Разум должен быть чист, а движения крайне точны. Я вытягиваю руку и указываю пальцем на крайнюю птицу. Затем, вытянув вторую руку указываю пальцем на птицу, висящую в противоположном углу, над Гаретом. Я шепчу "связующая нить". И чувствую, как пальцы начинает покалывать. Магия, это удовольствие, но в то же время оно всегда находится на грани с болью. Я чувствую это удовольствие, и оно мешает мне сосредоточиться. Оно всегда мешает. Каждый раз нужно преодолевать саму себя, и сосредотачиваться на том, что тебе нужно, иначе магия просто выйдет из-под контроля. Нить, сияющая, вполне видимая, ведь я не скрыла ее в формуле, пронзает птицу за птицей, а мои пальцы ведут эту нить, пока не встречаются. Получается связка ласточек. Как курицы на рынке. Мне хочется хихикнуть, и в то же время как-то это не порядочно. Интересно, считается это осквернением мертвых или нет?
- Готово, - говорю я.
Ланселот вдруг начинает надо мной смеяться.
- О, маленькая самоуверенная Вивиана сотворила сложное заклинание! Смотрите, какая я умная! У меня для тебя новость, заучка. Оно бесполезно. Пока ты медленно сводишь пальцы, чтобы связать твоих врагов, они остаются живы. А ты - становишься мертва. Если бы ты сделала это быстро, я бы оценил больше.
- Но...
- Но вы с Морганой не остаетесь после уроков.
- Ура!
- Заткнись. Гвиневра, к доске.
Ланселот разрушает мое заклинание и снова возвращает птиц на место. Гвиневра выходит вперед. Вид у нее самый что ни на есть самодовольный. Я сцепляю пальцы, чувствую, как против воли поджимаю губы. Мне Гвиневра не нравится, и от этого я нервничаю. А вот она, кажется, наслаждается, неприязнью. У Гвиневры очень холодный взгляд, оценивающий обстановку и совершенно равнодушный к человеческим существам вокруг. Ее темные глаза при этом обладают теплым, почти нежным оттенком, поэтому такой взгляд и смотрится неприятно и неестественно вдвойне.
Гвиневра скептически осматривает висящих в воздухе птиц, а потом говорит слишком быстро, чтобы различить хоть слово. Затем одним быстрым и точным жестом обводит комнату. И я вижу, как появившийся из ниоткуда стебель розы, покрытый шипами, пронзает тела ласточек, нанизывает их на шипы, вьется и ветвится. И все это буквально за десять секунд. Я вижу, как стебель с шипами показывается из приоткрытого клюва последней ласточки и, вся эта растительно-животная конструкция падает.
Гвиневра садится на место, и я успеваю увидеть на ее губах легкую улыбку. Гарет хлопает в ладоши.
- Можно я заберу это к себе в комнату?
Ланселот пропускает его слова мимо ушей. Он смотрит только на Гвиневру.
После урока мы с Морганой, Ниветтой, Кэем и оставшимися двумя корзинками с мертвыми ласточками идем к Галахаду. Гвиневра обгоняет нас, а Гарет бредет далеко позади.
- Вы видели? Она просто взяла мою идею! - говорю я, сгорая от зависти, потому что у Гвиневры получилось быстрее, изобретательнее и функциональнее, в конце концов. Она была не просто лучшей, она была лучше меня.
- Не переживай, мышонок, - мурлычет Моргана. - Зато у нее нет друзей.
- Из двух заучек, - говорит Ниветта. - Мы выбрали тебя.
- Потому что у тебя лучше характер, - добавляет Кэй.
Какое-то сомнительное утешение, думаю я. Я заучка с более легким характером. Я закрываю глаза и говорю себе, что на языке моих друзей это значит, что я умная и социальная. Одновременно. В отличии от Гвиневры. Потому что Гвиневра более умная.
Я вздыхаю.
- Ну же, мышоночек, прекрати дуться.
- Она украла мою идею. Я уверена, что она ее украла.
- Ну, конечно.
Ниветта говорит:
- Может она вообще за тобой следит.
- Потому что считает, что ты умнее нее!
- Но это вряд ли, Кэй! - смеется Моргана.
- Эй!
- Я в хорошем смысле.
- Слушай, Вивиана, - говорит Гарет, и я в первую секунду путаю его голос с голосом Кэя. - Может тебе смириться с тем, что Гвиневра - самая умная? И найти себе другое, в чем ты лучше.
