Сам он поднял нож, отыскал на асфальте гильзу, забрал кусок кирпича и, зайдя внутрь, отправил всё это в помойное ведро, затем сходил за совком и веником, смёл осколки бутылок и бросил их туда-же. Оценив восстановившиеся чистоту и порядок, скомандовал: "Все внутрь" и постучал по борту "Спринтера". Лишь после того, как закрылась дверь в особняк, микроавтобус завел мотор и выехал с территории. Снаружи теперь было всё как всегда.
"Вот так надо работать в большом городе" - сказал Лёша: "Это тебе, Паша, не из ГРАДа по базе боевиков хуячить. Здесь всё подлее и сложнее, чем даже там, пора бы уже привыкнуть. Голову включай, прежде чем что-то сделать. Валере надо пузырь купить, хорошего скотча или бурбона".
"Эт за что ещё? Скотча или бурбона я и сам бы наебнул".
"Вот тупой ты Паша, хотя очень резкий и здоровый, что есть, то есть. Нас чему учат? Стрелять в голову. Ты представляешь, что было бы, коль Валера засадил бы в башку этому чурке из "Вала". Пуля 16 грамм, сам подумай. Мы бы мозги со стекла до вечера отмывали, а чем, не подскажешь? У нас блядь, кроме мыла Palmoliv для интимных мест, нихуя больше и нету. Айгуль, кстати, тебе задание: зайди в магазин бытовой химии и купи какой-нибудь реальной жести - типа жироудалителя для варочных панелей и средства для мытья сильно загрязнённых духовок, неизвестно на хуй, чего завтра ждать".
Ближе к вечеру подтянулся Иван Петрович. Несмотря на произошедшие события, он был, похоже, не особо-то и огорчён. Вытащив из багажника своего Wrangler`а два здоровенных пакета из "Азбуки вкуса", он бросил их на пол рядом со столиком и распорядился: накрываем.
Я начала метать на стол нарезки и расставлять салаты, бойцы активно помогали. С этим дневным геммороем, поесть нам так и не удалось, соответственно все оказались заинтересованы. Завершающим штрихом стали три литровых бутылки "Чиваса" 16-летней выдержки.
"Итак, господа сотрудники" - начал Иван Петрович: "Обьясняю диспозицию: за этого Ильяса-Хуяса из ОАЭ или как там его, никто впрягаться не стал, и я на него жестко наехал. Устроили маски-шоу, отпиздили всех в офисе, включая секретарш, а ему ебло я начистил лично. Вот вам по пятёре за беспокойство, начальство я дожал, так что со зверьём больше не работаем. Но это одна сторона медали. Денег-то с урода сняли и всё вроде хорошо, но вы же знаете этих ублюдков. Где мы расположены, они теперь в курсе, так что усилить бдительность. У нас здесь рядом база, ваша задача - только наблюдение. Чуть что-вызывайте бригаду спецов и чистильщиков, дверь не открывать, всё ясно? Сегодня были студенты из общаги этого жениха, решили отомстить за друга. Казалось бы лохи, да? А на восьми из них убийства и изнасилования, правда, недоказанные. Охуенные кадры у нас теперь в МГУ учатся, это пиздец. Ну что-ж, дышать в Москве станет чуточку легче. Я со всеми пообщался, нужных людей напряг, ненужных жестко предупредил, так что с завтрашнего дня открываемся. Но ты Айгуль, сегодня оставайся опять, надо понять ситуацию, нехуй раньше времени рисковать. Налили".
Дальше всё пошло по накатанной, следующей ночью я уже была дома и вроде бы ничто не предвещало неприятностей, однако, на третий день придя в особняк, я обнаружила там Ивана Петровича и двоих бойцов в мрачном настроении.
"Что опять случилось?" - с напряжением спросила я.
"Да этот ебучий аль-Зейб в Москву прилетел с какими-то двумя бородатыми здоровяками - похоже, боевики. Возможно, просто забрать своего похотливого сынулю из больницы, а может, зачем и похуже. В общем, опознали его в Домодедово, несмотря на обилие пассажиров, хорошо сработали. У них сейчас наружка на хвосте висит, вроде и вправду в больницу направляется. В общем так: Лёша, ты остаёшься здесь, Паша поедет со мной. Встретим у больницы, там и поговорим. Опять пока технический перерыв, заебали эти черножопые суки".
"Броники наденьте" - встрял Лёша.
"Само собой. Ну всё, двинули".
Джаррах аль-Зейб плакал скупыми мужскими слезами, двигаясь по ободранному линолеуму больницы на выход.
