Ивар, как был в исподнем, вышел на лестничную площадку и постучал в соседнюю дверь. Через пару мгновений из-за нее послышалось позвякивание накидного крючка, затем лязг отодвигаемого засова. «Он что, поставил себе засов?» промелькнуло в голове Ивара. «Зачем? От кого ему здесь засов?»
В узком проеме двери показалась седая голова старика-еврея.
Добрый день, с легким акцентом поприветствовал он Ивара. Ты что-то изволишь?
Добрый день, сосед, кивнул Ивар. Не осталось молока со вчера?
Старик сокрушенно покачал головой:
Все продали вечор. Ребекка выпила остатки спозаранку. Имеется вода, будешь пить?
Нет, спасибо, я лучше вина куплю, отказался Ивар. Затем, немного помолчав, спросил:
У тебя необычный говор. Жюда, так ведь тебя зовут?
Да, Иегуда, на здешнемЖюда. Жюда Машо.
Что значит «Машо»? полюбопытствовал Ивар.
«Мужчина». «Мачо» на наваррском, на здешнемМашо.
Так ты из Наварры?
Так, кивнул головой старик.
И давно здесь, в Бордо?
Месяц, больше. Больше месяца.
А где выучился говорить на гасконском?
Здесь. Но плохо все еще.
За месяц? изумился Ивар.
Больше месяца, еврей ненадолго задумался. Месяц и семь дней.
У нас в аббатстве тоже живет один наваррец, Гиллемом звать.
Жюда Машо молча кивнул.
А почему из Наварры ушел? Неурожаи? Или дожди?
Да, поджав губы и отведя взгляд, пробормотал старик. Неурожаи. И дожди.
«Ну, не хочешь рассказыватьне надо, дело хозяйское», подумал Ивар, кивнул на прощание и направился к себе. Переодевшись в темно-синюю котту, он прихватил со стола полкраюхи хлеба и спустился на улицу; на выходе повернул налево, перепрыгнул через засохшую грязь проулка и вскоре уже расталкивал локтями ранних посетителей таверны «Три жида».
Фрагмент 8
Кабатчик, оборотистый услужливый паренек, помечал мелком на закопченной стене таверны суммы задолженностей напротив криво накарябанных имен завсегдатаев. Обычная практика: накопить до круглой суммы, потом рассчитатьсячтобы не морочиться с мелкой монетой, которой вечно было не достать.
Прямо перед Иваром дожидалась своей очереди живописная парочка: нестарый еще горбун с рыхлым, землистого оттенка лицом и потасканная хмельная бабища, судя по красному шнурку на рукавепроститутка. По разговору их сложно было понять, бранились они промеж собой или мирно беседовали.
Дура ты губошлепная, дура и есть! беззлобно бубнил горбун. Бабьим-то своим умишком пораскинь! Если он с длинным кожаным чехлом за спиной и одет не по-нашемукто же он, по-твоему, если не лучник? И дружок у него такой же, только колпак другого цвета.
Может, и не лучник, а копейщик какой или, ик хобеляр? громко отрыгнув, возразила горбуну пьяная проститутка.
Какой еще хобеляр, мать твою в душу?! Где ты слов-то таких понахваталась, башка твоя божедурья? Да и насрать мне, кто они там были: лучники или не лучники! Я тебе о другом толкую, колода ты глуподырая! В общем, говорю я им: мол, закрылась уже баня, идите в Сент-Круа. И только они ушли, как выбегают из лечебницы банщик и с ним еще монашек какой-то, глаза у обоих вытаращенные, ополоумевшие. И кричат мне: мол, Лазарь, дорогой, беги срочно на Волчью улицу, к дому свиданий дамы Фераис. Скажи ей, чтобы прислала своих людей в баню при лечебнице Святого Иакова. Передай ей, что Алесту нашли мертвой за печью, всю в темных пятнах каких-то. Посулили мне полденье, ну я и помчал что есть мочи
Куда ты помчал-то, рвань болезная? заплетающимся языком прогундосила проститутка. Твою даму Фераис давно уже городской прево, ик рвет на клочья железными крюками!
Так я тогда не знал, тупейшая ты расколдобина! Прибежал я, в общем, на Волчью улицу, а там никого, одни девки ее, да и те по комнатам с женихами. Пока искали ребятишек ее, пока назад поверталисьуж давным-давно вечернего ангелуса отзвонили. А Алеста прям у печи лежала, а там жарстрашенный! Смотрю яа она и впрямь вся пятнами пошла, черными такими, с крупную горошину.
