[*В уборной]
И что же там? вяло отозвался кабатчик. Какашка твоя красивая?
Сам ты какашка! Новорожденный там мертвый в нечистотах плавает, вот что!
Гудящий кабак затих, словно оглушенный лопатой осиный улей.
Брешешь? недоверчиво покосился кабатчик. Какой еще новорожденный?
Иди сам и посмотри! настаивал Жофре. Девочка новорожденная там!
Так ты прям и разглядел, девочка это или мальчик? хмыкнул кабатчик.
Ты сходи посмотрии сам всё поймешь!
Дубильщик махнул рукой и направился за свой стол. Шумно плюхнувшись на скамью, он уставился наИвара выпученными глазами, светившимися шальным нездоровым блеском. Затем, придвинувшись ближе, прошептал:
Ты когда-нибудь видел новорожденных девочек с грудями и срамными волосьями?
Нет, конечно, отстранился Ивар. Такого не бывает.
Уверен? ухмыльнулся Жофре. Тогда сходи в латрину, полюбуйся!
***
Ивар понялся из-за заляпанного вином стола таверны и направился к выходу, собираясь сходить проверить, правду ли сказал ему дубильщик Жофре. Однако перед самой дверью путь ему преградил необъятный зад той самой проститутки, что возвестила о скандальной находке в латрине. На сей раз неугомонная шаболда вцепилась своими красными узловатыми руками в пояс какой-то белокурой девицы, истошно крича той прямо в лицо:
Воровка ты! Держите воровку! Не твой это пояс, отдай!
Ивар пригляделся, насколько позволял тусклый свет из дальнего окна. Пояс на белокурой девице и впрямь выглядел богато: из дорогого зеленого шелка, вышитый золотой нитью.
Отстань от меня, труха! Сама ты воровка, дыра колодезная! отбивалась владелица пояса от наседавшей на нее проститутки.
От кабацкой стойки на шум прибежал молодой парень в сером балахоне и тут же принялся орать на пьяную проститутку:
Отлипни от нее, зараза! Ноздри вырву, дрянь! Ее это пояс, слышишь?! Я ей подарил, я!
А ты откуда взял его, сын скота?! Это Алесты пояс, голубки нашей покойной!
В ответ на это парень задрал подол балахона и ткнул им проститутке в лицо; затем поднял ногу на уровень пояса и потряс ею. Ивар заметил на щиколотке парня медную цепочку с прикрепленным к ней колокольчиком.
Глаза разуй, тварь болотная! продолжая трясти ногой, кричал парень. Дошло теперь?!
Проститутка отшатнулась от ноги с колокольчиком, словно черт от ладана:
Так ты его с покойницы снял, сволота?! Господь тебя покарает, вот уж покарает, воронье отродье!
Ясное дело, с покойницы, уже спокойнее отвечал парень. Или, может, ты мне за работу заплатишь, сквалыжина зевластая?! У нас и без того народ разбегается, работать совсем стало некомутак вы еще и помирать тут принялись как не в себя! Целый день хоронишь всякую падаль блудящую, а тебя потом еще и вором назовут! Пошли отсюда, Мирамонда! могильщик схватил за руку белокурую подружку и потащил ее к выходу.
А парень-то прав! поддержал могильщика старичок за соседним столом. Искони так заведено: брать одежды покойничка в уплату трудов. Ему-то они в лучшем мире незачем, а могильщикухлеба кусок. И насчет смертей тоже. У меня сынок младший мусорщиком трудится в Сен-Жюльене,* свозит отбросы в кучи за стеной. Так у них тоже народ разбегаться начал. Говорят, гнилостные миазмы в нечистотах завелись, от них люди и мрут. У золотарей тоже многие умерли в последнюю неделю. А власти наши делают вид, что ничего не происходит, засели в своих устау и в ус не дуют!
[*Предместье на юге Бордо]
Верно говоришь, дедушка! Поддакнул сосед старичка по столу, молодой монашек-августинец. Только миазмы не из нечистот самозарождаются, а из дурного воздуха, принесенного с юга. Про то во многих ученых книжках сказано.
А я знаю, почему наши жюраты в рот воды набрали! продолжил обличать старичок. Им лишь бы турнир свой провести да принцессе пыль в глаза пустить! Дескать, все у нас чинненько, все ладком. А то, что людишки мрут как мухи, на это им плевать с высокой колокольни Сент-Андре!
