Чуть позже Джейкобс блевал кровью, изо рта вываливались кишки, а скоро это случилось и с остальными попробовавшими мясо. Они умирали, ползая, как выпотрошенные псы. Мы ничем не могли помочь. Даже похоронить не могли. Почва была слишком твердой. Мы их сложили, как поленницу, на берегу и разбили лагерь подальше, пытаясь вспомнить, как правильно чувствовать сожаление.
Той ночью, пока мы пытались заснуть, пришли розы.
Я должен признаться, мистер Дневник, что толком не знаю, как выжили розы, но пара идей есть. И раз уж ты согласился выслушать мой рассказа даже если не соглашался, все равно выслушаешья совмещу логику и фантазию в надежде обрести истину.
Эти розы жили на дне океана, под землей, и выходили только по ночам. До этого момента они выживали, паразитируя на рептилиях и животных, но теперь прибыла новая еда из Подмирья. Люди. По сути, их творцы. Если так рассуждать, то можно сказать, что мы боги, что их зачали, и то, что они взяли нашу плоть и кровьновая версия причащения.
Я представляю, как пульсирующий мозг пробирается сквозь океанское дно в толстых стеблях, расправляет пушистые усики и пробует на вкус воздух под светом лунычерез эти странные облака она была похожа на гнойный нарыви я представляю, как они выкапываются и волочат свои лозы по земле туда, где лежат трупы.
Толстые лозы вырастили лозы поменьше, с шипами, и те поползли на берег и коснулись тел. Потом, хлеща, как кнутом, шипы впились в плоть, а лозы, как змеи, проскользнули сквозь раны внутрь. Выпустив растворяющую секрецию, они превратили внутренности в жидкую овсянку и сожрали ее, стебли стали расти с невероятной скоростью, двигаться и сплетаться в телах, заменяя нервы и поглощенные мускулы, и наконец они ворвались через горло в черепа, съели языки и глазные яблоки, всосали серые мозги, как жидкую кашицу. Черепа взорвались, разлетевшись шрапнелью, а на их месте расцвели розы, их жесткие лепестки раскрылись в прекрасные красные и желтые цветы, вокруг которых свисали ошметки голов, как корки раздавленных арбузов.
А в центре цветов пульсировал свежий, черный мозг, и пушистые усики снова пробовали воздух в поисках новой пищи и питательной среды. Мозги испустили волны энергии по бесчисленным километрам стеблей, вмещенных в тела, и так как они заменяли нервы, мускулы и внутренние органы, тела поднялись. Затем эти трупы обратили цветочные головы к палаткам, где спали мы, и цветущие трупы (еще одна маленькая научная шутка, если ты понимаешь идиомы, мистер Дневник) двинулись, желая добавить нас к своему живому букету.
Впервые я увидел розоголового, когда вышел пописать.
Я выбрался из палатки и подошел к береговой линии, чтобы облегчиться, и тут заметил что-то краем глаза. Из-за цветка я сперва подумал, что это Сьюзан Майерс. У нее было огромное плотное афро, похоже на львиную гриву, и темный силуэт напомнил мне о ней. Но когда я застегнул ширинку и обернулсяэто было не афро. Это был цветок на шее Джейкобса. Я узнал его по одежде и остаткам лица, свисавшим с одного из лепестков, как поношенная шляпа на крючке.
В центре кроваво-красного цветка что-то пульсировало, а вокруг извивались маленькие червеобразные отростки. Прямо под мозгом был тоненький хоботок. Он указывал точно на меня, как вставший член. На его кончике в дырочке, похожей на дуло, виднелись огромные шипы.
Из хоботка донеслось что-то, похожее на стон, и я отступил. Тело Джейкобса слегка задрожало, будто его бил озноб, и тут сквозь его одежду и плоть, от шеи до ног прорвалась масса колючих шевелящихся стеблей полтора метра длиной.
Почти незаметным движением они качнулись, рассекли мою одежду, порезали кожу и, обвив ноги, опрокинули на землю. Меня будто ударили плеткой-семихвосткой.
Ошарашенный, я встал на четвереньки и пополз прочь. Лозы хлестали меня по спине и заду, оставляя глубокие порезы.
Каждый раз, когда я пытался подняться, они опять меня опрокидывали. Шипы не только резали, но и обжигали, как раскаленные ножи. Наконец я увернулся от сети стеблей и рванулся вперед.
Еще ничего не понимая, я несся к палатке. Тело болело, будто я лежал на постели с гвоздями и бритвами. Предплечье, которым я защищался от ударов, жутко ныло. Я глянул на него на бегу. Оно все было в крови. Его обвила лоза в метр длиной, как змея. Один из шипов глубоко пропорол руку, и лоза заползала в рану.
