Я, конечно, понимаю, что криккенеры и мозгнесовместимые вещи, набираю воздуха в грудь и глубоко вздыхаю. Но все же тебе не казалось, что клубни неспроста растут вниз? И что в конце концов, у меня есть работа, свои дела и свое личное время?
Эйрефор фыркает:
Задорнее быть нужно, задорнее, Аллариан! «Работа, дела, время» передразнивает он меня. Нет поныне этого у тебя. Глава и начальник ты наш отныне. Должен ты нами, нечестивыми, руководить. Картошку ежели так расти оставить, веселья не сыскать. Бишь тоби не уверить тебе меня решение переиначить, говорит криккенер с ожесточением. Затем проходится по залу и смягчает тон. Коли сложно свыкнуться тебе с работой новой, на порах первых сидеть ты можешь, не делая ничего. Ни-че-го! Себе вообрази, что тыкукла фарфоровая ряженая, под стекло поставленная. Задорно, да? Бишь тоби я покакороносец подлинный. Но в раж войдешьуступить изволю. Не падкий я на власть отнюдь. Скумекай ты, скумекай! Задорно выйти должно, коли криккенеры будут с даэйгорами заодно. В Астрале ведь незыблемом не воюют расы так ожесточенно. А мы? Мы хуже чтоль их? Не задорно, не задорно, однако. Крушить да громить надоело! Эйрефор умолкает и махает на меня рукой. Что гутарить мне с тобой? Непонятливый ты, не задорный, однако. Узреть ты должен сам. Не прозреешь колиот старости в ящик сыграешь.
И уходит.
Опять вздыхаю. А затем тупо смотрю в одну точку и молчу. Такое создается впечатление, что Всетворец мне не позволяет жить своей жизнью. Нет, в судьбу верить я отказываюсь, но эта закономерность начинает доставать. Вот и что делать? Вспоминаю то время, когда мне было пятнадцать лет. Ужаснейшая пора. Да я тут года три с лишнем проторчал! Опять эти каменно-кислые рожи и безразличные голоса. Каждый день, каждый день
Бежать надо бы. Неужели у меня не хватит сил сорвать те замки?
Но для начала нужно все-таки получить хоть какую-то одежду. Конечно, понимаю, что криккенерам все равно одет ли я или раздет, но мне самому не шибко приятно. Да, и холодновато.
К делу вынужден вернуться я! И опять в зал входит Эйрефор. Задорно. Мусор всякий валяется, кумекаю, дескать обронил кто-то. Ан нет. Бишь тоби с письмецом конверт. Предназначена посылка сия тебе, я с недоумением и неодобрением смотрю на мертвяка. Он восклицает. Обижаешь, светозарный, обижаешь. Бишь тоби да не читывал я, не читывал, покоен будь, подходит ко мне и вручает конверт. Твоему отправителю привет мой передавай, поворачивается, затем уходит. А потом прибавляет, и равно все и все равно, что не знаю я его!
Знать бы мне, привет кому мне передать, говорю вслух. Снова конверт. Только тут уже написано лишь два слова: «Мастеру Аллариану.» То бишь мне. И действительно, отправитель не указан.
Можно пока и почитать, не думаю, что займет слишком много времени. А потом нужно все-таки поискать одежку.
Как все отвратительно, проговорил про себя Аллариан, держа бокал вина в руке. Его одолевали сомнения относительно того, стоит ли ему пить или сохранить рассудок чистым. Рыжеволосый про себя отмечал, что ему бы хотелось упиться в самый хлам, но все же надо не терять лицо, поэтому он вытянул руку и с сожалением медленно вылил содержимое прямо с утеса на коричневые скалы, больше похожие на гнилые акульи зубы.
Он стоял на обрыве утеса, на котором располагался реставрированный Белый замок. Недалеко от юноши проходило, скромное, по меркам столицы мира, торжество. Свадьбу решили отмечать прямо на свежем воздухе, благо погода и сезон позволяли это.
Замок был спроектирован таким образом, что располагался прямо на самом обрыве, делая его неприступной крепостью, к которой лишь вел большой цепной мост. Но замок занимал не все пространство, а оставался небольшой кусок суши, где был устроен открытый внутренний двор, обращенный на море. Во времена черно-белой войны часть стены черного замка была разрушена со стороны прибрежных скал, и Сильверин решил так все и оставить, устроив такой вот каменный сад. И поставив магический барьер, чтобы никто ненароком не свалился в бушующие воды.
