Молодец, молодец. Далеко пойдёшь! Хвалил Хозяина Капитан.
Он перехватил поднос, разместил у себя на столе.
В конце зала кто-то окликнул Хозяина, попросил плеснуть ещё бодяги.
Принёсший блюдо удалился.
Они снова остались вдвоём.
Где он? Снова спросил Капитан.
Где-то тут, ответил старик-писатель.
Глава Города зарядил кулаком по столу так, что поднос вместе с горячим стейком чуть не перевернулись.
Иди и найди, Федька, не зли меня. Я не выдаю талоны бездельникам.
Фёдор Абросимов хоть и не был против послушать живую музыку, но идти и отвлекать юношу от своих забот не хотел. Нехотя встал, принялся расталкивать толпу.
На его потуги ехидно поглядывал Капитан, который держал обеими руками оторванный кусище мяса, жадно помещаемый в раскрытый рот.
Федя толкался в людскую массу будто нервный неуверенный юноша в лоно подружки, просил дать ему пройти, но ничего не получалось.
Он пыхтел и сопел, напрягался всем телом, и так в течении нескольких минут, по прошествии которых он обернулся и увидел, что не сдвинулся ни на метр. А Капитан по прежнему ехидно поглядывал на него и жевал своё мясо.
Расправившись с первым куском, утолив свой голод, успокоив себя, Капитан рыкнул на впереди стоящих забулдыг.
Те невольно, даже не успев понять смысла брошенных им слов, расступились.
Абросимов нырнул в образовавшуюся прореху, пробился вперёд сразу на несколько метров, на столько ему хватило толчка, который ему дал Капитана после снова увяз, сжимаемый со всех сторон людскими тушами. Он попытался двинуться, сместиться хоть на шаг, но ничего не получалось. Федя попытался вернуться обратно и попросить проводить его, но и это было уже невозможноряды людей сомкнулись позади него и закрыли обратную дорогу.
Люди давили на него, сжимали словно стальные тиски.
Старику вдруг резко стало не хватать воздуха, голова начала кружиться, а мышцы отекать.
Он испугался, закрутился волчком, пара людей на мгновение расступилось, Фёдор уловил момент и бросился в открывшийся проход.
Там он, измученный и усталый, был выброшен к столу как рыба на сушу. Ему пришлось повести себя весьма бестактно, как ему казалось, присесть к человеку, не спросив его разрешения. Из-за этого щеки его налились пурпуром, а по спине пробежала неприятная дрожь. Хотелось поскорее покинуть, скорее всего, уже занятое кем-то место и не тревожить мужчину, сидящего напротив. Но нужно было перевести дух и подумать над тем, как ему пробиваться дальше и как всё-таки отыскать этого мальчишку. Время было ограничено.
Вдруг человек, сидящий напротив, заговорил. Обе его руки лежали на столе, а лицо впивалось в руки, он что-то невнятно бормотал, пускал слюни. Видимо, был мертвецки пьян.
Фёдор, раз уж всё равно волей не волей оказался его собеседником, прильнул к нему и прислушался, но услышал только одно слово, которое тот повторял несколько раз:
«Фамилии, фамилии» и иногда «Фамилии, скажите ваши фамилии»
Тень Капитана, мелкая рыбка у плавника рыбы-гиганта услышал знакомый голос, быстро потряс мальчишку за плечо, заставил его подняться.
Тот, содрогнувшись всем телом, отпрянул от него, чуть ли не закричав.
Увидев знакомое лицо, Павел отёр холодный пот со лба, начал приходить в себя.
Федя попытался заговорить с ним, но тот не отвечал.
Плохой сон просто плохой сон, хмурился Паша.
Фёдор Абросимов спросил о том, где его скрипка. Тот не ответил.
Он спросил пил ли парень сегодня.
Тот покачал головой.
Скрипач без скрипки не скрипач, как и любой музыкант без своего инструмента не музыкант, но его длинные и изящные, можно сказать, искусные пальцы, не приспособленные к труду, выдавали в нём творца с головой.
Фёдора можно было описать точно так же: проседь седых волос, редкие чёрные волосы, несколько раз поломанные и несколько раз чиненные, очки на носу и точно такие же как у Павла пальцы.
Феде, как бы ему самому не хотелось, нужно было выполнить приказ Капитана. Он подорвался с места, хватанул мальчишку за плечо. Что-то гулко ударилось о его ногу и также гулко повалилось на пол.
Мужчина заглянул под стол и увидел скрипку.
«Ай, балда»Восклицал он в мыслях.
