Более того, у вас изменился голос, пальцы задрожали сильнее. Я могу указать и на другие признаки, не столь очевидные. Все они говорят об одном — вы попытались солгать.
Председатель хрипло рассмеялся:
— Ну и что?! Каким образом вы собираетесь развязать мне язык? У меня больное сердце, я не выдержу даже незначительных пыток. Лучше проваливайте восвояси, японские прихвостни!..
Штефнер вздохнул и убрал фотографии. Но из другого кармана извлек некий продолговатый предмет, наполненный голубоватой жидкостью.
— Вы не оставляете нам выбора, господин Председатель.
Старый кореец встревоженно уставился на шприц:
— Что это такое?..
— Сыворотка правды, — ответил Штефнер. — Она развязывает язык лучше любых пыток. Ее применяют ЦРУ. Моссад, а также множество других ведущих спецслужб, не говоря о транснациональных корпорациях.
Наемник снял колпачок и выдавил из иглы тонкую струйку. Мона Лиза подошла к Председателю. Тот, похоже, смирился со своей участью и даже не сопротивлялся. Уличный самурай удерживала его руку на подлокотнике, в то время как Штефнер пытался нашарить вену под сморщенной кожей. Наконец ему удалось, и три кубических сантиметра «сыворотки» поступили в кровообращение.
Напарники расселись по стульям и принялись ждать.
Час спустя они стояли возле мертвого тела, таращась друг на друга.
Насчет сердца Председатель не врал. Воздействие «сыворотки правды» было чревато даже для молодых здоровых мужчин, для восьмидесятилетнего же старика оказалось фатальным. Комок мышц, еще недавно бившийся у него в груди, изрядно пообтрепался с годами. Штефнер прекрасно знал о таком риске, но считал, что им не оставили выбора.
Впрочем, оба наемника были не настолько циничны, чтобы подумать о том, насколько такой исход упрощал ситуацию. Ни Штефнеру, ни Моне Лизе не хватило бы духа, чтобы прикончить беззащитного старика, а свидетеля оставлять не хотелось.
Как бы там ни было, перед ударом Председатель поведал немало.
Услышанное повергло напарников в шок. Это было смелее и сокрушительнее, нежели самые смелые предположения. Более того, слова старого корейца, сказанные под воздействием «сыворотки», не нуждались в доказательствах. Но если кто-то таковых потребует, добыть их не составит труда.
Мона Лиза достала телефон.
— Нет, — остановил ее Штефнер. — Так мы только навредим.
— Чейн сказал, что сам с нами свяжется. — Девушка нахмурилась. — Но у нас нет времени ждать. УЖЕ может быть поздно.
— Если мы позвоним, — парировал немец, — то наверняка опоздаем.
Он оглядел просторную спальню, перевел взгляд на старческий труп.
Пожав плечами, Мона Лиза сунула телефон обратно в карман.
— Пойдем. Здесь нам делать нечего. — Штефнер зашагал к двери. — Будем надеяться, остолопы-пилоты не заставят себя ждать…
…И они помчались в аэропорт, будто боялись опоздать на собственные похороны. Такая поспешность оказалась излишней — немногочисленный экипаж едва закончил оформлять документы, и наземные службы приступили к заправке. Наемники метались вокруг, подгоняя техников, однако насосы были не в состоянии качать горючее быстрее.
Наконец они оторвались от бетона и прыгнули в небо.
До Токио оставались долгие часы полета в холодной заоблачной мгле.
Чейн пробрался, согнувшись в три погибели, к краю крыши. Дело было вовсе не в том, что он опасался демаскировки — оперативники разгуливали по улице внизу, не таясь. Причина заключалась в спутниковых и телевизионных антеннах, маячивших над головой. Сама крыша была плоской, словно тарелка, огражденная кирпичным бортиком высотой в тридцать сантиметров. Двадцать метров, отделявших крышу от асфальта, могли убить вернее пули.