Пол устилали белоснежные и сияющие плиты, сделанные из известняка, стены в этой части замка были покрыты объемными панелями со стилизованными изображениями желтого светила, под которым происходила битва, и побеждали люди, окруженные ореолом света, в то время как побежденным были приделаны уродливые рога. Также над полом располагался навес, по которому струилась светло-зеленая лоза с ослепительно сверкающими цветами, которая держалась на изящных колоннах в виде очень худеньких девушек, сделанных из сияющего, с блеклыми прожилками, мрамора. Рядом с богатой дверью располагался не менее богатый стол со множеством блюд и закусок, но здешнюю искушенную публику это не удивляло. Также тут было пару не менее помпезных беседок с живой изгородью.
Гостей было не так уж много, опять же по меркам столицы, но в этот раз на них не было цветных накидок, как на Алейрэне, а все они были облачены в разнообразную строгую, но и в то же время богато украшенную одежду. Тогда это было модно. Принадлежность к тому или иному дому можно было определить по разнообразным цветным вставкам на одежде. Все что-то бурно обсуждали и веселились, а может даже и плели заговоры, но не показывали виду, и казалось, что никто не замечал рыжеволосого молодого человека, стоящего совсем на краю и размышляющего о чем-то с грустным лицом.
К нему тут же подбежал счастливый Арилэнке, и его белый плащ развевался на ветру подобно знамени, единственный человек, кто был на этом празднестве в накидке. И они начали говорить на севэронском.
Аллар, ты почему ушел? Отец просил тебя найти.
Просто лицо Аллариана все исказилось, и он прикусил губу, чтобы его голос не сорвался ненароком. Я не люблю свадьбы. Ты же знаешь почему, и он выбросил со всей злости стакан в море.
Аллар тихо прошептал черноволосый, лукаво посматривая на всех. Они же все узнают, что ты маг. Что ты творишь?
Действительно, обескураженно произнес Аллариан, оперившись о невидимый барьер, не дававший ему свалиться с обрыва, и который он частично убрал. Низины погребите, я хотел держать себя в руках сегодня, и он сжал ладони, сделал пару глубоких вздохов и вполне искренне улыбнулся. Никто, надеюсь, не заподозрил? он начал внимательно всматриваться в лица окружающих.
Арилэнке тут же со всей силы запустил свой стакан, примерно туда, куда бросил его старший брат, и емкость стремительно понеслась вниз, разливая драгоценную жидкость, отливающей в лучах светила драгоценным рубиновым цветом.
Яг гхотел разхбить этгог дугацкий стахан об багьер, а онх улегтел! тут же принялся на ломанном ашкватурионском жаловаться черноволосый, чем привлек все свое внимание к своей персоне. Тут же к этим двоим прибежал человек в белой мантии и равнодушно спросил:
Что случилось?
Черноволосый просунул руку за барьер и громогласно заявил:
Безогхазие кгагое-то! Вхы гто всег богваны! А есги кхто-нгибудь тхуда упаг?!
Маг провел рукой по барьеру и ответил без эмоций:
Извините, я все исправлю, мой король.
Арилэнке поголосил для вида, пока он перестал быть кому-либо интересным, и они вместе с братом отошли от дыры в стене.
Ты выставил себя не с самой лучшей стороны, обеспокоенно сказал Аллариан.
Да, но мне плевать на всех. Зато тебя никто не заподозрил. Наверное.
Даже если бы все и узнали, что я маг, они бы все равно не посмели бы даже пикнуть об этом. У нас за спиной целая армия мертвецов, и мы имеем огромную власть. Но тебе все равно не следовало этого делать.
«Тебе не следовало этого делать», передразнил своего брата Арилэнке. Бла-бла-бла, Аллар. Ты можешь хотя бы на минуту расслабиться? Кстати, сегодня вечером ты целый день со мной и Асей. И вечер тоже. И ты не посмеешь мне отказать. А то я тебя ущипну.
Ари вздохнул Аллариан, Ты уже взрослый, и под твоим началом целый Севэрон, теперь тыкороль и тебе предстоит но договорить он не успел, как черноволосый схватил его за щеку и ущипнул. Рыжеволосый сделал вид, что не заметил этого, а продолжил, и как затем последовал еще один неприятный щипок и старший сдался. Ладно! Мы сегодня с тобой посидим и поболтаем вечером, только прекрати вести себя как ребенок, сказал он на удивление спокойно. Но не надейся, что я не буду читать тебе нотаций.