Марин, Антон посмотрел на часы, дурные сны всем снятся. А у меня дурной сон будет, если я в налоговой пролечу. Реально, завал.
Антон Она будто собиралась взять его за руку, но опомнилась и поскоблила ногтями клеенчатую скатерть. Это усугубляется. Чайник вон Марина окинула взором блестящий сосуд из нержавейки. Завтракаем, Аня говорит: мам, в чайнике женщина отражается. Я говорю: глупости, а она головой мотает, такая серьезная, затравленная. Вот же, говорит, вот. Женщина в черном. Схватила полотенце и чайник накрыла.
Антон поднялся из-за стола, встал у печи. Вгляделся в металлический бок чайника, словно искал там загадочных женщин. Но отразился лишь он сам: небритое усталое лицо.
Я с ней поговорю, резюмировал Антон.
* * *
Аня сидела по-турецки среди всколошмаченных одеял. Слушала плеер и черкала в блокноте карандашом. Совсем взрослаясердце екнуло в грудии одновременно такая маленькая.
Трюмо справа было занавешено белой тканью. Создавался занятный эффект, будто кто-то стоит в углу: классический призрак в простыне; хеллоуинский ряженый. Складки образовывали кривой рот и раскосые глаза.
Антон присел рядом с дочерью. Улыбнулся. Она выдернула наушник, спешно закрыла блокнот. Не поделилась девичьими секретиками. Не одарила ответной улыбкой. А чего он ждал, превращая дом в полигон для перманентных скандалов?
Привет, зайка.
Ты чего приехал?
Раньше она встречала его объятиями, окольцовывала шею, запрыгивала на руки, и они кружились, смеясь.
Соскучился.
Понятно.
Аня смотрела на свои руки. Захотелось выпить. Да, пара бокалов пива не помешает. Но сначала работа. Долбаные документы.
Я знаю про Митю. Мне жаль.
Он не Митя, резко сказала Аня. ОнМатвей.
Прости. Конечно, Матвей. Конечно.
Его отношения с дочерью были вольготно текущей рекой, но теперь реку сковал лед, и он шел на ощупь, боясь провалиться в прорубь.
Зачем ты его впустила в квартиру? спросил Антон. Нельзя никого впускать, если мамы нет дома.
Онмой друг, с вызовом сказала Аня.
«Не о том говорим. Совершенно не о том».
Но враг-язык продолжал начатое:
Ему семнадцать было.
И что?
Дружить с семнадцатилетним парнем в твоем возрасте
Аня вспыхнула:
Пусть меня мама воспитывает.
Она взвилась и, пронырнув под протянутой рукой, вылетела из спальни. Хлопнула дверь. Сквозняк поворошил ткань, оголяя полоску амальгамы.
Антон взъерошил редеющие волосы и бесшумно выругался.
9
В тридцать шесть Марина осознала: вещи лучше людей. Проще, понятнее, честнее. Вещи хранили в себе пыль, дохлых жуков, спертый воздух. В людях, окружавших Марину, тоже хватало пыли, жуков и затхлости. А вдобавок люди были сложны и устроены как попалоне систематизировать их качества, не внести в каталог. Что говорить про чужихза четырнадцать лет брака она не сумела понять Антона. Не удержала, не сделала счастливым ни его, ни себя. А если и было счастье, человеческая природа такова, что про светлые дни забываешь слишком быстро. Быт стесывает их, как время стерло узоры с нотного кабинета позапрошлого столетия.
И Марина сосредоточилась на вещах. Лакируя уэльский посудный шкаф, любуясь раритетным бельевым прессом, она пребывала в блаженстве. Подушечки пальцев скользят по трещинкам, вчитываются в зазубрины. Этот дамский столик переживет и ее, и Антона. Тогда зачем все? Зачем нужны нелепые попытки отремонтировать то, что не имеет ни малейшей ценности, то, что нужно, по-хорошему, выбросить?
Но была дочь. Главное сокровище Марины. Пускай такая же сложная и порой непонятная, как и Антон. Пускай похожая на отца в мелочах и повадках. Иногда казалось, кабы не она, Марина стала бы затворницей. Общалась бы исключительно с курьерами, привозящими мебель. Шептала ласковые слова бюро-цилиндрам и конторкам-давенпортам. С ними бы и сексом занималась, хах.
Антон!
