Среди обилия его мыслей четко сформировалась одна: «Еще никогда я не трахался так долго и так бесполезно для себя».
И тут Катя спросила:
Каким ты был в детстве?
Тебя это сейчас заинтересовало? ошарашенно спросил он.
Мне просто интересно, почему ты такой.
Какой?
Закрытый.
Что? он повернулся к ней. Ее грудь все еще тяжело опускалась и поднималась, а в ложбинке между ключицами поблескивали капельки пота. Она смотрела на него серьезными глазами, а на лице продолжала играть счастливая улыбка, после хорошего удовлетворения. Ты о чем?
Возможно, ты прав, и это не самое время. Но сегодняшний секс Улыбка все же сошла. Мне показалось, что тебя словно не было со мной какое-то мгновение. Как будто ты ушел ушел в себя, что ли.
Она тут же прильнула к нему и поцеловала в губы. А когда отодвинулась, взяла его за руку и произнесла:
Не подумай только чего плохого. Мне понравилось это было действительно круто.
Она провела рукой по его потной груди.
Просто, Катя вновь взяла его ладонь в свою. Даже не знаю, она взглянула в его глаза, словно ища поддержки, ища ответ на не заданный пока вопрос. Я не знаю ничего о твоем прошлом, произнесла она. Только твое настоящее.
Неужели тебе этого мало? спросил Антон, теряя всякий интерес к этому разговору. Он уже знал, что не стоит бередить то, что скрыто даже от него.
Нет, конечно же, я люблю тебя таким, какой ты есть, тут же ответила она. Но иногда мне кажется, что тебе чего-то не хватает. Ты не так часто улыбаешься новая улыбка расцвела на ее лице. Признаюсь, я полюбила твою вечную серьезность раньше, чем тебя самого. Но согласись ее слишком много. Ты никого не подпускаешь к себе ближе, чем на расстояние вытянутой руки, и только я вижу, что расстояние это на самом деле размером с вселенную. И для меня до сих пор остается загадкой, как же мне удалось преодолеть твой барьер.
Для тебя его никогда и не существовало, произнес Антон. Он все еще надеялся, что разговор не дойдет до другого барьера.
Мне просто захотелось узнать, что же тебя сделало таким, она прильнула к нему, уткнувшись лицом в его грудь. Я же рассказывала тебе о своем детстве. О первых ссадинах на коленках, когда я села на только что подаренный мне в восемь лет двухколесный велосипед. О том, как в двенадцать я рассекла лодыжку, летя под гору с этого самого велосипеда. В восемь он был для меня слишком большой, а в двенадцать слишком мал. Как меня до девятого класса потом дразнили: «Катя-карга, со шрамом нога». Как меня она съежилась. била моя мать-алкоголичка за любую провинность, когда была пьяна. А когда была трезвая, казалось, что более любящей матери не найти. Вот только, она сжала его руку, она все реже была трезвой и все чаще злой.
Катя, Антон прижал ее к себе.
Да, ведь тебе я об этом уже много раз рассказывала. А мы и целых двух лет то вместе еще не прожили, она усмехнулась. Но не показался ли ему этот смех истерическим хохотком. Но я тоже хочу знать о тебе. Я люблю тебя, она взглянула на его лицо, а в ее глазах стояла влага.
Катя, он покачал головой. Было бы все так просто. Но я не помню абсолютно ничего из своего детства. Если честно, то порой мне кажется, что у меня его вовсе и не было. И потому я такой, какой я есть.
Но ведь должны же быть причины, упорствовала она. Наш характер, наши стремления и мечты все обычно уходит корнями в детство. Даже твои романы
Антон почувствовал, как по его спине побежали мурашки, только смысла их появления он тогда так и не понял.
они же основаны на страхах. Твоих страхах, Антон, иначе бы они не были настолько пугающими. Но сейчас я их в тебе не вижу, а значит, они все из твоего детства.
И новая волна прошлась по спине Антона. Но в этот раз она словно ударилась о затылок, и первые, пока еще тихие, БАМ отдались в его голове.
А твои друзья?
И в висках появилась нарастающая пульсация.
Ты часто пишешь о великой дружбе. Причем, детской дружбе, потому что со взрослой ты не особо знаком.
