Он выглядел потрясенным.
С лестницы?
Я покачала головой. С самого домика. Я Я думаю, что она умерла.
Боже мой, выговорил он.
Очередная волна головокружения окатила меня. Только на этот раз она исходила из моего желудка. Он снова сжался.
Мне кажется, меня сейчас
Я кинулась к кустам. Джексон отвел назад мои волосы. Мой завтрак оказался на земле.
Держи, сказал Джексон. Он протягивал мне чистый белый носовой платок.
Я понурила голову и отмахнулась от его предложения.
Я не могу его взять.
Я принес его для тебя.
Я взяла кусочек ткани из его руки и вытерла рот.
Спасибо, смущаясь, сказала я. Ты, должно быть, считаешь меня уродцем.
Нет, ответил он. Сара, нет, он слегка присел, чтобы можно было смотреть мне в глаза. Есть кое-что, что я уже давно хочу тебе сказать.
Сара? моя мама решила пойти меня поискать. Она стояла и смотрела на нас так, как будто застукала нас за чем-то непристойным.
Мам, сказала я, прочистив горло. Джексон просто помогал мне искать Сэмми.
Вот как, сказала он.
Ага. Ты видела его?
Он внутри. Может быть, тебе тоже следует пойти в дом. И разве Джексон не должен быть в школе?
Теперь была моя прощальная реплика. Я повернулась к Джексону.
Спасибо тебе за помощь, сказала я.
В любое время.
Я уже собиралась пройти в дом, но следующие слова мамы заставили меня остановиться.
Джексон, сухо произнесла моя мама, после того, как ты объяснишь Розе, почему ты не в школе, ты не мог бы оказать мне услугу? Минут через двадцать кое-кто приедет, чтобы забрать лошадей.
Я резко развернулась.
Лошадей? Но У Сэмми ещё даже не было возможности, чтобы покататься на них.
Я чувствовала, что Джексон смотрит на меня, я чувствовала его напряжение, но он знал, что он не был участником этой дискуссии.
Я буду в конюшнях через двадцать минут, миссис Парсонс. Затем он ушел по направлению к дому.
Мамин взгляд ничего не выражал.
В Сиэтле есть лошади. Сэмми может ездить верхом там, если ему так сильно захочется. Мне нужно оборвать здесь всё концы.
Оборвать концы. Милый эвфемизм, описывающий более чем трехсотлетнюю семейную историю. Я не знала, что на меня нашло, но я не могла сдерживаться.
Знаешь что, мам? Ты хоть раз спросила у Сэмми или меня, хорошая ли это идея, продавать это место. А что если мы думаем, что оно должно остаться в нашей семье?
Ты понятия не имеешь, о чем ты говоришь. Это просто старый дом, переполненный старой рухлядью. У тебя не может быть к нему никакой привязанности. Ты никогда не была здесь раньше.
Но сейчас-то я здесь. И нам с Сэмми очень нравится это место. Мы не хотим, чтобы ты продавала его незнакомцам, которым оно не принадлежит.
Сара, ты и Сэмми не принадлежите к этому месту. Я к нему не принадлежу. У нас есть жизнь за три тысячи миль отсюда. Ты хочешь, чтобы мы там всё бросили? Она остановила меня, прежде чем я успела ответить. Даже если у тебя есть какой-нибудь романтический повод, который мог бы заставить меня остаться, я никогда этого не допущу. Одни лишь налоги на недвижимость съедят меня заживо. Мы должны будем разрезать это место и продавать его по кусочкам, пока едва ли что останется. Ты этого хочешь?
Папа мог бы помочь
Твой отец не имеет с этим ничего общего, со злостью в голосе прервала она меня.
Мы могли бы позволить себе его, если бы ты не тратила так много на эту дурацкую вечеринку.
Только так я могу позволить себе выгодно продать этот дом, выплюнула она. Это не обсуждается. Может быть, если б ты была взрослой женщиной с собственными доходами, мы могли бы задуматься о том, чтобы сохранить этот дом. Может быть, в лучшем из миров, мы могли бы что-нибудь сделать. Но нам необходимо решить проблему с Домом Эмбер сейчас, в данном временном отрезке, и это единственное возможное для меня решение. Мы закончили с этим разговором? раздраженно спросила она. Или ты хочешь ещё что-нибудь добавить?
Но я больше не смогла найти ни одной причины. Похоже, что у Джексона не остается времени для поисков алмазов; а у меня не было денег, чтобы спасти дом. Пока я поднималась по ступенькам, я подумала, как иронично то, что, в конце концов, время оказалось не на стороне Дома Эмбер.
