Ему казалось, что вот-вот случится невероятное, изменит их положение: возможно, они с Кныпом достанут со дна утопленные продукты или кто-нибудь принесёт много еды из столовой, в которой он ещё до службы на флоте работал помощником повара. И тогда он всех накормит, и Клинова в первую очередь...
Антон приподнялся на локтях, поглядел в заиндевелый иллюминатор, чувствуя непривычную лёгкую слабость. И вдруг, поймав недавно ускользнувшую мысль, обрадовался ей. Он только засомневался на миг: хватит ли сил на задуманное? Но тут же очень ясно представил себе, что завтра сил останется ещё меньше, и, значит, он должен это сделать сейчас. Ещё немного помедлил, затем встал, оделся и, стараясь не шуметь, пробрался на камбуз. Сунул в карман коробку спичек, выбрал хорошо отточенный нож. На цыпочках подошёл к каюте мичмана Суходолова, прислушался, потом бесшумно добрался до бака и спрыгнул вниз на тугой, подстывший за ночь песок.
Слева, за мысом Крестовым, грохотал шторм. Оттуда, с той стороны, всё несло и несло снежные заряды. Антон поднял воротник бушлата и зашагал в темноту.
Он долго поднимался на ближнюю сопку, продираясь через колючий кустарник. Сопка была невысокой, но и на неё нелегко было взобраться — ведь четверо суток впроголодь прожили. Временами он останавливался перевести дух, вслушивался в лёгкий посвист ветра в припорошенных снегом кустах. Он ещё не привык к темноте, она тревожила его, но он упорно шёл вперёд, стараясь уклониться в глубь от побережья океана. Было не больше десяти градусов мороза, и холод пока не очень беспокоил его.
Наконец Антон забрался на вершину и огляделся. Тёмные контуры сопок, похожие на океанские валы, чуть заметно прорезались в ночи. Бухта чёрной подковой лежала внизу. Штормовые раскаты долетали сюда глухо, словно из подземелья. Антон разгреб снег, выскреб из жухлой травы какие-то ягоды. Они были горьки, и он, выплюнув их, побрел вниз по противоположному склону. Он не торопился, берёг силы. Если удастся сделать задуманное, он поднимется вновь на вершину, разведёт костер. И с «Баклана» увидят огонь...
Внизу, у подножия, словно в огромной трубе, высвистывал ветер. Снежная пыль, вихрясь, сплошь облепила его, он шёл точно в маскхалате. Пробирало до костей, он замерзал и с тревогой подумал, что, пока не поздно, пожалуй, лучше вернуться на судно. Голод и стужа одолевали его. Порой ему стало казаться, что кто-то неотступно следит за ним в темноте. Антон вынул нож, хотел нарезать кустарника, развести костер, чтобы обогреться, но тут же решил, что огонь ещё больше привлечёт внимание того, кто идёт следом. Ноги подкашивались. Он знал, что не встанет, если присядет хоть на минуту, потер снегом лицо и вдруг отчётливо ощутил, что кто-то пристально следит за ним сзади. Холодея, порывисто обернулся и шагах в двадцати увидел зеленоватые хищные точки. «Я чувствовал, что он идёт следом, — подумал Антон, вздрогнув, ощущая, как на затылке стягивает кожу.
Такое же ощущение — сейчас точно током прострелило — испытал он ещё до службы, когда впервые батя взял его с собой на охоту. Отец, старый таёжник, очень хотел, чтобы и сын унаследовал их фамильную профессию. Так уж повелось у них в роду издавна. И видать, не думалось старику, что иную дорогу выберет Антон. Потому и взял с собой, хотя тот и работал помощником повара в местной столовой. Антон впервые вышел на медведя, и вот тогда-то у него, как и сейчас, стянуло кожу на затылке...
Батя сделал своё дело точно и верно, но у самого Антона осталось ощущение беспомощности. И, промахнись отец, не ударь точно ножом медведя в живот, когда тот пошёл на него «в объятья», неизвестно, чем бы дело кончилось...
Однако охотника из него так и не вышло. А потом пришло время, его призвали на флот.