство.
Я подумала, он шутит.
А можно мне в нем жить?
Нельзя, ответил Ээт. Оно мое. А ты должна обрести свое.
Ээт держал меня под руку, как обычно, но внезапно все изменилосьон говорил со свободным размахом, будто мы два существа, привязанные к разным веревочкам, а не друг к другу.
Когда? прохрипела я.
После свадьбы. Отец хочет сразу меня отвезти.
Сказал об этом как о чем-то несущественном. А я почувствовала, что каменею. Вцепилась в него и начала:
Почему же ты мне ничего не сказал? Ты не можешь меня оставить. Что я стану делать? Не представляешь, каково было прежде