Алексей КарелинЕретик
ГЛАВА I
Карие глаза смотрели из-под кустистых бровей хладнокровно. Рука твердо сжимала широкий армейский нож, готовая рвануться в сторону и оставить на горле лейтенанта кровавый след. В густой бороде хищно блестел оскал.
Опустить оружие, выдохнул взмокший лейтенант.
Островский выполнить приказ не спешил, искал выход. Их, солдат, пятеро. Лейтенант не в счет: с колен атаковать неудобно, к тому же командир, похоже, обосрался. Боевиковтрое. Склонить оружиеверная смерть. Горцы беспощадны к врагам, особенно к русским. Атаковать, значит, потерять командира.
Хотелось обернуться к товарищам: найти поддержку или уловить пару сигналов, раскрывающих план атаки, но это значило на пару секунд утерять из виду боевиков.
Островский кожей ощутил, как солдаты по обе стороны от него опустили автоматы, выругался про себя.
Ну, а вы что же? спросил Магомаев и дернул лейтенанта за волосы, отчего подбородок командира задрался.
Это «вы» несказанно обрадовало Островского: он не один.
Сдерживающая сила, ответил Островский как можно ровнее. Два на двагарантия, что ни одна из сторон не атакует.
Магомаев качнул головой, в глазах мелькнуло одобрение.
Вставай! рявкнул боевик и рывком поставил пленника на ноги.
Мать твою, Островский, ты что делаешь? заскулил лейтенант. Отдай им оружие, пусть уходят.
Магомаев осклабился. Он понимал, что Островский уже попрощался с командиром. Лейтенант умер бы в любом случае, поэтому важнее было сохранить группу. Тем не менее Магомаев счел нужным предупредить:
Если я услышу, что нас прэследуют, вашему главномуконэц.
Магомаев прикрылся лейтенантом, как щитом, и медленно отступил в заросли. За ним ретировались и боевики.
Солдаты стояли на поляне, открытые невидимому врагу. Островский чувствовал себя голым. Кожу покалывало, точно с десяток стволов метил ее продырявить. Буйство зелени рассредоточивало внимание. Островский закрыл глаза.
В кронах шелестел ветер, где-то впереди шуршала палая листва под ногами боевиков. Хрустнула ветка в стороне.
Ложись! заорал Островский.
Кто упал, кто присел. Один замешкался и принял на себя автоматную очередь. Островский открыл ответный огонь, скомандовал:
В укрытие!
Островский водил стволом автомата вслепую. Пули срезали кусты, выбивали труху из стволов деревьев, взметали палую листву. Противник был вынужден зарыться в землю.
Рожок опустел. Островский отточенным движением вставил второй, притянутый к пустому изолентой.
Загрохотало со стороны отхода боевиков. Левую бровь обожгло, толкнуло в плечо, в лицо прыснули фонтанчики земли. Тут же огрызнулись автоматы за спиной. Товарищи надежно спрятались в тени леса и били по зарослям, давая Островскому возможность уйти из-под обстрела. Островский бросился к своим, спотыкаясь, чуть не на троих. Укрылся за старым бугристым вязом.
Наступила тишина.
Эй, ты слышишь меня?
Артем махал ладонью перед глазами. Я заморгал, посмотрел на друга, на кавказцев у бара, опять на Артема. Попытался улыбнуться, но лишь дернулся уголок рта.
Извини. Так о чем ты?
Артем оглянулся и понял причину моего забытья. Пожал плечами и повторил:
Как Люда?
Вопрос снова прошел мимо. Я все еще кипел в чеченском водовороте. В задумчивости уставился на свое отражение на кружке пива. Видок у меня внушительный: мощный лысый череп, шишковатые надбровные дуги, левую рассекает шрам, суженные, отягощенные тревогами глаза, от крупного носа тянутся вниз лучики морщиноквыражают недовольство жизнью, широкие скулы, тяжелый подбородок, крапинки двухдневной щетины. «Тертый калач», говорят про таких. А в Чечне я был еще юнцом. Хотя можно ли назвать молодого парня, выросшего в лихие девяностые, юнцом? «Дворовые университеты» быстро выбивали детскую наивность, ставили характер.
Не хочешь об этом? истолковал по-своему мое молчание Артем. Леху видел.
Которого? буркнул я и отхлебнул пива.
Кривого. В золоте купается.
Да и хуй с ним.