"Ну пиздец" - думал он: "Всех положу, мои бойцы здесь, и братья по вере помогут. Похуй, ФСБ, не ФСБ, да хоть кто, такое прощать нельзя. Взорву этот блядский гадюшник на Варварке и завтра-же чартером назад". И амир заскрипел от злости зубами. Глаза его метали молнии, и затюканный персонал районной больницы старался побыстрее убраться у него с пути.
Вдруг аль-Зейб обнаружил, что навстречу ему идёт мужчина средних лет в аккуратном костюме и весело улыбается.
"Вот с тебя и начнём" - подумал амир: "У человека горе, а тут какой-то борщ смеется прямо в лицо" - и он нащупал за спиной под курткой рукоятку семейного кинжала. Однако дальше всё произошло настолько быстро, что господин аль-Зейб воспользоваться им не успел. В спринтерском темпе преодолев последние два метра, улыбающийся без замаха врезал амиру ногой в пах. У того от боли потемнело в глазах, перехватило дыхание, и он начал было валиться на пол, рассчитывая там немножечко полежать и отдохнуть, но и этого сделать ему тоже не дали: моментально выдернув из-под под пиджака пушку, товарищ в костюме всадил неровный холодный срез аль-Зейбу прямо под нижнюю челюсть, в результате, последний, вместо того, чтобы упасть, даже приподнялся на носки.
"Знаешь, что будет, если я нажму на спуск?" - спросил позитивный гражданин.
"Потолок станет красным".
"Это само собой" - серьёзно согласился позитивный: "А дальше, как думаешь, что произойдёт?"
И тут амир, скосив глаза, обнаружил, что товарищ в костюме вовсе не улыбается, а совсем даже напротив. А то, что он принял за улыбку, оказалось лишь длинным шрамом через всё лицо, похоже, осколочным.
"Нет".
"Пришив тебя, я пойду в палату к твоему сынку и засажу ему оставшиеся двенадцать пуль прямо в брюхо, чтобы помучался хоть пару минут перед тем, как сдохнуть. И знаешь, что самое интересное? Мне за это ни хуя не будет, хотя нет, может даже премию выпишут - за бдительность и борьбу с терроризмом и ведь окажутся правы, понимаешь? Я с такими ублюдками как ты, работал всю свою жизнь, вижу вас насквозь и знаю, о чём ты думаешь, тем паче мозгов у тебя не так уж много, как и вариантов направления, в котором идёт мыслительный процесс".
Иван Петрович, похлопов по бокам и по спине аль-Зейба, засунул руку тому под куртку и вытащил кривой арабский кинжал.
"Ох тыж блядь, такой же был у твоего сынка, это что, фамильная реликвия? Вроде и вправду старинный, себе оставлю, у меня уже набралась довольно обширная коллекция".
После этого, Иван Петрович убрал ствол из-под подбородка и сказал: "Пошёл к стене, только дернись, на этом история вашей семейки сразу закончится".
На опустевший коридор и попрятавшихся в кабинете врачей, товарищ в костюме внимания совершенно не обращал.
"А это может помочь, если Абдаллах с Джалилем догадаются незаметно подойти сзади, глаз-то на спине у него нет" - ворохнулась у Амира надежда.
Иван Петрович, проследив направление взгляда аль-Зейба, усмехнулся теперь уже по-настоящему - другой половиной лица: "Как вы заебали, дебилы, одно и то-же каждый раз".
Он вытащил левой рукой маленькую рацию: "Паша, приём. Что с боевиками?"
"Да вроде живы пока".
"Насколько живы?"
"А я чо, доктор?"
"Говорить могут?"
"Не думаю, но пульс есть".
"Ты хоть не стрелял?"
"Обижаешь, Петрович, так уработал. Я пока оттащил их под лестницу, а то больные и врачи шугались".
"В общем так, господин аль-Зейб. Обычно в кино дают 24 часа, но тебе, уёбок, я даю только 12. Не успеешь убраться из страны - просто завалю и закопаю в лесу, больше никаких бесед по душам не будет. Это первое. Второе. Еще раз появишься в России - смотри пункт первый и да, то же самое ждёт тех, кто будет тебе здесь помогать, это вопрос принципиальный. Как ты повезешь отсюда три полутрупа меня абсолютно не ебёт. Нанимай машины, носильщиков-гастарбайтеров и не надо блядь, думать, что ты умнее всех. Отсюда и до аэропорта тебя поведёт наружка, так что никуда не денешься, даже не пытайся".
После этого Иван Петрович развернулся на каблуках и пошёл на выход.
В контору ребята прибыли довольно быстро, спасибо мигалке, которая неизменно помогала в сложных ситуациях. Внутри особняка из угла в угол метался Лёша, Я сидела за столиком и пила сок.
"Так бойцы и служащие. Гостей выпроводили, сейчас их ведут в аэропорт, вроде бы всё прошло штатно, но бдительность не ослаблять, есть какое-то нехорошее предчувствие".