«Да, у меня немного друзей, подумал Антон. Но следом пришла более верная мысль: У меня нет друзей».
В ушах засвистело. БАМ-БАМ, продолжало биться в голове. К горлу подкатил большой ком. БАМ-БАМ.
«Четверо? Пятеро? промелькнуло в воспалившемся разуме. Неужели у меня были друзья? Что ж, в детстве все воз»
В висках продолжало пульсировать, но теперь уже распирало череп изнутри, отдаваясь на каждое БАМ. А свист в ушах начал становиться нестерпимым.
«Друзья его мысли начали путаться. Черт, прошлое должно оставаться в»
Что-то мелькнуло перед его внутренним взором, не четкий туманный образ. Но чего? Или кого? Его сознание взревело, захотело оттолкнуть эту неясную картинку: «Прочь, прочь отсюда, этот файл не найден!»
С каждым БАМ боль становилась все нестерпимее. Ком в горле стал еще больше и теперь он начинал душить. А монотонный свист в ушах превратился в одну невыносимо высокую ноту.
Мысли в беспорядке метались в его голове, а взор начал туманиться. И где-то на пороге реальности и грани забытья, он, словно сквозь вату толстого одеяла, услышал далекий и приглушенный голос зовущей его Кати.
Очнулся он тогда в приемном отделении городской больницы 3.
Удивительно как некоторые воспоминания с легкостью всплывают на поверхность, словно резко осушившая свои шлюзы подводная лодка, и как другие остаются лежать мертвым грузом погибшего Титаника на непроглядном дне.
И вновь в его голове завертелась одна единственная фраза, которую он произнес тем вечером, лежа на застеленной одноразовой пеленкой каталке в коридоре приемного отделения. Когда, закончив поверхностный осмотр и получив отказ от госпитализации, дежуривший врач ушел заполнять журналы о поступлении, и они остались с Катей вдвоем, он сказал: «Прошлое должно оставаться в прошлом».
Антон встал с кровати и, подойдя к окну, уперевшись бедрами о край стола, раздвинул шторы.
Солнце уже вовсю светило, отбрасывая пока еще длинные рассеянные тени в наступающем утре. По небу плыли редкие белесые облачка, но вдали над лесом, словно тонким шерстяным покрывалом, растянулась серая масса. И глядя на нее, Антон всей душой понадеялся, что она пройдет мимо.
«Мы приехали в дождь, подумал он, и мне этого хватило. Если подумать, то мои последние два года были такими же серыми, как эти тучи. Так что все, хватит. Я хочу солнечных и счастливых деньков, как в детстве».
Он посмотрел на старую пишущую машинку, с трудом уместившуюся на полке с книгами.
«Я ведь был счастлив в детстве?» спросил он скорее ее, чем себя. Но она не могла ответить ему. Впрочем, как не мог ответить себе и он сам.
«Наверное был. Все дети бывают счастливы, хотя бы иногда».
Но потом он взглянул выше в серую пустоту между книгами и полками и почувствовал, как по его спине прошелся холодок.
«Неужели я вчера действительно это видел? подумал он. Но что? Что я видел? Темноту в том месте, где она должна была быть? Или то, что мне показалось? Да, показалось, что она»
Он выдвинул стул и сел за стол. Потом взглянул на свои руки, на обе манжеты серой рубашки, перевел взгляд на саму рубашку с расстегнувшимися пуговицами на животе, и остановил взгляд на черных спортивных штанах.
«А ведь я даже не разделся. Запрыгнул в кровать сразу, как выключил свет».
Он осмотрел комнату: серость в углах, под столом, между полок и под кроватью. Все было так как и должно было быть. Никакой контрастной черноты вместо теней. И она не пуль
«Стоп. Я устал. А перед этим упал и мог удариться головой. Я словно ребенок, поверил, что тени могут быть живыми».
Но он знал, что не думал о них, как о живых. И в тоже время ему показалось, что они вовсе и небыли тенями.
Антон улыбнулся и откинулся на спинке стула, поднимая взгляд в потолок.
«А ведь было интересно, почувствовать себя ребенком, подумал он. Хотя, этой ночью страх темноты совсем не показался мне интересным. Совсем, совсем не интересным».
Улыбки больше не было на его лице, но в душе появилось легкое волнение.