Улица выглядела мало знакомо, и он заколебался, но в итоге свернул направо. Гинголд говорил, что эта дорога ведет на другую сторону холма. Что ж, сам он в этой части города не бывал, и прогулка пойдет ему на пользу.
Солнце совсем закатилось за горизонт, и на догорающее вечернее небо вышел молодой месяц. Людей поблизости было мало, и десятью минутами позже на большой площади, от которой расходились пять или шесть улиц, Шарстед решил спросить у кого-нибудь дорогу в свою часть города. Если повезет, можно еще успеть на трамвай, на сегодня ходьбы уже хватит.
На углу площади возвышалась большая, потемневшая от смога часовня, и когда мистер Шарстед проходил мимо, ему на глаза попала табличка.
«Возрожденческое братство Святого Ниниана», гласила надпись золотыми буквами. И рядом, осыпавшейся краской, дата: «1925».
Мистер Шарстед пошел дальше, выбирая самые широкие улицы. Становилось все темнее, а фонари в этой части холма еще не зажглись. Над головой смыкались здания, городские огни внизу исчезли. Он чувствовал себя потерянным и немного жалким. Наверняка все из-за странноватой атмосферы в большом доме Гинголда.
Он решил уточнить дорогу у первого прохожего, но в поле зрения никого не попадалось. Отсутствие света на улицах тоже беспокоило. Должно быть, местные власти упустили район из виду, когда занимались фонарями на городских улицах, если, конечно, он не введении кого-то еще.
Размышляя подобным образом, мистер Шарстед свернул за угол и оказался перед большим белым зданием. Оно казалось знакомым. Ну да, у него в конторе на стене годами висел календарь с его фотографией, который прислал один местный торговец. Приближаясь, Шарстед со все большим замешательством смотрел на фасад. И вот в лунном свете тускло блеснула надпись «Хлебная биржа».
Замешательство сменилось сильной тревогой, как только он с отчаянием вспомнил, что сегодня вечером уже видел это здание на панораме, запечатленной второй камерой-обскурой. И еще он совершенно точно знал, что старая хлебная биржа сгорела в конце тридцатых.
С трудом сглотнув, он поспешил дальше. Вокруг творилась какая-то чертовщина, либо он стал жертвой оптической иллюзии, которую породили разбушевавшееся воображение, усталость от переизбытка ходьбы и два бокала хереса. И что, если в эту самую минуту Гинголд наблюдает за ним в свою камеру-обскуру?
От одной мысли об этом прошибал холодный пот.
Шарстед устремился вперед энергичным шагом и вскоре оставил позади Хлебную биржу. Вдалеке раздался цокот лошадиных копыт и тарахтенье повозки, но добравшись до входа в переулок, он с разочарованием увидел только тень, исчезающую за углом следующей улицы. Вокруг не было ни души, и он опять не знал, где оказался.
С напускной решимостью он пошагал дальше и спустя пять минут оказался посреди уже знакомой площади.
На углу стояла часовня, и второй раз за вечер Шарстед прочитал табличку: «Возрожденческое братство Святого Ниниана».
Он в сердцах топнул ногой. Надо же, прошел три мили, а на деле как дурак описал полный круг и вот, извольте: меньше чем в пяти минутах от дома Гинголда, хотя ушел оттуда с час назад.
Шарстед вытащил часы и поразился: всего четверть седьмого, меж тем он готов поклясться, что как раз в это время покинул Гинголда.
Хотя могла быть и четверть шестого. Шарстед слабо помнил, что делал после полудня. На всякий случай он потряс часывдруг остановились? и снова сунул их в карман.
Ростовщик рванул через площадь, сердито стуча каблуками по мостовой. Нет, на этот раз он не совершит ту же глупость. Вот эта большая, ухоженная дорога из щебня приведет его прямиком в центр города. Он свернул на нее без колебаний и даже поймал себя на том, что тихо напевает под нос. За следующим углом уверенность окрепла.
По обе стороны ярко горели фонари. Видимо, власти осознали свою ошибку и наконец-то включили свет. Но нет, опять он не прав. Вон сбоку дороги стоит маленькая повозка, запряженная лошадью. Какой-то старик взобрался на лестницу, прислоненную к фонарю, и в сумерках вспыхнуло голубое пламя, тут же превратившееся в мягкое свечение газовой лампы.
Ну вот, опять он злится. Что за архаичную часть города выбрал себе Гинголд! Хотя ему как раз под стать. Подумать только, газовые фонари! Они же давно канули в Лету.
