* * *
Уйти с трассы пришлось уже через несколько часов. Мы снова наткнулись на большую воду. Правда, теперь это было озеро, но все равно проще было обойти его через лес, чем переплывать на самодельном плоту. Так что теперь мы с Катей шли по заболоченному лесу, края которого будто не было.
Идти было довольно тяжело, потому что постоянно попадались поваленные деревья, глубокие места. К тому же деревья в этом лесу росли как-то уж слишком близко, переплетаясь кронами так, что света на землю попадало очень мало. Из-за этого найти слегой сухие места было очень сложно и я часто проваливался в тину, из-за чего и так мокрая одежда становилась еще мокрее. Катя несколько раз порывалась отдать мне свою куртку, но каждый раз получала отказ. Намочу еще и ее одежду, будет еще хуже.
Наконец впереди показался сухой участок земли, который мы так долго искали и я пошел в его сторону. Катя шла сзади медленными шагами. Иногда она даже спотыкалась, но за всю дорогу она ни разу не упала. Сильная девчонка, ничего не скажешь. Когда до островка сухой земли оставалось метров пять, я в очередной раз упал в воду, на этот раз по пояс. Выбраться получилось только с помощью Кати. До островка добрался, опираясь на слегу.
Выбравшись на остров, первым делом скинул с себя мокрую куртку. Катя же села, но мне пришлось поднять ее, чтобы подложить под нее пару веток лапника, который я спилил здесь же. Сам же я сел только когда вылил из берцев воду. Избавившись от воды в обуви, снял промокшие носки и выкинул подальше. Достал из кармана портянки, неизвестно, каким чудом оставшиеся сухими, и намотал их вместо носков. Берцы одел не сразу, сначала набрал более менее сухой травы и протер их снаружи и изнутри. Когда одел, берцы вроде стали суше, но это ненадолго, скоро опять промокнут.
Я посмотрел на простирающееся до горизонта болото. Блин, даже мелкого проблеска света не видно. Зачем вообще решил сунуться в этот лес? Могли же спокойно обойти по краю озера. Ну, намокли бы, но хотя бы знали бы, где находимся. Сейчас же я только мог сказать, что мы где-то восточнее Хотькова. Обойти город пришлось по причине того, что до меня дошли слухи, что в городе поселились какие-то люди, намерения которых были мягко говоря, неясными. Так что решили двигаться прямо по шоссе, чтобы потом выйти к повороту на Сергиев Посад.
Катя сидела справа от меня с закрытыми глазами. Спиной она опиралась на дерево, а плечом на мое плечо. Пусть отдохнет, шли неизвестно сколько. Главное, чтобы не заболела. Я посмотрел на Катю, чтобы убедится, что она не выглядит больной. Она будто бы почувствовала мой взгляд, и открыла глаза.
Мы выйдем из этих болот, то ли спросила, то ли просто сказала Катя. Говорила она тихо, так что интонации я не расслышал. Скорее всего, она просто попыталась меня поддержать.
Я надеюсь, что к тому времени я не умру от усталости.
Не умрешь. Я не дам тебе умереть, Федор Панфиловский, попыталась ободрить меня Катя.
Она подняла руку и положила ладонь на мою щеку. Удивительно, но после многочасовой прогулки по лесу ладонь у нее была теплая. Я закрыл глаза, чувствуя это тепло. Потом почувствовал, как Катя садится мне на колени. Протянул руки, обнял ее за талию. И только после этого открыл глаза.
Знаешь, что мне всегда нравилось в тебе? спросила Катя, глядя мне прямо в лицо.
Не дожидаясь ответа, она сама ответила на свой вопрос. Ты никогда не сдаешься. Даже если цель недостижима, продолжаешь действовать, добиваясь результата. Все думали, что у тебя не получится поступить на медицинский, но ты никого не слушал, и поступил. Учился отлично, хотя никто, кроме твоих родителей, не верил. Так что ты не можешь сдаться сейчас, потому что ты этого просто не умеешь.
Катя закончила и теперь смотрела на меня серьезным взглядом. Она была права во многих вещах. В медицинский я действительно поступил, удивив всех. Даже учителя были удивлены, когда они узнали эту новость, что говорить о моих друзьях и одноклассниках. Меня пытались отговорить, сначала, надавливая на то, что придется долго учиться, на то, что ездить придется далеко. Но я никого не слушал, даже маму, которая сама работала в медицинской сфере и знала обо всем не понаслышке. Так что Катя была права, вспоминая о моей учебе. Если бы только она знала, чем все закончилось Но она не знала, и никогда не узнает ни о моем тюремном заключении, ни о том, что мне приходилось делать, чтобы выжить. Я просто не смогу ей об этом сказать.
