- Вы не верите в Бога?
- Если он и существует, этот Бог, то у меня к нему есть серьезный разговор.
- Что это значит?
Я недовольно поморщился.
- Скажу так, я поссорился с Богом уже тогда, когда твой прадед еще не родился. Эта история очень долгая и древняя, и я не планирую тебя в нее посвящать.
- Но
- Но то, что я понял за свою жизнь, могу выразить простоесли Бог и существует, то он на редкость больной ублюдок,я наклонился к старику, едва не выпав из седла.Все церковные истории, книги и догматывсего лишь нелепые, притянутые за уши сказки, корнями уходящие в глубину веков, воздвигнутые на базисе низких людских страхов. В пьяном бормотании портовых трактиров смысла и правды больше, чем в любом священном писании, богато разглагольствующим о безмерной любви нашего создателя к своим слабым и хрупким чадам. Господь наш всемогущий ничем не отличается от любого современного монархаон мог бы превратить жизнь каждого из своих подданных в настоящий рай на земле, осыпать золотом и всевозможными щедростями, но он этого не делает, и не сделает никогда. Почему? Ответ простесли Бог и существует, то ему глубоко плевать на своих уродливых детей, ибо сам он еще больший урод.
МакУэйд испуганно слушал и ошарашено смотрел по сторонам.
- Ты так выглядишь, будто ждешь, что с минуты на минуту в меня ударит молния за подобное вопиющие богохульство,я засмеялся, подъехал к старику поближе и ткнул его в бок, от чего мой спутник резко вздрогнул.Не бойся, этого не произойдет. За свою долгую жизнь я совершил достаточно поступков, за которые твой всемогущий Бог должен бы меня покарать. И поверь мне, мои былые дела пострашнее, чем грубые слова, произнесенные на пыльной дороге Майнца,Чарльз попытался выдавить из себя некое подобие улыбки, но получилось у него крайне неубедительно.Но, как видишь, я все еще жив. Предлагаю на этом оставить рассуждения о церкви и о Боге. Навсегда.
Старик утвердительно кивнул, внимательно и увлеченно разглядывая гриву своей лошади. Нам предстоял долгий путь, сначала верхом на север, до самого побережья, затем на корабле в Лондон через холодный Ламанш, и после опять на север по уже известному маршруту британских городов до Честера. Признаюсь, я не хотел излишне запугивать моего нового хранителя, но слышать религиозный бред я желал и того меньше. Чарльз чутко ухватил мой настрой и долгое время ехал молча, глазея по сторонам, периодически легко потрепывая по ушам уверенно шагающую кобылу. Спустя полчаса молчания, старик спросил:
- Бенедиктэто ваш новый вымышленный родственник?
- Мой несуществующий сын.
- Всего один? Судя по вашему древу, вы частенько увлекались созданием выдуманных семейств аристократов.
- Пока всего один. Мне поднадоело это занятие, если честно,я доброжелательно улыбнулся старику, пытаясь снять возникшее ранее напряжение.Еще предостаточно времени, чтобы поработать над древом, но на данный момент, у меня совершенно нет желания этим заниматься. Хочешь поучаствовать?
Чарльз удивленно воззрился на меня, вопросительно вскинув брови.
- Поучаствовать?
- Ты теперь хранитель Гренсфорда. Можешь создать будущее наследие особняка. Я не против.
- Нет-нет, что вы.
Я равнодушно пожал плечами и сладко потянулся в седле. За нашу долгую дорогу до Гренсфорда Чарльз задал мне невероятное количество вопросов о моей жизни. В некоторой степени, мне даже нравилось ему отвечатьстарик, по моим ощущениям, всегда очень аккуратно вел диалог. И он никогда не спрашивал меня про комнату наверху Башни Искусств, не задавал вопросов о ее содержимом.
К разговору о редактировании моего фамильного древа мы вернулись не скоро, летом 1742. И разговор этот начал Чарльз Нэйтан МакУэйд.
* * * * *
К началу весны 1742 года я начал замечать странности в поведении старика. К тому времени у него уже появился преемник, мальчик десяти лет, скромный и тихий, с ясными глазами цвета темного янтаря. Джонатан. Совершенно не представляю, где Чарли нашел этого дикого паренькапосле очередной вылазки в город старик вернулся в Гренсфорд позже, чем обычно. И вернулся не один, а в обществе маленького мальчика, сказав, что нашел себе отличного наследника. Джонатан, насколько я понял, был сиротой и вырос в атмосфере грязных переулков восточного Честера, побираясь, воруя, попрошайничая. Но мальчик быстро учился. Через пару месяцев жизни в особняке под внимательным взором Чарльза, Джонатана едва можно было отличить от благородного дворянского пажа.