Деньги для меняболезненная тема. Еле насобирал на лечение дочери, только вздохнул с облегчениемМашутка пошла на поправку, как заболела жена. У обоих рак. У дочерикрови, у женыгруди. Думал, такое не бывает, молния дважды не бьет в одно место. Поди ж ты
Говорит, с Зоны приехал, продолжал Артем.
За что сидел? удивился я.
Леху я знал хорошо. Дружили в детстве. Одни из первых диггеров в Брянске. Потом через Леху на московских вышли, там интереснее. Сколько шахт, сколько заброшенных зданий да коллекторов мы облазали. Метро-2мечту любого диггераискали. Были мы в Москве и в те печальные дни, когда террористы захватили «Норд-Ост». До того дня власти внимания на нас не обращали. На режимные объекты мы не совались, никому не мешали. После Чечни я диггерство забросил как детскую забаву. Октябрь 2002-го заставил тряхнуть стариной. Помню, как Леха прискакал ко мне и выпалил:
Собирайся! Едем в Москву.
Услугу спецназу мы оказали неоценимую, а вот наградили только военных. Да и черт с ними. После «Норд-Оста» я уехал на заработки в Сибирь, потом нелегкая и вовсе на Крайний Север занесла. Жизнь там лагерная, зато платили в два раза больше, чем в Брянске. За это время с Лехой я не виделся ни разу.
На мой вопрос, как Леха угодил за решетку, Артем засмеялся:
Да не с той зоны. В Чернобыльской был он. Говорит, два года отслужил.
По контракту?
Ну да.
Сумасшедший. Чего ему в России не сиделось?
Перед глазами встали люди в хэбэшках, дозиметрист, застывший с прибором. «Переселяться вам надо», заключил тогда военный. Так цветущее село, моя малая родина, превратилось в зарастающее бурьяном прошлое. Несмотря на пугающие мифы о радиации, с нажитых мест снялись далеко не все. В основном остались старики.
Подростком я каждое лето навещал бабку с дедом. Каждый год Чернобыльская катастрофа напоминала о себе: ветшающими домами, пустыми хатами, число которых росло в геометрической прогрессии. Все наводило уныние: обмелевшая речка, затянутое ряской озеро, покосившиеся избы, сгоревшая церковь, улицы, где старики на скамейках как неотъемлемая часть ландшафта, плохо показывающий телевизор с крохотным выбором каналов, узкие тропы среди травы по пояс. Так выглядела зона с правом на отселение. Уровень радиационного загрязнения в нем несравним с зоной отчуждения и все же наложил ощутимый отпечаток на здоровье и судьбы людей.
Не знаю, сумасшедший или нет, ответил Артем, но Зона его озолотила. Квартиру купил, на «Лексусе» ездит, в Штаты собрался.
Неужели платят так хорошо?
Вряд ли. Ты ведь видел по новостям, какие чудеса там творятся.
Лишь бы до нас не дошли, пробормотал я.
Перед глазами, как наяву, стояли влажные уборки комнат и вечера у радио. Молодежь пыталась ловить «Голос Америки», ведь именно благодаря нему в российской глубинке узнали о катастрофе восемьдесят шестого.
Удивительное дело: последний реактор остановлен в двухтысячном, так? рассудительно начал Артем. Что же тогда взорвалось в две тысячи шестом? Как думаешь, опять ученые намудрили?
Не знаю и знать не хочу. Пойму я причину и что, поможет чем? У меня своих проблем невпроворот.
Кавказцы оживились. Тарабанили что-то на своем и смеялись, жадно поглядывая на стоявшую неподалеку девушку. Молодая дурочка пришла в обтягивающем коротком платье. Ну, прямо напрашивалась на проблемы.
Ты бы это замялся Артем, занял бы что ли у Лехи. Дружили ведь
Я одарил Артема тяжелым взглядом, со скепсисом заметил:
Там только на анализы триста штук уйдет.
Сколько?!
Кавказцы громко загоготали. «Дэвушка, как тебя зовут?»спросил один.
На Россию-матушку нечего надеяться, а лечение за рубежом втридорога обходится, пояснил я.
Девушка у барной стойки кавказцам не отвечала, но те не отставали. Задирали, предлагали знакомство.
Вадим, все в порядке?
Я взглянул на сбитого с толку Артема. Он уставился на мою ладонь, стиснувшую кружку так, что она жалобно затрещала.
Кхахьп? Твое имя кхахьп? забавлялся заводила кавказцев, худой, весь в кожаном.