Глава 20
Мне показалось, что моя мама сейчас была в настроении задавать вопросы и отдавать приказы, так что я прокралась наверх, прежде чем у неё появится возможность для одного из вариантов. Я направилась в ванную, почистила зубы, затем намочила полотенце и легла на кровать, положив его себе на глаза.
Я только что видела чью-то смерть. Я поблагодарила Господа за то, что мне не довелось услышать, как тело Мэгги ударилось о землю. Не думаю, что я смогла бы пережить это.
А ещё меня вырвало прямо перед Джексоном. Он держал мои волосы и был очень милым, но это я тоже не могла пережить. Я не была окончательно уверена, почему это так важно, но я не хотела, чтобы Джексон видел меня в таком состоянии. Я убрала эту мысль подальше в уголок и Мэгги снова вышла на первый план. Чем больше я о ней думала, тем больше всё остальное имело смысл, кусочки складывались.
Бабушка, должно быть, винила маму в смерти Мэгги. Мама была старшей, а Мэгги была такой как Сэмми или что-то похожее. И, наверное, они не должны были подниматься в домик на дереве. Разумеется, бабушка винила в этом маму. Разве что, как могла моя бабушка быть такой жестокой? Если моя мама чувствовала к Мэгги то же самое, что я чувствую к Сэмми, она сама винила себя во всем, без чьей-либо помощи.
Наверное, бабушка начала пить с того времени. Скорее всего. И моя мама должно быть, она сдалась. Перестала рисовать. Перестала чувствовать. И, наверное, начала ненавидеть Дом Эмбер.
Та маленькая девочка, о которой бабушка писала в своем письме в книжке Фионы, та, которую она искала в воспоминаниях Дома Эмбер, это была Мэгги. На что это похожебыть в ловушке в месте, где ребёнок, которого ты потеряла, всё ещё живет в тенях прошлого? Ждать, искать и тосковать по кому-то, кто даже не был призраком? Просто какой-то разновидностью записи, которая была когда-то сделана и никогда не произойдет снова. И моя мама, должно быть, винила себя за всё это.
Это было ужасно.
Смерть Мэгги разорвала их, заставила раны кровоточить, оставила шрамы. И мы всё ещё расплачивались за неё, спустя столько лет. Я и Сэмми. И папа. И мама. Она не была виновата в этом. Она не заслуживала того, что с ней сделала бабушка.
Впервые в жизни я пожалела свою маму.
Боль медленно отступала; я подумала, что свежий воздух может помочь.
Я спустилась вниз и выскользнула через переднюю дверь. Сквозь деревья, на востоке, я увидела очертания грузовика и большого трейлера. Наверное, это приехали забрать лошадей. Я решила посмотреть за тем, как грузят «моих» лошадок.
Когда я туда добралась, Джексон выводил злющую кобылу. Он обмотал полотенце вокруг её глаз и что-то тихо шептал ей в ухо. Металлический трап заставил её слегка отступить, но Джексон погладил её по носу и успокоил её. Она позволила ему ввести себя в трейлер. Заметив меня, он кивнул, но продолжил выполнять свою работу.
Мне пришло в голову, что это должно быть очень болезненно для него. Во мне промелькнула вспышка гнева на маму, за то, что она продает лошадей, хотя я думала, что у нас с Сэмом было право оставить их, но Джексон знал этих животных много лет. Он, наверное, любил лошадей. Почему мама не спросила его, не хочет ли он оставить хотя бы одну?
Следующей была чалая лошадь, которая покорно шла за ним, подталкивая его в плечо, чтобы он её погладил. Джексон был её другом.
Больше я не смогла смотреть. Я вернулась в дом.
Мама вышла на улицу как раз в тот момент, когда я подошла. Прибыл очередной грузовик с надписью «Садовое освещение» на боку. Двое мужчин в рабочих комбинезонах вышли из него, чтобы поговорить с ней. В руках у мамы была диаграмма с разметкой сада. Они втроем несколько минут обсуждали её, затем мужчины вернулись к грузовику и начали доставать удлинители. И лампочки. Много-много лампочек.
Мама повернулась, чтобы войти в дом.
Подожди, сказала я, подходя к ней. Я поняла, что пока я старалась найти слова, даже понимая маму немного лучше, всё равно не смогу изменить её решения. Она всё также оставалась резкой, жесткой и суровой. Насчет лошадей