- У него пистоле... - взвизгивает она, когда видит движение, быстрое и уверенное движение ладони к рукояти оружия, но крик ее тонет в грохоте двойного выстрела.
Пистолет сеньора Монтарео падает на пол и следом падает и хозяин его. Отец Читы бросается к поверженному противнику первым, приподнимает голову, вслушаться пытаясь в предсмертные слова, слетающие с губ вместе с рваным дыханием и кровавыми пузырями.
- Негодяй. Ты... опять меня... обошел...
Больше мужчина ничего не говорит, кашляет и замирает. Навечно.
Тем временем сеньоры вскакивают с мест, поднимается шум, команда Вьенто хватается за оружие, как и охрана местная, и сами сеньоры. А девушка оглядывается все в поисках того, кто стрелял. Пистолет в руках отца так и не появился, тогда кто это сделал? Замечает Уберто, спокойного, с опущенными руками и понурой головой. Замечает его и сеньор, который вел аудиендию. Хмурит брови, наполняясь суровостью, говорит:
- А за это вы, молодой человек, еще ответите.
- Он защищал губернатора! - восклицает Лючита, получая в ответ улыбку, полную благодарности, и теплый взгляд серых глаз.
- Сеньор Монтарео умер, сеньоры, - сообщает отец Читы. - Почтим память одного из нас молчанием.
Его слушаются, и через некоторое время в полной тишине вновь раздается голос, сильный и властный:
- В свете последних событий предлагаю пересмотреть решение аудиенции.
- Но приказ подписан уже, - осмеливается возразить один из сеньоров.
- Не думаю, что он имеет законную силу без подписи губернатора, - парирует дон Хосе.
У сеньоров не остается выбора, кроме как согласиться с ним.
Лючита прижимается к отцу, когда уходят они из дома. Разговоры все кончены и дела завершены, розданы указания и успокоены люди, беспокоящиеся за свою судьбу. Карета катит колеса по солнечному Пинтореско, мир за окнами бурлит жизнью, не затихая ни на минуту.
Странно пусто под сердцем, будто сделала что-то не совсем правильное, но единственно возможное. И обидно - за человека, самого близкого и родного. Она долго молчит, думая, что надо бы уходить города, да подальше, так, чтобы не вышло хуже - и ей, и ему, но медлит, цепляясь за минуты тишины и покоя.
- Ты лучший в мире лгун, папочка, - шепчет, так что слышат лишь они двое.
- А ты самый невозможный ребенок.
- Прости.
Говорит это просто, вкладывая в слово все раскаяние свое и вину, все признания в прегрешениях и ошибках. Утыкается носом в плечо, широкая ладонь приглаживает волосы, тихонько лаская.
- Ты же дитя мое. Как тебя не прощать?
* * *
Столько пройдено всего и пережито, столько видела, пробовала и ощущала, других меняла и менялась сама. Разное было. Разное...
И не конец это истории, а лишь конец эпизода, потому что жизнь - это жизнь, а не модный роман о приключениях и о любви. Жизнь - она вечна и продолжается даже тогда, когда люди уходят, чтоб не прийти никогда.
И может настанет завтра... отец найдет, как бы вмешаться в ее решения, нарушая условия "мирного договора", узнает кто-нибудь о его лжи во спасение, и будут проблемы, даже большие, или найдется кто-то из старых врагов, клявшихся отомстить, или... или еще что-нибудь выкинет своенравная госпожа, мешающая кости в стакане. Усмехнется задорно, проверяя на прочность девушку, прозванную сеньоритой Фелис.
Ну и пусть! Все это будет... или же нет, но - завтра!
А сейчас есть лишь двое на берегу. Ветер играет, путая русые волосы с темными и гладкими, словно шелк, отражаются друг в друге глаза - серое небо и шоколад великолепной Дарьены. Нет у них будущего и позабыто прошлое.
Море бьется ласковым зверем у ног.