Роман «Жженая кость».
Автор: Евгений М. Орлов
Анонс: Для них придумали массу весомых причин: рыцарский кодекс, бусидо, ура-патриотизм, национальную идею, блатные понятиявсе лишь для того, чтобы толкнуть податливую тушку под чужие топоры. Ибо во веки вечные так неуютно сложилосьжесткие правила для быдла. А тертый калач, посвистывая, похрустит подошвами по жженым косточкам. «Жженым костям» и посвящается этот роман.
Глава 1.
Сон, как всегда, не удивлял разнообразием. Прежде всего, резало память чертовски громко хрустящее стекло. Он тогда ещё подумал, что ж так громко. И снова наступал на бесчисленное количество тусклых стеклянных граней. Хрусть, хрусть.
Яркое пламя от полыхающих прямо под зданием вокзала двух «восьмидесяток» освещало внутренности вагона, ещё более оттеняя глухие углы и места под покорёженными деревянными сидениями.
Малахова откровенно знобило. Он осторожно обступал размазанную тут и там кровь. В особенно больших, почти чёрных в полумраке, лужах полыхали алым вездесущие стеклянные кубики. Горький запах горящей резины, краски и человеческой плоти перебивал сладковатый тошнотворный аромат свежеперемолотого мяса. Оно было везде - на сидениях, стенах, грязном полувсе в вперемешку с фрагментами одежды, обувью и ошметками того, что было, когда то багажом многочисленных беженцев.
Он посмотрел на потолок вагонавсюду, словно кто-то истыкал крышу гигантской иглой, тысячи мелких, с пулевое отверстие дырочек.
- С-с-суки!- выругался кто-то из парней. Малахов обернулся. Лёшка Крокус стянул с головы берет, лицо бледное, мертвенно белое даже в темноте. Лик смерти, блин.
«Вырвет?» - подумалось почему-то. Но Крокус вытер лицо беретом, и натянул его на самые уши.
Несколько лучей, пересекаясь друг с другом, мазнули по углам. Тщетно. Вокруг все одно и тоже - живых нет, даже раненых.
Он, отдав сигнал своим оставаться на месте, осторожно переступил через обезображенный труп женщины. Хрусть, отозвалось противным звуком разбитое стекло. Мельком глянул через окно на платформу. Там горел БТР, какой-то куцый и неестественно смятый сверху, отчего покорёженные диски колёс смешно глядели в небо, как у паровозика из Ромашково - был когда-то такой жизнерадостный мультик в Совке. Шел этот локомотив весело с песнею, подвозил всех и нюхал самозабвенно цветы на попутных лужайках, по этой причине постоянно опаздывал.
Эти, блин, не опоздали! Как раз вовремя прибыли. Боже, сколько трупов-то!
Бойцы Сёмы Горилова растаскивали ещё дымящиеся куски мяса - людьми назвать ЭТО язык не поворачивался - и аккуратно складывали у полуобрушенной стены вокзала. Все для того, чтобы Сема мог перегнать через этот хаос два уцелевших танка.
Давайте, ребятки, миндальничайте. День-два такой войны и станете кишки мотать на траки, как за здрасьте. И никто не орёт, не матерится. Только свист танковых движков, хруст проклятого стекла и чавканье крови под сапогами. А подошвы липнут к полу, будто идёшь по расплавленному асфальту, только это не асфальт. Как жаль, что это не асфальт!
Он обеими руками сдвинул в сторону перекосившуюся дверь, которая вела в тамбур. Подпёр её ботинком, чтобы не закрылась, и высветил фонарём дальний угол. Яркое пятно света выхватило из темноты грязно-синий пластик стены с закрашенной биркой на ней. Масляная краска покрыта разбежавшимися в разные стороны трещинами, по которым становилось ясно, что десятилетие назад железнодорожники были веселее и предпочитали насыщенный лимонный цвет.
Малахов повёл лучом вправо и то, что он увидел, вызвало в нём сначала оторопь, а потом неясную радость - живой!
Красный детский капюшон и торчащий из-под него маленький подбородок с пухлыми губами.Живой!- не своим голосом заорал он.
В который раз во сне, приходящим ему в самое жуткое похмелье и не отпускающим его никогда, даже с теми немногочисленными женщинами, у которых хватало глупости с ним быть, он заорал, заглушая рёв танковых двигателей: - Живой!!!