Как бы там ни было, вежливость не помешает.
Добрый вечер, поздоровался он. Человек у вершины фонарного столба вздрогнул. Лицо его скрывали глубокие тени.
Добрый вечер, сэр, глухо ответил фонарщик и начал спускаться.
Не подскажете, где центр города? с напускным спокойствием спросил Шарстед, сделал пару шагов вперед и от потрясения остановился, как вкопанный.
Повеяло странным тошнотворным зловонием, напомнившим что-то смутно знакомое. Право, канализация тут никуда не годится. Определенно, придется написать городским властям об этом захолустном районе.
Фонарщик уже спустился и что-то положил в повозку. Лошадь беспокойно переступила с ноги на ногу, в летнем воздухе снова повеяло приторно-сладким могильным смрадом.
Насколько знаю, сэр, это и есть центр города.
Мужчина шагнул вперед, и на его лицо, прежде скрытое тенью, упал бледный свет фонаря.
Продолжать расспросы сразу же расхотелось. Вместо этого Шарстед, сломя голову, рванул прочь, хотя и не был твердо уверен в своем ужасном подозрении насчет собеседника. Возможно, эту жуткую бледность с прозеленью коже придали очки на носу.
Зато он не сомневался в другом: под шляпой этого человека, вместо волос, копошился сгусток червейсловно змеи у Медузы Горгоны. Шарстед не стал задерживаться, чтобы убедиться в правильности своей аналогии. Сквозь леденящий страх прорывалась дикая злость на Гинголда, явно неким образом виновного во всех этих неприятностях.
Шарстед отчаянно надеялся, что скоро очнется от этого кошмара у себя в постели, готовый заново прожить день, так унизительно закончившийся в доме Гинголда. Но, даже формулируя эту мысль, он понимал, что все происходит на самом деле. Холодный свет луны, твердость мостовой под ногами, лихорадочное бегство, собственные неровное дыхание и всхлипывсе реально.
Как только туман перед глазами рассеялся, он перешел на шаг и увидел, что стоит посреди уже знакомой площади. Собрав волю в кулак, Шарстед принудил себя к неестественному спокойствию, граничащему с отчаянием. С напускной непринужденностью он миновал табличку «Возрожденческое братство Святого Ниниана» и на сей раз выбрал путь, меньше всего похожий на верныйузкую улочку, ведущую совсем в другую сторону.
Он был готов попробовать что угодно, лишь бы выбраться с этого жуткого, проклятого холма. Фонари здесь не горели, и под ноги то и дело подворачивались камни недостроенной мостовой, зато дорога, по крайней мере, шла вниз и ее витки постепенно вывели его в правильном направлении.
Уже какое-то время из темноты доносились смутные шорохи, а однажды Шарстед вздрогнул от чьего-то приглушенного кашля впереди. Что ж, наконец-то вокруг появились люди, подумал он, и тут вдалеке, успокаивая, показались тусклые огни города.
Шарстед, воспрянув духом, поспешил к ним. К его облегчению они не удалялись, как он того опасался. И фигуры вокруг выглядели вполне осязаемо. Их шаги гулко звучали в тишине. Очевидно, эти люди направлялись на какое-то собрание.
К тому времени как он вошел под свет первого фонаря, прежний страх схлынул. Шарстед еще не совсем понимал, где находится, но опрятные особняки вокруг уже больше походили на привычный город.
Когда процессия добралась до хорошо освещенного места, Шарстед шагнул на мостовую и налетел на статного, крупного мужчину, который только что вышел из ворот и присоединился к толпе.
Шарстед пошатнулся. Его нос снова уловил тошнотворно-сладкое амбре разложения. Мужчина схватил его спереди за пальто, не давая упасть.
Привет, Мардохей, раздался низкий голос. Так и знал, что ты придешь рано или поздно.
Мистер Шарстед, невольно закричав в ужасе, отшатнулся к ограде. И дело было не только в зеленоватой коже прошедшего мимо человека или его иссохших губах, обнажавших сгнившие зубы. Это был Абель ДжойсАбель Джойс, коллега-ростовщик, на чьих похоронах он присутствовал в 1920-х.
Шарстед помчался прочь, сквозь всхлипы хватая воздух. Со всех сторон подступала тьма. Он начинал понимать, зачем Гинголд показывал ему свою дьявольскую камеру-обскуру. Потерянные, проклятые души. Он забормотал под нос.