Отец и сын не смотрели по сторонам, но Анюта не могла удержаться. Каждую вещь, встреченную на поверхности, она изучала с большим интересом и всё запоминала. Мертвецы ничего не могли ей сказать, но сама смерть говорила о многом. Навь ведь тоже привыкла к убийствам, но ради другогоради выживания, ради пищи, ради племени. Поймет ли она тех, кто жил на поверхности? Представляет ли себе ужас, что царил в этом месте? Этого Михаил знать не мог, но заметил, что на повешенных детей девчонка старается не смотреть.
Стой!
Резкий голос из-за стены прозвучал неожиданно. Глава семьи аккуратно поднял руки вверх и это же сделал Олежка. Анюта, посмотрев на людей, повторила незнакомый ей жест.
Несём своё слово из дали, расскажем о том, что в пути видали! традиционное приветствие скитальцев прозвучало от Михаила как можно громче. Ответивший голос показался знакомымэто был привратник Головыодин из опричнины. С Григорием они уже не раз встречались, и тот тоже узнал старика.
Жив ещё? Я смотрю, и Олежка с тобой.
Железные ворота заскрипели, меж приоткрытых створ вышло несколько человек. Их тела покрывала не одежда, а то, что от неё осталось. Многочисленные свитера, рубахи и даже лоскуты женских платьев полностью опоясывали опричников. В руках стражники Головы сжимали ржавые автоматы. Из такого оружия можно было скорее убить себя, чем кого-то другого. Но проверять работоспособность «стволов» совсем не хотелось. Тем более, что пока всё складывалось вполне удачно.
Григорий был человеком в возрасте. Через всю левую щёку привратника тянулся старый ожог, полученный в юные годы. Как он сам рассказывал: во время драки с «парочкой» шатунов, его завалили в костёр. Сейчас шрам кривился улыбкой, делая ту похожей на медвежий оскал.
Михаил улыбался в ответ, но рук своих не опустил. Напарники, стоявшие рядом с Григорием, были явно из молодежи и они не знали пришедших. Глаза юнцов задиристо блестели, а оружие было снято с предохранителей. Григорий, видя беспокойство «старого друга», кивнул новобранцам.
Всё в порядке. Это скитальцы, они не со злом к нам пришли.
Затем, обернувшись уже к Михаилу, спросил:
Есть ли что нового в мире? Что видно после Долгой Зимы?
Любой сказ краше хлеба в сто раз
Верно, этим вы и живете. Незавидная доля, Григорий будто бы со знанием дела покачал головой. Он перевёл цепкий взгляд на молчавшую рядом Анюту.
Что за девица нынче с тобой? Никогда её прежде не видел
Не успел Михаил открыть рот, как Анюта ответила за себя:
Да.
Что «да»? нахмурился старый служака.
Анюта замялась. Из тех вариантов, что дали ей для разговора, особо выбирать было не из чего.
Нет? неуверенно сказала охотница и с надеждой заглянула в глаза привратнику.
Она у тебя что, придурковатая?
Боится просто. Ты большой дядька с автоматом, да ещё и с дружками, а они на новую девку, как волк на кусок мяса смотрят, постарался Михаил всё свести в шутку. Онаневеста Олежкина, из глухих мест. Сам же знаешь, где мы ходим. Там судьбу свою разединственную сынок мой и повстречал.
Ну, положим, она тоже не с зубочисткой пришла, кивнул Григорий на меховой чехол за плечами Анютыв нём явно угадывалась снайперская винтовка.
Оружие сдайте. Сам знаешь, таков порядок. Никто не отнимет.
Скиталец снял с плеча винтовку и передал её в руки Григорию, Олежка отдал свой автомат. А вот Анюта ещё некоторое время топталась на месте«Пера» чужих рук не любила.
Давай, девочка, ничего с твоим оружием не случится, по-отечески улыбнулся Григорий. Лицо Анюты перекосилось в попытке проявить дружелюбие, но так и не улыбнувшись, она отдала «раненую» винтовку привратнику. В голубых глазах Нави в этот миг стыл такой лютый холод, что стало ясноона готова расстаться скорее с руками, чем отдать кому-то «Пера». Григорий был слишком опытен, чтобы не заметить такого. Его улыбка чуть потускнелаон принял гостей, но за Анютой явно будет приглядывать.