И в который раз, малыш, опережая движения Малахова, валится вниз - ведь ему тогда показалось, что тот идёт вперёд, к нему - парни бегут по вагону грохоча сапогами, а он стоит и смотрит на нечто, что когда-то было славным ребёнком, который не мыл уши, наотрез отказывался есть манную кашу и жался по кошачьи к рассерженной мамке. Малахов стоял над ними, раз разом читал и читал короткое слово на аккуратной белой бирочке, нашитой с внутренней стороны такой крохотной куртки: Ванечка, Ванечка, Ванечка.
Он раскрыл глаза, приподнял голову над подушкой. Нашарил початую бутылку пива на прикроватной тумбочке. Жадно, почти не ощущая вкуса, выпил её до самого дна. Закатил бутылку под кровать и, накинув на плечи одеяло в сером казённом пододеяльнике, прошлёпал босыми ногами к окну. Утро. Он выудил из переполненной пепельницы наиболее значительный бычок, оборвал обсмоктаный неизвестно кем фильтр, посмотрел на оставшийся огрызок курева - получалось оскорбительно мало, и не нашел ничего другого, кроме как раздраженно выкинуть его в приоткрытую форточку. Боже мой, как же раскалывается голова!Малахов прислонился лбом к ледяному стеклуГде же Лешка, черт побери?
С трудом вспоминались подробности вчерашнего излияния. Было много водки, дрянной закускивон и сейчас ее следы дурно пахнут под Лешкиной кроватью. Переел, старичокМалахов усмехнулсяИли перепил, да где же его носит? Еще, как это всегда бывало при их совместных пьянках, было много Крокуса. Леха имел странную навязчивую особенность во время праздника заполнять собой все, буквально все! Всегда в его руках виднелся свежераспахнутый пузырек с горячительным, именно Лешкины байки заполняли все свободные уши, а его колени умещали, как на жердочке, пару хохочущих стерв. Бабы?Малахов помотал тяжелой головойБаб не было, точно! Официантка Маша былада разве ж ее женщиной назовешь? Центнер умопомрачительного сала. Так что баб не было!
Малахов оторвал голову от уже нагревшегося стекла и переместил многострадальный лоб к другому, еще холодному фрагменту. Да, Крокус был вездеМалахов вспомнил, как все начиналось, они присели в вонючей «ковбойской» забегаловке, чтобы срастить кое-какие планы на жизнь. Крокус оптимистично носился с не новой идеей озолотиться на раз, что подкреплял «верным стуком от военного информатора». Малахов, напротив, был настроен пессимистически, его не оставляла мысль, что не стоило покидать тихий Березов.
- Да, говорю тебе, полно там хабара!с пеной у рта доказывал Крокус, того и гляди, тельник начнет рвать, вылезший некстати из-под грязно-зеленой штормовки.
- Т-с-с!Малахов прикрыл алюминиевую кружку ладонью и многозначительно, по чапаевски, поднял указательный палецТы закуски возьми.
- Да, еп, Молох!Крокус грузно навалился грудью на стол, продырявил Малахова осоловевшими от бухла глазами, прошептал громко, почти на весь залПойдем, а? Верняк, ведь!
- Ясное деловерняк!Малахов икнул и запил это дело остатками водкиГде жратва?
- Иди ты, Молох!обиделся Крокус, грохнул по столу кулаком, отчего вся нехитрая сервировка дружно подпрыгнула. Редкие посетителивсе-таки стоял полдень, время рабочеерефлекторно обернулись на них, убедились, что перебранка не намерена перерастать в драку и тут же приступили к своим прежним делам, питью и жратве.
- А, ты не горячись, старичок.Молох скрестил руки на животе, откинулся на спинку колченогого стула, гаркнул, не отводя насмешливого взгляда от товарищаМаша, снаряд!
- Хорошо, мальчикиответила бодрая тетенька с жизнеутверждающим шиньоном на голове и двинула монументальным бюстом в сторону прилавка, где скучал худой и давненько небритый армян Азат, хозяин салуна, да и, к тому же, любвеобильный герой валькирии Машеньки.
- Ты, Леша, сильно доверяешь байкам прапора Грицкоон, конечно, прапор уважаемый, но бабло любит больше, чем свою Украинскую Родину - на попытку Крокуса возразить Молох останавливающе взмахнул рукой - Если он тебе про Золотой Шар расскажет, ты тоже сломя голову через кордон полезешь?он прицелился в лоб Крокуса указательным пальцем, бахнул из него:
- К-х-х!он сдунул воображаемый пороховой дымИ бравые вояки петрушат карманы сталкера Крокуса. Или его тощую жопунекроманты и среди прапоров имеются, вот я знаю одну историю