- Не могу, - говорю я зло. - Ведь ты уже чемпион по отвратительности.
- Ну это да.
- Ты одновременно унизила себя и его, королева, - смеется Моргана. А я чувствую себя виноватой. Хотя и не такой виноватой, как когда дотрагиваюсь мокрыми руками до выключателей.
Кабинет Галахада находится в подвале. Больше всего этот кабинет похож на морг. Здесь всегда было одновременно прохладно и душно. Просторно и очень тесно. Мне не нравится этот кабинет, здесь пахнет смерть и жизнью. Я имею в виду, всем самым отвратительным в них - кровью, разложением, спермой и плотью. Свет всегда приглушен, так что приходится ориентироваться между столами, накрытыми белыми простынями в потемках. Иногда под простынями что-то дергается, пропитывая их кровью. Иногда оно лежит неподвижно, но издает чудовищные звуки. Сейчас, по крайней мере на вид, все жители столов пребывают в мертвенном спокойствии.
Мы садимся на стулья, расставленные полукругом в небольшом свободном пространстве перед столом Галахада. В кино так выглядят собрания кружка анонимных алкоголиков. Галахад поглощен своими записями. От природы он смуглый и темноглазый. Я бы сказала, южно-европейский типаж. Однако он выглядит, как смертельно больной. У него запавшие глаза, и тени, которые придают им глубину, и он бледен, но вовсе не так, как бывают бледны люди со светлой кожей. На нем эта бледность смотрится неестественно и жутко, она низводит естественный цвет его кожи до тусклого золота. Галахад очень тощий, и когда он ходит, можно заметить, что его шатает, как пьяного. Однако в отличии от Ланселота, Галахад никогда не берет в рот ни капли. Его движения просто несколько раскоординированы, как будто сами по себе. А еще он красивый. Правда красивый, такой южной и живой красотой, оттого его болезненность и страшна. Волосы его всегда взъерошены, и он постоянно курит, будто это единственный его способ дышать.
Когда мы все рассаживаемся, Галахад поднимает на нас взгляд. Глаза его будто видят что-то иное. И в полутьме, один зрачок у него узок, а другой расширен так, что радужки почти не видно. Галахад слеп на один глаз, и мы точно не знаем, на какой.
Он смотрит на нас, и на две корзины перед столом.
- О, малыши и малышки, вы принесли мне дары?
Он облизывается, а потом радушно предлагает:
- Хотите чаю?
- Да? - спрашиваю я. Остальные неловко кивают. Кроме Морганы, она улыбаясь рассматривает Галахада. Я думаю вот что: Галахад мертв. Или был мертв. Он оживляет животных, и иногда его попытки приходится отлавливать по всей школе.
Однажды я проснулась от того, что на мне сидел очаровательный белый кролик. А потом он вцепился мне в горло. От его зубов у меня до сих пор остался шрам.
Галахад говорит, что жизнь и смерть, это одно и то же. Два состояния, между которыми возможен как резкий скачок как в сторону энтропии, так и обратно. Собрать разбитую вещь тяжелее, чем разбить целую. Однако это возможно. Так он говорит.
Все его заклинания по этому поводу, впрочем, работают неправильно. Нас Галахад учит другому. Он учит нас, как из одной вещи сделать совсем другую. Заклинания изменения, трансформации. Мы начинали с алхимии, и теперь я знаю нужные слова для того, чтобы камень в моих руках стал золотом. Я читала о том, как люди посвящали этому свои жизни, столетия проходили в мечтах о совершенном металле. Все оказалось проще простого. Намного сложнее придать одному веществу свойства другого. Например, создать огонь, который замораживает. Однако и это возможно. Нужно лишь представить ощущение, и выразить его в формуле. Иногда я радуюсь, что мой разум работает не совсем правильно. Иногда, когда кому-то рядом больно, и я совсем не хочу ему зла, но в душе чувствую что-то невысказанное и приятное, большое и маленькое одновременно, мне хочется плакать. Тогда я думаю о том, что мой разум дает мне возможность менять мир вокруг меня. То есть, если быть честной, сначала я думаю о том, что я ужасный, плохой человек. Но потом обязательно об этом.
Галахад заваривает нам чай в эмалированных кружках, изгнанных в подвал за недостаток эстетичности. Чай, как и всегда, вкусный и очень сладкий. Галахад помнит, что я пью с лимоном. Он только не учитывает, что все это немного противно, когда вокруг столы, накрытые простынями, пропитанными кровью, под которыми в разной степени разложения пребывают звери.