В отличие от местных бедолаг, которые стреляли едва ли не впервые в жизни, потому как берегли патроны для особого случая, охранники «Надежных инвестиций» были профессионалами. Они стреляли прицельно, укрывшись за автомобилями, и спустя считанные секунды аборигены начали валиться на землю, будто срезанные колосья пшеницы. Колосья — с человеческими головами.
Часть оперативников палили транквилизаторами, но большинство, судя по звукам — куда более громким и хлестким, — успели сменить обоймы. Наемник никак не мог их винить, ведь, в конце концов, аборигены хотели убивать. Кроме того, настоящие пули летят куда кучнее и дальше, чем ампулы с транквилизаторами. И наконец, они куда дешевле.
Все завершилось через минуту. Примерно тогда, когда Чейн и уличный самурай, переглянувшись, достали из салона свои автоматы. В их поддержке не возникло нужды — перестрелка завершилась, не успев как следует начаться.
Над площадью повисла оглушительная тишина.
Как ни странно, более всего произошедшее походило на события седой старины — одно из первых столкновений конкистадоров и коренных обитателей Латинской Америки. Майя, ни разу в жизни не видавшие мушкетов, разбежались с поля «сражения».
Аборигены Окраин, хотя и владели кое-каким арсеналом, оказались далеко не лучшими стрелками. Вероятно, они даже не рассчитывали всерьез на подобный поворот событий, потому как заняли позиции лишь с одной стороны площади, тем самым обрекая себя на неминуемое поражение. Те, кто торопился побыстрее добраться до чужого добра, полегли у дверей Клуба в первые секунды. Остальные, засевшие на трех этажах, решили подороже отдать свои жизни.
Больше всех толку было от японца с винтовкой Драгунова (а шума, соответственно, меньше), для которой, к сожалению, подходили лишь обычные пули, да еще и русского производства. Каждый выстрел бил в цель, повторов не требовалось. Очистив верхний этаж, снайпер принялся за второй. Не успел он дойти до середины, как остальные с позором бежали — вероятно, в здании имелся второй выход.
Чейн выпрямился и огляделся, чувствуя в себе крошечного Наполеона. Они одержали небольшую, но сокрушительную победу, чем уже можно было гордиться. Не Ватерлоо, но какая-то безымянная площадь, окутанная саваном энтропии.
На смену ликованию, как отходняк после кайфа, пришла тоска.
Ни один оперативник даже не оцарапался. Зато потери противника были внушительны — никак не менее дюжины. Кто мог бы рассказать, ради чего погибли эти люди?.. Бессильны оказались как годы боевого опыта, так и профессионализм наемника.
Оперативники меняли обоймы, дергали затворы. Никто не проронил ни слова и, уж конечно, не позволил себе пустой похвальбы. Мертвые достойны лишь уважения. Чейн невольно провел аналогию с европейцами — те в такой же ситуации давно бы хлопали друг друга по плечам и производили нелепые подсчеты.
Опустив взгляд ниже, Чейн наткнулся на Жака Сурового.
Переговорщик скорчился у колеса, зажимая ладонями уши. С костистого лица исчезла как надменность, так и какое-либо подобие самоуважения — напрочь. Теперь Жак превратился в испуганного оборванца, лишь чудом не наделавшего в штаны. Суровое прозвище также куда-то закатилось, словно и не было его.
— Эй! — наемник пнул аборигена под ребра.
Дернувшись, тот глянул наверх, оторвал руки от черепа.
— Не оглох, а? — Чейн усмехнулся. — Не вздумай юлить. Теперь мы собираемся получить все ответы, которые нас интересуют. Будешь врать, спустим шкуру. Понятно?..
Мона Лиза щелкнула боевыми имплантантами.
Жак быстро закивал.
— Конечно, господа. Спрашивайте о чем хотите.
— Киберкрысы, компьютерщики, — сказал Чейн.