Недаром на физиономии Баржи красовался один-единственный синяк, и разукрасил Баржу вовсе не Гвоздь. Да, так оно и есть. Вздумай Баржа затеять драку, и быть бы ему битым. Но проступок Баржи был иного рода. Баржа поленился - и теперь ему придется поработать всерьез.
Мореход не ошибся: едва побегайцы успели добежать до Крысильни, как небо начало заволакиваться быстрыми тяжелыми темными облаками. Небо вспорола трескучая сухая молния, осветив Бантика с целым мешком всевозможных вкусностей на могучих плечах. Потом ахнул гром, и мгновение спустя Крысильню накрыл шторм.
Когда побегайцы скинули влажные куртки и выжали волосы, дверь отворилась, и в Крысильню был вброшен мешок. Спустя недолгое время дверь отворилась снова. Голые, в одних набедренных повязках, со свернутой в жгуты одеждой, вошли Гвоздь и Кастет. Теперь все были в сборе.
К удивлению Кэссина, когда Кастет разложил мокрые одежды на просушку, они оказались чистыми, да и сам Кастет не увозился в дорожной грязи по самые уши, как можно было ожидать. Вот почему парни сначала вбросили в Крысильню мешок с опилками и только потом вошли сами. Ливень смыл с них грязь и выстирал их одежду. Ай да Гвоздь! Эту его уловку Кэссину стоит запомнить.
- Вот сдача, - сообщил Бантик, пересыпая в руку Гвоздя горсть медной мелочи. - По-моему, верно сосчитано.
Гвоздь немного помедлил, пошевелил губами, затем кивнул.
- До последнего гроша, - подтвердил он. - Держи, Помело. Это твоя доля.
Медяки оказались тяжелыми и неожиданно теплыми: очевидно, они согрелись в большом кулаке Бантика. У Кэссина давно не было собственных, только ему принадлежащих денег... Давно? Да почитай, что и никогда. Кэссин обалдело таращился на ровную кучку медяков, остывающих на его ладони, безотчетно пересчитывая их в уме еще и еще раз. После четвертого или пятого подсчета он наконец сообразил, что означали загадочные распоряжения Гвоздя. К общему числу побегайцев Бантик попросту прибавил еще одного человека и разделил деньги между всеми поровну. На все доли, кроме этой последней, он и накупил разносолов для предстоящей пирушки. Последнюю долю он взял деньгами. Именно они и принадлежали Кэссину как его законный заработок.
- Показывай, что принес, - распорядился Гвоздь, наклонясь над мешком со снедью.
- Показывай... - пробурчал вечно голодный Кастет. - Еда как еда. Чего ее показывать? Ее есть надо...
Содержимое мешка было извлечено на свет под радостные восклицания всей ватаги побегайцев и разделено по справедливости. В общей пирушке не принимал участия только Баржа. Его долю никто не тронул, но приступить к ней Барже доведется не скоро. Покуда остальные наслаждались непривычными лакомствами, Баржа подхватывал ведра и выносил их под дождь. Когда ведра наполнялись, он вновь выходил, подхватывал ведра, с шумом выливал их в бочку и опять выставлял их под дождь. Привычные к суровым мерам Гвоздя, побегайцы восприняли это как должное. Ясно как день, что Гвоздь еще не простил Баржу за утреннюю выходку и не дозволит Барже присоединиться к трапезе, пока бочка не наполнится. И все же Баржа неосмотрительно попытался поканючить, решив по лености ума, что сытый Гвоздь окажется снисходительней Гвоздя голодного.
- Ну, Гвоздик... - заныл было он, печально гремя пустыми ведрами.
- Я те дам Гвоздика, - ласково пообещал Гвоздь, не оборачиваясь. - Я тебя самого в пол вколочу. По самую шляпку. Радуйся, что сегодня шторм, не то ты бы у меня неделю с ведрами бегал.
Баржа издал душераздирающе страстный вздох и поплелся к двери, укоризненно погромыхивая ведрами.
- Шторм - это хорошо, - задумчиво произнес Покойник, обсасывая утиную косточку. - Не то пришлось бы нам сегодня Порченого кормить.
- Чтоб тебе на сходнях поскользнуться! - возмутился Гвоздь. - Нашел кого поминать.