В конце июня 1742-го, в тот момент, когда я работал над очередной картиной моей прекрасной Эмв этот раз я изобразил ее на краю высокого утеса, гордо стоявшей, широко расставив ноги, с мощными порывами ветра в волосах, безвозвратно уносящими ее звонкий смехМакУэйд осторожно вошел в мою комнату-мастерскую.
- Господин.
- Чарли.
Он задумчиво изучил еще не готовый рисунок.
- Очень красиво. Она как живая.
- Благодарю.
- Такое чувство, что я могу услышать ее смех, если посмотрю подольше
- Что ты хотел, Чарли?
- Я на счет вашего предложения Принять участие в составлении древа.
Я не ожидал, что когда-нибудь услышу подобные слова от этого обстоятельного старика. Я был уверен, что выдумки, или даже некое творчество, вовсе не интересуют Чарльза. По правде говоря, сделанное мной предложение об участии в редактировании моей родословной было скорее шуткой. Но МакУэйд меня удивил. И сумел заинтересовать.
- И что у тебя на уме? Хочешь создать историю дома?
- Нет,глаза старика возбужденно блестели.Я хочу населить его призраками.
МакУэйд рассказал мне крайне занимательную историю, которая стала основой его пугающей идеи. Прежде всего, он поведал мне о своем детстве, о небольшом городке к западу от Честера под названием Денби. Построенный в уэльском захолустье, недалеко от побережья Ирландского моря, старинный замок, рядом с которым и располагалась деревенька юного Чарльза, в середине XVII века стал местом заточения бунтарных роялистов. К тому времени, когда МакУэйду исполнилось пятнадцать, тюрьма Денби стала местной страшилкой. Но не просто детской сказочкой о ведьмах и нетопыряхузников замка пытали. Со всей жестокостью средневековья. Чарльз рассказал, что по ночам с холмистой возвышенности, ярко освещенной сотней факелов, то и дело скидывали трупы, а в воздухе звенели вопли пленников. То место быстро нарекли проклятым, его боялись все, от мала до велика, объезжали его стороной, косо поглядывая на массивные стены с редкими бойницами. Но старина Чарли был заинтригован. В первую очередь тем, что страх людей не ушел даже после того, как замок покинули его обитатели. Легенда жила и жила, осталась в умах простого люда и тенью висела над Денби.
- Люди боятся всего в своем невежестве. Это нормально. Так и появилась религия. Поэтому они и верят в Бога.
- Да, наверное,старик неуверенно посмотрел на меня.Но подобные места, а я не думаю, что замок Денби единственный в своем роде, пропитаны каким-то магическим страхом. Любой человек, кто слышал об этом месте даже невероятно отдаленные слухи, не решится пройтись по коридорам замка, да что там, даже во внутренний двор не зайдет!
- И ты хочешь превратить Гренсфорд в нечто подобное?
- Да.
- Но зачем?
- Из соображений чистого тщеславия,старик широко улыбнулся.Ужас Гренсфорда, созданный нами, будет не только вашим наследием, но и моим.
- И о каком же ужасе идет речь? Хочешь сделать дом пыточной камерой?
МакУэйд продолжил развивать свою мысль, рассказав мне о повстречавшейся ему в одном из честерских трактиров странной женщине. Ее звали Розмари Ольстер. И одновременно с этим именем она носила еще дваМона и Марлен фон Ририх. Чарльз задумчиво говорил о ее необычной личности и весьма неординарном поведении, а я заинтересованно слушал. Но, как выяснилось, не эта женщина подтолкнула старика к созданию сумасшедшей семьи Гренсфорда. Точнее, не только она.
В начале 1742-го, почти за полгода до этого разговора, старик впервые посетил «Дэрристер». Там он встретил Розмари и там же он познакомился с Генри Блэкстоуном. Диалог между стариком и мужчиной, который в день знакомства с Чарльзом еще не был хромым инвалидом, я описал в своем дневнике, опираясь на слова МакУэйда. С той лишь разницей, что в действительности этот диалог произошел не в 1745 году, как мы его задокументировали со всеми поправками на состояние Блэкстоуна, а в 1742. Тогда же Чарли узнал от своего нового знакомого о существовании Стивена Шертона и такого направления философских изысканий как психология. Старик поведал мне, что с того дня, как он впервые вошел в просторное и уютное помещение «Дэрристера», он не посещал иные трактиры Честера. Чарльз снова и снова приходил в ночную обитель странной женщины, вел глубокомысленные диалоги с Генри, разузнав у последнего многие аспекты его жизни и ремесла.