Кать, ты самый лучший мотиватор, которого я когда либо знал, тихо проговорил я, глядя Кате в лицо.
Я не мотиватор. Просто знаю тебя как облупленного.
Что правда, то правда. Лучше тебя меня только Андрей знает. И то ненамного лучше.
Катя улыбнулась, когда я заговорил о Андрее. А мне, наоборот, стало грустно. Просто вспомнилось, что он тоже не знает о том, что я сделал в 2008 году. Но на моем лице этих эмоций не проявилось, потому что сейчас показывать их Кате было нельзя. Подняв руку, посмотрел на свои водонепроницаемые часы. Стрелки на циферблате показывали почти шесть. Нужно начинать двигаться, иначе стемнеет, и вообще ничего не увидим.
Пора? спросила Катя.
Да. Иначе ничего не увидим.
Катя встала с моих колен, и расставила руки в стороны, потом помахала ими, чтобы размяться. Откуда только в ней взялись? Неужели короткий отдых сил дал. У меня же сил было очень мало, будто бы я и не отдыхал вообще. Но вставать все равно было нужно, так что пришлось принимать вертикальное положение. Встать самому мне не удалось, Кате пришлось поддержать меня.
Мне нужен отпуск, процитировал я знаменитую фразу из второго «Терминатора».
Катя улыбнулась, чем добавила мне сил. Взяв слегу удобнее, пошел вперед, проверяя землю перед собой. Я должен был довести Катю до дома. По-другому просто не могло произойти.
* * *
Когда из-за стены леса показалось открытое пространство, я воскликнул, как ребенок. Катя, сначала не понявшая, с чего это мне вздумалось крикнуть, поддержала меня, когда она увидела просвет между деревьями. Увиденное придало нам сил и мы двинулись вперед немного быстрее. Запала нам хватило до конца болот, и когда наши уставшие ноги ступили на твердую землю, оба рухнули на землю. Я даже не успел положить под Катю лапника, потому что сил не было совсем.
И вот теперь, спустя полчаса, Катя сидела на переднем сиденье «козлика» и дремала. Я же в это время пытался реанимировать двигатель УАЗика, но получалось это с трудом. Все осложнялось тем, часто работать приходилось при свете фонарика, который приходилось держать то в руке, то в зубах. Так что шагов со спины я не услышал, потому что был слишком занят ремонтом двигателя.
Когда мне между лопаток уперлись стволы двуствольного ружья, я лишь выругался. Делать что-то было поздно, это было понятно сразу. Из оружия у меня был ТТ, но тот лежал в кобуре под курткой, а арбалет лежал в кабине «козлика». Так что, когда человек за спиной велел мне опустить отвертку и поднять руки, я именно это и сделал.
А теперь медленно повернись, мусор, раздался громкий голос.
Я снова подчинился, потому что дергаться по-прежнему было глупо. Конечно, меня удивило, что ко мне обратились, как к сотруднику полиции, но сейчас удивляться, не было времени. Поворачивался я очень медленно, как и велели. И сразу же, как повернулся, увидел стволы ТОЗ-34, смотрящие на меня. Держал двустволку мужчина, одетый в черную одежду. Чуть дальше стояли еще двое, но уже вооруженные какими-то пистолетами. Еще двое обходили меня справа и слева. Оба держали наготове обрезы ружей.
Чего, мусор, страшно? Как вас много, так вы все грозные, а поодиночке ссыте что-то сделать, решил поиздеваться надо мной бандит.
Не знаю, какой реакции ожидал от меня этот идиот, но он ее не добился. Я продолжал стоять, смотря на него. И это его явно злило. Этот бандит явно был главарем в этой недобанде. Интересно, как они так быстро оказались здесь? Неужели пешком пришли? Такого быть не может. Ответ на свой вопрос я заметил стоящим в сотне метров от нас. Бандиты приехали на «шестерке». На капоте машины, кстати, сидел еще один бандюган. Оружие его было не видно, но я был уверен, что оно у него есть.
Эй, Зубр. А с этим мусорком баба! донесся слева голос одного из бандитов.
Следом за этим голосом раздался испуганный крик Кати. Бандит, стоящий напротив меня, посмотрел в ту сторону, не опуская ружья. Я же стоял, держа руки поднятыми вверх, стараясь не показывать того, как сильно разозлен. А делать это становилось все сложнее, потому что до моего уха снова донеслись крики Кати. Но еще больше меня разозлил смех, раздавшийся после этих криков.