Другой сон показывал мне выдуманную нами девочку, но лицо Элизабет, к моему удивлению, не было похоже на внешность робкой крестьянской дочки. Высушенное болезнью несуществующее дитя сидело на кровати, тонкими ручками обняв бледные колени. Она глухо кашляла, когда я заходил в спальню, и отхаркивала кровь прямо перед собой на белое постельное белье, оставляя на нем светящиеся красные пятна. Затем она поднимала голову, и я видел перед собой практически позабытое в толще веков лицо моей матери. Она смотрела на меня мертвыми глазами, а сухие губы мамы вопрошали: «За что?» И снова крик, так близко и так жутко, что я просыпался в слезах.
В другую кошмарную ночь того года я видел, как открывалась дверь одной из многочисленных комнат восточного крыла дома, но за дверью располагалась не спальня, а ярко освещенная конюшня Гренсфорда. Я чувствовал, как из просторного помещения веет теплом, потом и кровью. Я в нерешительности делал шаг вперед и встречался взглядом с вымышленным надменным выродком, левая часть лица которого была изуродована мощным ударом. Юноша стоял перед стреноженной лошадью, сжимая в руках массивный кусок крепкой древесины. Он смотрел на меня косым взглядом налитых кровью глаз, и едва заметно качал головой. Рональд начинал говорить тихим и спокойным голосом, будто общался с давним другом сидя у камина и попивая терпкий эль: «Так жестоко Но за что? Ты же сам меня таким создал» Затем он повышал голос, тряся в мою сторону свободной рукой: «Ты меня таким создал! Забыл?! Ты!» А потом он начинал избивать лошадь дубиной, крича во всю мощь легких: «ТЫ! МЕНЯ! ТАКИМ! СОЗДАЛ!» Каждое слово сопровождалось противным чавкающим звуком, с которым орудие пытки Рональда опускалось на плоть кобылы, я слышал бешеное ржание лошади и хруст ломающихся костей. «ЗА ЧТО?! ЗА ЧТО?! ЗА ЧТО?!» На последнем, самом громком, вскрике ему начинала вторить Кровавая Матерь. Вопя «ЗА ЧТО?!» прямо за моей спиной.
Бессчетное количество раз я просыпался, скованный ужасом, в плену тягучего кошмара. Чарльз был свидетелем моей продолжительной пытки, но мог лишь беспомощно наблюдать, как созданные нами призраки приходили ко мне по ночам. В начале 1747 года я поведал старику, что пугало меня лишь однокрики безумной вдовы с каждым разом слышались все ближе и ближе. Вероятно, что в скором времени мне предстояло с ней встретиться, и какой будет эта встреча, я знать не мог. Хотела ли она рассказать мне что-то? Или же меня ждал очередной поток воплей «ЗА ЧТО?!» МакУэйд внимательно слушал о моих переживаниях, обреченно вздыхал и качал головой. Но я не рассказал ему о своем главном страхе, который появился после того, как я увидел лицо матери в одном из кошмаровя боялся, что кричащей Кровавой Матерью окажется моя Эм.
К счастью, выдуманная Оливия Рейнсхольд оказалась совершенно не похожа на мою возлюбленную. Напротив, внешность безумной вдовы была мне абсолютно незнакома. Я увидел ее во сне в середине июня 1747: красивая женщина среднего роста с длинными светлыми волосами стояла в двадцати шагах от меня, плача и баюкая на руках окровавленный тяжелый клинок. Мы встретились в поразительно светлом коридоре восточного крыла, я прекрасно видел ее перед собой, легко мог оглядеть вдову с ног до головы, изучив каждый фрагмент ее внешности. С удивительной четкостью я видел ее ясные глаза цвета осеннего серого неба, наполненные крупными слезами. Оливия говорила тихим, нежным голосом, громко всхлипывая после каждого слова: «За что, Риман? Зачем ты создал меня, нас, такими?! Я так любила своих детей! И так любила Бене!» Тогда я сам начал рыдать, я просил у нее прощения за все, пытался убедить, что этой истории не было, как не было Бене, ее и их детей, доказывал, что рукотворная летопись жизни еще может быть переделана и переписана А в ответ Кровавая Матерь лишь выла навзрыд и орала: «Ложь». Прервав свой пронзительный крик, женщина тронулась с места, начав двигаться в моем направлении. Она тяжело ступала босыми ногами по крепкому деревянному полу, а я стоял, тупо уставившись на ужасный нож, не в силах пошевелиться. Когда между нами осталось не больше десяти шагов, вдова резко прыгнула вперед, выставив перед собой руки, сжимавшие окровавленный массивный клинок, устремленный мне в грудь.