Да будет тебе народ гоношить! выкрикнул из-за соседнего стола долговязый жилистый рыбак. Кто у тебя там мрет как мухи? У нас в артели один только Гарсиа и умер, да и тот по своей вине. Тухлой рыбы наелся по дурости, да от кровавого поноса и скукожился.
Да ты оглох никак, рыбий глаз? накинулся на рыбака могильщик в сером балахоне. Не слышишь разве, как колокола надрываются который уж день?
И который? Второй? Тоже мне, казнь египетская! Два дня кряду чуть больше народу помирает, так они уже и раскудахтались, куры! Как будто в первый раз! Импедимия у них, вишь ты! Давайте все теперь могилы себе выроем, да в них и поляжем загодя!
Что ты глупости-то городишь! Вымахал вон какой детина, а ума так и не нажил! У франсиманов, говорят, в Париже ихнемпо тысяче каждый день помирает! Скоро и у нас так же будет, вот помяни мое слово!
У франсиманов, может, и помираети поделом им за грехи ихниеа нам-то что за дело?
Ивар не стал дослушивать окончания кабацкого диспута; аккуратно отодвинув в сторону перегородившую проход проститутку, он поспешил из затхлой духоты кабака в свежее июльское утро. Еще, не дай Бог, правдой окажутся эти слухи про эпидемиюв такие времена лучше избегать скученных мест и толчеи.
***
Мы с Дейвином и говорим ей: душечка, а обслужить двоих сразувозьмешься? Двойную цену даем! лучник с рассеченным лицом сально осклабился, вспоминая свои позавчерашние похождения в городской мыльне.
А она что? заинтересованно спросил его товарищ, молодой валлиец.
Согласилась, ясное дело!
Да брешешь?!
Я тебе язык сейчас вырву за такие слова, сосунок! Или я пес тебе, чтобы брехать? рассердился лучник со шрамом. Надо было с нами идти, глядишь, и тебе досталось бы свежей мохнатинки.
Я Джона ждал, а он все не выходил, словно оправдываясь, ответил валлиец.
И вы тожезря не пошли с нами тогда, повернулся лучник со шрамом к Джону и Томасу, расположившимся тут же неподалеку, у небольшого бювета,* в тени высоких вязов замка Ломбрьер. Довольно сносная мыльня в той лечебнице: тепло, банщики расторопные, да арлотки молодые тут же за стенкой пасутся, только свисни. И за все про вседва денье с брата. Не считая шлюх, конечно.
[*Павильон над источником]
Нас Белоручка припряг таскать сундуки с документами, разморенный полуденным солнцем, через силу ответил Томас. Мы когда пришли к этой бане, там уже закрылось все. Пришлось в речке споласкиваться.
В этой грязной канаве? брезгливо скривился лучник с рассеченным лицом. Соболезную.
Джон почувствовал, как скользкой сколопендрой шевельнулась внутри ядовитая зависть. Даже не столько зависть, сколько задетое самолюбие. Опять он выходит как бы второсортным, опоздавшим на этот праздник жизни; вон даже эта корнуольская образина Маун позволяет себе снисходительно сочувствовать ему.
Уж не после ли ваших банных утех Дейвин принялся дохать как в бочку? язвительно спросил Джон лучника со шрамом. Куда он, кстати, запропастился?
Мессир Буршье приказал ему оставаться дома, пока не выздоровеет, Томас зачерпнул из источника холодной воды и брызнул себе на лицо.
Из ворот замка вышел двадцатник Уолтер Хиллард, обвел взглядом своих лучников и осипшим голосом крикнул:
Джон, хватит рассиживаться! Барон Буршье ждет тебя в главной зале. Да поживее!
Снова пришлось пробираться сквозь бесконечный лабиринт комнат и подсобных помещений замка Ломбрьер. В главной зале Джон застал барона и нескольких слуг, молча стоявших у стены. Роберт Буршье с озабоченным видом прохаживался вдоль высоких окон, держа на руке чьи-то богатые одежды. Легким кивком ответив на поклон Джона, он протянул ему расшитую гербами далматику и белую шелковую шаль с золотыми блестками.
Что это, мессир? озадаченно спросил Джон.
Поручение для тебя. Это далматика гербового короля и покрывало благорасположения. Отнесешь их к Дворцу Галлиены, знаешь, где это?
К северу от города, за аббатством Сен-Серен? уточнил Джон.
Все верно. Там увидишь палаточный лагерь рядом с амфитеатром. Найдешь там сира Жана де Грайи, передашь ему это, Роберт Буршье кивнул на далматику и белую шаль.