Через некоторое время Фёдор и сонный, ещё не проснувшийся ни в одном глазу, Паша, стояли перед Капитаном.
Тот жестом приказал сесть своему товарищу, а вот мальчишке приказал играть.
Старик покорно скользнул к столу. В ушах шумело.
Павел поднял скрипку к лицу и снял с ремешка на скрипке смычок, начал делать вид, что пристраивается. Пристраивается было не к чемуПаша банально ничего перед собой не видел. Он чувствовал себя рыбой, потому что только у рыбы могут быть такие кисельные мутные глаза, сквозь которые проступали не четкие грани изображения, а лишь неразборчивая рябь.
«Ничего, ничего, главное, никто меня не видит, все заняты своими делами, облажаюсь всего для двоих человек»
Парочка людей, услышавших приказ Капитана, стоявших совсем рядом, передали весть другим рядом стоящим. Те отнесли весь другим, а те своим знакомым.
Инженеры перестали бурно обсуждать возможность использования механизмов, основанных на технологии паровых ядер, в сельхоз хозяйстве.
Рабочие перестали обсуждать пойло, которое они опрокидывали внутрь стопка за стопкой.
Разбросанные по всему пабу вкрапления людей затихли, замерли в благоговении и ожидании чуда.
Павел оглянулся. В душе он ровно пять раз со всей силы стукнул себя по голове. С виду стоял как вкопанная статуя.
Ну, что же ты, играй, нахмурился пуще прежнего Капитан.
Кхм-кхм, пристраиваюсь, товарищ Капитан, пролепетал скрипач и ещё сильнее припал к своему инструменту.
В пабе затихло всё: люди старались дышать как можно тише, Хозяин перестал разносить еду и питьё, присел на один из оказавшихся под рукой стульев, Фёдор Абросимов поправил очки и смотрел на Павла, Павел смотрел на Фёдора Абросимова.
Ты играть будешь или нет?
Да, да, играю. Щас, щас, и ещё звонче стал водить смычком.
Кроме этих колких и мелких повизгиваний в тишине можно было различить только разве что редкий кашель.
Паша попытался начать, но к сухому горлу снова подкатило что-то склизкое и неприятное. Инструмент издал какие-то странные звуки умирающей полулошади-получайки и снова стал повизгивать.
Все смотрели.
У Павла пот начал проступать на лбу и на лопатках, вспотели ладони, зачесалось вдруг всё тело.
Выбор был простой:
Либо грубо резануть смычком по скрипке как ножом по шкуре и прикинуться дурачком, мол, сломана эта скрипка ваша.
Либо сыграть отвратительно и вылететь с работы.
Паша не стал думать.
Он чуть пошатнулся, встал, смычок прильнул к инструменту, заскакал по нему как кошка, ненавидящая воду, по лужам.
Ещё вот-вот и паб бы начал закрывать уши руками, но вдруг мужчина, который сидел совсем-совсем рядом, носивший зелёную кепи и имевший вместо рта безгубую беззубую прощелину, накинулся на скрипача и начал вырывать у него инструмент из рук.
Да что ж ты делаешь, гнильё-ё! Щас сам сыграю, сам сыграю, а ну дай мне, ё-маё!
Павел обомлел, но как понял в чем тут дело, отдал незнакомцу инструмент.
«Хотя почему незнакомцу?»Подумал он. «Я ведь его знаю! Это тот самый мужик, которого избивали у входа в столовую. Я тогда за его жизнь расплатился горой талонов на Пустышки!»
Старик-писатель хотел было помешать сию действу, но Капитан остановил его, взглядом предложил посмотреть.
Мужик схватился за смычок как за орудие убийства двенадцати женщин и пятерых детей, а за скрипку как за половник. Скрестил их в неравном бою, вонзив своё орудие в свой половник.
Люди закрыли уши, оглушённые резким неприятным визгом.
Струна лопнула.
Кто-то заплакал.
Из неоткуда взявшиеся парни-мужики накинулись на него, по дороге даже сбив Павла с ног, скрутили мужика, повалили на пол, заломили ему руки так, что двинь их ещё немного в бок и суставы хрустнут.
Беззубый завопил не своим голосомодин из охранников пнул его стальным носком ботинка промеж ног.
Второй вдарил ногой по уху, в глаз, придавил оскаленный израненный череп к полу.
Капитан улыбался.
За порчу государственного имущества вы будете сосланы на Чернодобывающую станцию, огласил приговор один из мужчин в чёрном, видимо, старшего звания. Дальнейшее разбирательство по вашему делу будет передано в Комитет.