И куда ж вы ее утащили, голу-у-убку? сделав скорбное лицо, протянула проститутка.
К даме Фераис и утащили, куда ж ее еще девать.
Ох, что-то часто народ стал мереть у нас! натужно вздохнула проститутка. Эстоль умер, Беренгар золотарь, Жорда Кривой, теперь вот Алеста. Это только с Петра и Павласколько прошло, три дня, поди?
Четыре уже, бестолковщина. У нас тоже двое умерло. Один-то ладно, его на том свете давно уже с фонарем разыскивали, а вот Гойдо Одноногийтот совсем молоденький был, а потом вдруграз
По счастью, в этот момент подошла очередь горбуна, и Ивару так и не удалось узнать, что же случилось с одноногим нищим Гойдо.
Купив за полденье кувшинчик пикетадешевого пойла, наброженного на виноградном жмыхеИвар поискал глазами свободное место на лавках. Несмотря на ранний час и время утренней службы, народу в кабаке было не протолкнуться. Примостившись на краю скамьи в закутке у входа, Ивар достал из кармана хлеб и жадно принялся поглощать его, запивая разбавленным водой вином.
Напротив него потягивал свой пикет молодой паренек похмельного вида, судя по ничем не вытравимой вониподмастерье-дубильщик. Парень долго разглядывал Ивара в упор, видимо, пытаясь определить по внешности, кто перед ним, затем подмигнул подбитым глазом и без околичностей спросил:
Приезжий?
Да. Ивар.
Жофре. Слыхал новость?
Какую?
Говорят, народ собирается идти завтра к мэрии. Городские могильщики совсем уже стыд потеряли: лупят втридорога. Неужто управы на них нет? Там и делов-толопатой помахать, а корчат из себя незаменимых!
А к мэрии зачем идти? не понял Ивар.
Ответа требовать. Говорят, очередная импедимия на нас свалилась. И непохоже, что оспа. Говорят, могильщики все и подстроили. Будто они из Италии специально привезли мешочки с ядом пестиленцы и разбросали у нас.
Зачем?
Ну ясно зачем! Жофре окинул Ивара снисходительным взглядом. Они же зарабатывают на этом. Больше смертейбольше монет в мошне. Сейчас вон уже цены вдвое задрали, а то ли еще будет!
А кто говорит про «импедимию»? Ивар не стал кичиться ученостью и поправлять дубильщика.
Да все говорят! Слышишь, колокола который день трезвонят как полоумные?
Ивар кивнул.
И много других странностей происходит! с заговорщическим видом Жофре придвинулся к Ивару, обдав его запахом гнилых зубов. У меня друг живет в пригороде, у ворот Святой Евлалии, прямо у болот. Так вот он видел вчера собственными глазами, как одна овечка отбилась от отары и убежала на болота. И тут же из леса выскочила стая волков и кинулась на нее. А пастух то ли пьяный валялся, то ли еще чтов общем, не видно его было нигде. Так вот те волки уже собирались напрыгнуть на овечку и разодрать ее в клочьякак вдруг остановились прямо перед ней, как вкопанные, и давай принюхиваться. А потом как завоют, задрав головы, жалостливо так, поскуливаяи тикать обратно в лес, словно бы саму смерть почуяли. А вокруг той овечки такое синеватое свечение образовалось, словно бы дух из нее исходил. Угостишь вином?
Ивар не успел удивиться столь резкой смене темы разговора, как неожиданно услышал за спиной заходящийся женский крик:
Убиенного младенца! Клянусь! Сама!
Ивар обернулся. В проеме двери, цепляясь за петли и косяк, полустояла-полувисела та самая пьяная проститутка, что пререкалась с горбатым нищим в очереди к кабатчику. Отклеившись от косяка, она покачивающейся походкой направилась к ближайшему столу, продолжая выкрикивать что-то невразумительное:
В латрине! Видала я сама! Туда!
Пьяную женщину обступили несколько подвыпивших посетителей, пытаясь выведать у нее, что она видела и где. К ним присоединился и сосед Ивара по столу, в одночасье забывший и про вино, и про своего нового знакомого. Вскоре все они шумной гурьбой высыпали на улицу.
Ивар допил свое вино и уже собирался уходить, но в этот момент с улицы послышались возбужденные голоса. Жофре-дубильщик первым ввалился в дверь кабака и тут же, с порога, закричал:
Эй, кабатчик, а не хочешь ли посмотреть, что у тебя там в латрине?* А ты сходи-ка, посмотри-ка!