Она догнала бывшего мужа на крыльце. Запахнула пальто. Колючий мартовский ветер проникал под одежду. Ранние сумерки накрывали пустой двор тяжелым одеялом. В жилых домах загорались окна, а недостроенные здания превращались в уродливых враждебных великанов с обледенелыми ячеистыми телами. Сквозь их дыры пылало спускающееся к горизонту солнце. Микрорайон изрезали тропинки, издырявили проплешины, отведенные под обещанную инфраструктуру. Обещанного три года ждут. Нет, уже четыре года.
В заглублениях снег присыпал опалубки. Шипели из подвала бродячие коты.
Марсианский пейзаж напоминал Марине их с Антоном брак. Долгострой, он зиждился на туманных планах и изо дня в день подтачивался грунтовыми водами. Шикарный на бумаге и рекламных щитах, в реальностископище промозглых каркасов в степи.
Чего? Антон позвенел ключами.
Думал свалить по-английски. Как всегда, в своем стиле.
Это все? Выполнил отцовский долг?
А чего ты от меня хочешь?
Как «чего»? Ты видишь, что с нашей дочерью творится?
Вижу. Переходный возраст творится. Ты через это проходила, я проходил, каждый человек.
Я в ее возрасте не боялась зеркал.
А она боится. Может, считает себя слишком толстой. Может, слишком худой. Антон раздраженно выдернул из кармана мобильник. Глебыч
Марина отвернулась, уставилась на цементную коробку за фанерной оградой. Доделают ее или так и бросят гнить? Может, эти экскаваторы и подъемные краны призваны лишь видимость создавать, как Антон умело создавал видимость «мужчины в семье»?
Вороны парили над стройкой черным облаком.
Лечу! Лечу, мужик! Не вешайся, дай мне полчаса.
Антон опустил телефон.
Извини. Нет времени разгребать ее фантазии. Был бы мальчикя бы посоветовал чего. Но девочка
Он опять перекладывал проблему на плечи жены. Привыкла бы.
Винишь меня, что не родила тебе сына?
От гнева задергалась щека. В детстве думалось, взрослые знают обо всем на свете. И вот ей без малого сорок, а она не знает ничегошеньки. Ни хрена.
Хорош. Антон поднял руки ладонями вперед. Хорош препираться, надоело. Сил нет. Пока.
И он побежал к припаркованному «вольво», оскальзываясь и хрустя наледью.
«Мебель, подумала Марина, не предает».
10
Ах ты ж мать твою. Антон воздел глаза к ненастному небу. Кровь крупными каплями падала на снег. Антон левой рукой отворил дверцы, вынул из бардачка упаковку салфеток и промокнул рану. Царапина пролегла перпендикулярно линии жизни.
Он никуда не уехал. Долбаная жестянка отказалась подчиняться. Заглохла намертво. И единственный, кого Антон мог проклинать, самого себя. Это он чинил «вольво» во вторник. Какой он муж и отец, какой кормилецпонятно давно. Марина, умелый репетитор, втемяшила. Но неужели и мастер ондрянь дрянью?
Инспекция двигательного отсека не дала результатов. Провозился битый час и порезал ладонь, шарахнув в сердцах по кузову. Вообразил, притоптывая на холоде, как пешком добирается до мастерской, а Глебыч болтается в петле, на налоговой декларации предсмертная записка: «Тоха, тыдерьмо».
Недостроенная высотка таращилась безразличными черными зенками. Вороны каркали глумливо, и верещали мартовские кошки.
Антон стер с пальцев кровь, машинное масло. Вызвать такси? Пока сюда доберется, Глебыч остынет в петле.
Антон нервно хохотнул.
Добрый вечер.
У подъезда стояла хорошенькая девушка в полушубке. Из-под шапки струились светлые волосы, большие удивительно-синие глаза изучали Антона.
Не едет? синева переметнулась на открытый капот.
Сдохла, проворчал Антон, бахнув крышкой. Поморщилсярана соприкоснулась с металлом.
Без мастера не обойтись.
Ирония в том, что я самавтослесарь.
Сапожник без сапог?
Типа того.
Блондинка обошла автомобиль.
ВыАнин папа, да?
А тыее подружка, что ли?
Подружка, девушка протянула руку, Катя. Соседка ваша.
Антон. За миг до рукопожатия он вспомнил про травму и отвел испачканную кисть. Антон Сергеевич.
Может, пойдемте, я перебинтую?
Антон помешкал, испепеляя ненавидящим взглядом автомобиль.