Привратник первым шагнул за ворота. Остальные опричники отрезали путь к отступлению, специально отстав от общей группы. Семья скитальцев была здесь чужой. Хоть по мнению опричнины вполне безобидной и не раз допускавшейся, но всё жечужой.
За воротами открывался мир, который был создан людьми за десятки Зим пребывания на теплостанции. Здесь защитные «руны» встречались повсюду: вырезались на дереве, плелись из ветвей и вышивались на старых, обветшалых полотнищах. Оборванные ветром стяги с красными символами стелились даже с многометровой трубы.
Дождь начал лить сильнее. Непогода быстро превратила землю под ногами в кисель из грязи и снега. Свет солнца померк и от этого стены Блока стали ещё более мрачными. Изображения, написанные красной краской намокли, и сделали каждое здание похожим на обагрённый влажной кровью булыжник.
Несмотря на непогоду, людей во дворе было много. Народ настороженно наблюдал за пришедшими, стараясь держаться подальше от хмурых опричников. У многих почти не было на себе никакой одежды, лишь самые простые портки да рубахи из мешковины. Старики, молодёжь, детивсе очень худы и грязны телом, но каждый старался работать изо всех своих силукрепляли стены, собирали остатки снега или готовились идти на охоту, сооружая силки. Из-под кособоких тряпичных навесов на чужаков всюду смотрели голодные глаза. Картина была абсолютно безрадостной. Широкий двор теплостанции заполнился шелестом глухих голосов. Они обсуждали пришельцев, знали, что в общину заявились скитальцы.
Заметив, как разглядывает Анюта местное население, Михаил наклонился к ней и шепнул:
Не надо, не пялься. Не нужно этого, девушка подняла голову, вопросительно на него посмотрела. Пришлось добавить к приказу деталей. Знаю, они почти раздеты, но здесь так заведено. Чем больше тёплой одежды на человеке, тем он значительнее, тем ближе к котлу. Те, кто мало значит для Блока, работают снаружи в том, что им выдадут. Часто замерзают, но от их смертей остальным становится легче
Олежка услышал их перешёптывания и встрял в разговор:
Лучше бы сразу убили, как тех несчастных у входа.
Он говорил так же тихо, но отец прекрасно знал, что Григорий услышит.
Те, кто хорошо прижился здесь, просто используют остальных. Отбирают всё для себя. Другие же обречены на холод, болезни и голод. Жара хватило бы каждому, но опричники запускают внутрь только Зимой, и далеко не в самое тёплое место на станции.
А твой сын не изменился, хрипло засмеялся Григорий. Мы ведь его чуть не пристрелили в прошлый раз. Помнишь?
Да, отец помнил.
В прошлом году Олежка высказал накипевшее одному из стражников, да ещё пытался подкормить запасами молодую мать с маленьким сыном. За Олежку заступился Григорий, чем и спас его. Опричники их отпустили, а вот мать и ребенка
Мы не будем создавать проблемы сегодня. Просто расскажем свои сказы для Мена и тут же уйдём.
Я верю, отозвался Григорий. Но в этот раз в голосе привратника не было и тени напускного веселья. Голова сегодня здесь, с нами. Он не в духе из-за дурных снов. Ты же знаешьон почти всё лето бродит в видениях и ищет ответы. Народ о многом спрашивает Долгой Зимой Всегда спрашивает. Особенно, когда становится слишком холодно. Люди боятся смерти, и только Голова может их успокоить. А этим летом он и вовсе никак не уснет. Говорит, что ему мешает серое пламя: будто оно колышется на ветру в дальних землях. Мы уже и не знаем, как толковать эти знаки. Только чуюЖару нашему угроза грядет. Кто-то задумал недоброе. Не видел ли ты в пути чего странного? Не видел серого пламени?
Нет. Пламени не видел, сердце заколотилось. Михаил ждал, что Олежка не утерпит и сейчас же вмешается. Но сын только молча шагал вперёд по холодной грязи.
Жаль. Мы думали, что со скитальцами придёт и ответ, и что Голова, наконец-то уснёт, произнёс старый опричник, глядя через плечо. Но на «нет» и суда нет.
Григорий повёл чужаков в теплоблок, где работал тот самый котёл. Этот котёл был не просто куском металла с подведёнными к нему топкой и трубами. Здесь, эту чадящую дымом машину звали не иначе как «Жар». И даже более тогообожествляли.
Михаил не знал, когда у жителей станции появился первый Голова, и сразу ли он начал внушать всем свои суеверия. Но теперь это было именно так.