В полете женщина рассыпалась пеплом. Тяжелый нож с глухим ударом воткнулся в пол возле моих ног, а меня окатило настоящей бурей холодной золы, напрочь лишив возможности видеть. И все изменилось. Все. Я узнал это еще до того, как рассеялся пепельный туман, и зрение вернулось ко мне. В темной слепоте я не мог видеть, но мог ощущать. Я чувствовал хорошо знакомый мне запах свежего лака и масла, вдыхал ароматы исписанных холстов и деревянных рамок. Место действия кошмара изменилосьбез сомнений, я находился в моей Башне Искусств. Прокашлявшись и открыв глаза, моему взору предстали голые стены Башни, ни картин, ни окна, ничего. Я исступленно вертел головой, пытаясь понять, с какой целью ужасный сон перенес меня в это видоизмененное, но по-прежнему очень значимое для меня место. А затем я услышал утробный, злорадный смех, раздающийся сверху. Темный чердак Башни был запечатан мной много лет назад. Подойдя к тому месту, над которым располагался едва заметный деревянный люк, я увидел, что синие печати Фронсберга все еще скрепляли единственный путь наверх.
- Риман, Риман, Риманнизкий голос певуче огласил комнату. Он определенно раздавался прямо надо мной.
- Кто здесь?
И опять этот злорадный смех.
- Он знает, Риман,прошептал голос.
- Что? Кто знает? Что знает?я сорвался и начал орать, запрокинув голову.Кто здесь? Ответь мне! Это ты, тварь?! Король?! КОГДА КОНЧАТСЯ ЭТИ СНЫ?!
В этот раз смех был издевающимся и несдержанным. За смехом последовал голос, громкий и ледяной.
- Закончи историю, Риман,пауза.И убей любопытного ублюдка.
Прозвучал последний противный смешок, и все поглотила тьма.
* * * * *
Шестого июля 1747 года в Гренсфорд пожаловал незваный и крайне неожиданный гость. Я отдыхал после сытного обеда в своей комнате, когда возбужденный и откровенно напуганный Чарльз вбежал в мои покои. Старик, заикаясь, поведал мне тревожную весть, на обдумывание которой я потратил несколько быстрых секунд. Затем я решительно поднялся с кресла, пару раз крутанул головой, прогоняя едва появившуюся дымку послеобеденного сна, и приказал ему дожидаться моего возращения в этой спальне.
Когда я вышел на крыльцо Гренсфорда, наш нежданный визитер только закончил неуклюже слезать с лошади. Мужчина неуверенно встал на твердую землю и приветливо махнул мне рукой.
- Доброго дня!
- И вам, мистер! Я могу вам чем-то помочь?
- Я ищу Чарльза МакУэйда. Насколько я знаю, он является домоправителем этого особняка,послеобеденный гость оглядывал Гренсфорд и окрестности любопытствующим взглядом.
- Мистер МакУэйд здесь. Он вас ожидает?
- Нет, вовсе нет. Мы с ним старые друзья, и у меня к нему небольшое дело. Уверен, он с радостью меня примет.
- В таком случае, я не смею вас задерживать. Следуйте за мной.
Когда мы поднялись на второй этаж дома, мой спутник едва дышал. Ему было тяжело, крайне тяжело. Напряженный и длительный подъем по широкой лестнице он мог смело назвать значимым достижением. Зайдя в комнату, мы увидели Чарльза, стоявшего у окна спиной ко входу. Старик развернулся и строго кивнул нашему гостю.
- Чарли,мужчина кивнул в ответ.
- Здравствуй, Генри. Не ожидал тебя здесь увидеть. Какова цель твоего визита?
- И я не ожидал, что когда-нибудь окажусь в этом доме,Блэкстоун косо взглянул на меня.Ты же знаешь, какие слухи о нем ходят.
Чарльз молча смотрел на собеседника, напряженно поигрывая желваками.
- Не знаю даже с чего начать У меня очень много вопросов Чарли, а ответа нет ни на один,Генри громко шмыгнул носом.Я психолог, как ты знаешь. По крайней мере, считаю себя таковым. И все твои истории, и рассказы о сходящей с ума женщине очень меня заинтересовали,мужчина резко повернулся в мою сторону.Мы не успели познакомиться,он протянул мне свою ладонь,Генри Блэкстоун.
- Риман. Просто Риман. Я помогаю мистеру МакУэйду в управлении особняком.
- Славно. Так вот!он победно вскинул трость.Твои рассказы не давали мне покоя, Чарли. Я размышлял, как подобное могло случитьсяс твоих слов, женщина постепенно сходила с ума после гибели любимого мужа Но ведь она далеко не первая и уж точно не последняя, у кого погиб супруг. Люди становятся апатичны, да, впадают в депрессию, размышляют о суициде. Но сумасшествиеГенри задумчиво потер подбородок.Я полагал, что в подобных изменениях должны скрываться более глубокие причины, скажем, ужас, перенесенный в детстве или юности, фобии, ночные кошмары,на этом сочетании слов я вздрогнул.Иными словами, что-то еще, уходящее корнями в ранние годы жизни. И вот я думал, и думал, и думал об этом, а потом,мужчина с вызовом посмотрел на старика,я решил поехать во Франкфурт-на-Майне. Я помню, как ты говорил, что Оливия родом оттуда.