Завопив, я уставился на руку, будто впервые ее увидел. Кожа в месте, где заползло растение, вспухла, как любимая вена у наркомана. От боли даже затошнило. Я схватился за конец лозы и рванул. Шипы зацепились, как рыболовные крючки.
Я упал на колени от вспышки боли, но лозу все же вырвал. Она извивалась в руке, а в ладонь мне снова вонзился шип. Я швырнул лозу в темноту. Потом поднялся и бросился к палатке.
Очевидно, розы начали свои черное дело раньше, чем я встретил Джейкобса, потому что, когда я ворвался с криками в лагерь, увидел Сьюзан, Ральфа, Кейси и еще пару человек, и их головы уже цвели, черепа разлетались с треском, как у манекенов.
Джейн Гэллоуэй наткнулась на проросший труп, мертвое тело схватило ее за плечи, и из трупа вырвались лозы, оплетя ее паутиной, разрывая, проскальзывая внутрь. Хоботок ткнулся ей в рот и заполз в глотку, откинув голову. Крик превратился в бульканье.
Я хотел помочь, но стоило мне подойти, как лозы рванулись ко мне, пришлось отскочить. Я поискал, чем бы можно было ударить чертову хрень, но рядом ничего не было. А когда я опять посмотрел на Джейн, лозы уже вырвали ей глаза и язык, изо рта на грудь лавой хлестал поток крови, а все тело было опутано колючими стеблями.
Я бросился прочь. Я ничем не мог помочь Джейн. Вокруг были другие, попавшиеся в руки и лозы трупам, но в голове была только Мэри. Наша палатка была на противоположной стороне лагеря, и я бежал туда что было мочи.
Когда я добежал, она только выползала из палатки. Разбудили крики. Увидев меня, она замерла. Стоило мне подойти, как слева у палатки показались два оплетенных лозами трупа. Схватив за руку, я потащил ее прочь. Добравшись до одного из автомобилей, затолкнул Мэри внутрь.
Я закрыл двери как раз тогда, когда Сьюзан, Джейн и остальные появились перед машиной, встали перед вытянутым капотом, усики у их мозгов трепетали, как флаги на ветру. Руки скользили, оставляя след, по лобовому стеклу. Лозы били, царапали и трескали его, как тонкие велосипедные цепи.
Я завел машину, нажал на газ и розоголовые разлетелись в стороны. Джейкобс перелетел через капот и размазался в кашу из плоти, сукровицы и лепестков.
Я никогда раньше не водил эти машины, так что маневрирование мне не удавалось. Но и неважно. В конце концов, о безопасности пешеходов волноваться не приходилось.
Где-то через час я оглянулся на Мэри. Она смотрела на меня так, будто глаза ее были дулами двустволки. В них горело: «И это тоже твоих рук дело», и в чем-то она была права. Я ехал дальше.
К рассвету мы добрались до маяка. Не знаю, как он уцелел. Очередная причуда нового мира. Даже стекла в окнах не побились. Он был похож на огромный каменный палец, вытянувшийся перед нами в неприличном жесте.
Бензобак машины почти опустел, и я решил, что это место не хуже других. Хоть какое-то укрытие, хоть что-то, где можно было защищаться. Ехать дальше, пока не сожжем весь бензин, смысла не было. Заправок точно не будет, как может не быть и новых укрытий.
Мы с Мэри (молча, как всегда) разгрузили припасы и отнесли в маяк. У нас было достаточно еды, воды, химикатов для туалета, всякой всячины и шмоток, чтобы продержаться с год. Было там и оружие. Револьвер Кольт .45, два дробовика .12 калибра и пистолет .38, и столько патронов, что хватит на маленькую войну.
Разгрузившись, я нашел в подвале старую мебель, и, с помощью инструментов из машины, забаррикадировал двери. Закончив, я вспомнил фразу из одного рассказа-ужастика, фразу, которая меня всегда пугала. Что-то вроде: «Теперь мы заперты на всю ночь» (М. Р. Джеймс, Школьная история)
Дни. Ночи. Одно и тоже. Заперты друг с другом, нашими воспоминания и красивой татуировкой.
Через пару дней я засек розы. Как будто они нас унюхали. Может, так и есть. На большом расстоянии, через бинокль, они мне напомнили бабушек в шляпах с цветами.
Целый день они шли к маяку, а дойдя, тут же его окружили, и стоило мне выйти на балконони подняли головы и застонали.