Илья представил, что он аквалангист. И перед погружением на самое дно самой глубокой в мире впадины увидел, как подводное пространство режут на лоскуты тонкие искрящиеся канаты, которые постоянно двигались и готовы были искромсать его на части. Илья сделал нырок и чудом проскользнул между тремя канатами, которые сразу сомкнулись за его спиной. Он закроет глаза, на минуту.
Квадрат дневного света крался по простыне к руке Ильи.
Доброе утро.
Илья сфокусировал взгляд на теплом пятне и понял, что это лицо. На губах расцветала пугливая улыбка, глаза близоруко щурились.
Доброе, промычал Илья, стараясь говорить членораздельно. Получилось «До-о-е».
Принесла вам чай и завтрак.
Девушка поставила перед ним поднос с тарелкой бутербродов и дымящейся кружкой, от которой вкусно пахло малиной. Илья попробовал шевельнуться и тут же ощутил укус боли. Движения стесняли тугие бинты, в которые было замотано почти все тело. Он глубоко вдохнул. Вот тебе и минута. Где-то под ребром кольнуло, но не сильно. Голова не болела, но в глаза, казалось, насыпали железную стружку. Он сглотнул; жалкий комок покатился по пересохшему ущелью горла.
Спасибо.
Девушка помогла ему сесть. Процедура оказалась болезненной, но дискомфорт окончательно разбудил Илью и немного разогнал движение мыслей. Она поднесла к его губам чашку, Илья жадно отпил.
Сразу много пить нельзя, она поставила чашку на поднос и промокнула ему губы салфеткой.
Спасибо
Замучаетесь благодарить, скромная улыбка. Я как вас на остановке увидела, даже не узнала сразу. Думаю, какого-то старичка грабят. Присмотрелась: а это вы. Дальше уже само как-то получилось.
Илья хотел удивиться, но решил этого не делать. Девушка из книжного внимательно смотрела на него в ожидании ответа. Не дождавшись, сказала:
Вас кто-то сильно изрезал. Неглубоко, но много. Вся одежда была в крови.
Илья хлопал слезящимися глазами.
Мы с мамой вас обработали. Мама хотела вас в больницу отвезти, но я ей сказала, что вы мой парень и что можно обойтись. У меня мама терапевтом работает в поликлинике.
Девушка опустила глаза. Щеки ее зарделись. Илья еще раз прочистил горло.
Меня Илья зовут, протянул ей забинтованную ладонь.
Настя.
Очень приятно. Вы меня спасли, Настя. Вот что значит книги читать.
Ее лицо вдруг стало очень серьезным. Почти жестоким.
Обещайте мне.
Что именно?
Обещайте мне, что вы не бандит. Думаете, я дурочка? Такие вещи сразу видно. И мама у меня догадалась. Не знаю, что у вас там приключилось, и знать не хочу, только обещайте, что не замешаны в какой-нибудь гадости, о которой потом в криминальной хронике будут рассказывать.
Илья медленно поднял правую руку в ритуальном жесте. Это движение показалось ему самой тяжелой работой за последний месяц.
Торжественно клянусь.
Настя поджала губы. Румянец схлынул, но глазки пока были сощурены.
Ешьте бутерброды.
Встала, чтобы уйти.
Вы разве не работаете?
Сегодня суббота, она снисходительно улыбнулась и удалилась с задранным носом.
Илья вздохнул и потянулся к подносу.
12
К обеду со смены вернулась мама Насти и учинила Илье допрос. Легенда была такая: он шел после собеседования, подвергся нападению, убежал, но потерял сознание, потом очнулся и вышел на проспект, чтобы вернуться домой, и понял, что не в состоянии. Тогда позвонил Насте, и она сопроводила его к себе. Такая вот история, Мария Васильевна. Но судя по выражению ее округлого лица, ни одному слову Мария Васильевна не поверила, хоть и сострадательно кивала, а к вечеру поменяла бинты. Настя вертелась на подхвате, как запасной игрок за нападающим: убирала грязную посуду, испачканные бинты, миски, марлю. Приносила чай. Илья глотал кипяток и слушал, как тот бурлит в животе.
На следующий день Илье стало гораздо лучше. Он даже порывался уйти, но домашний консилиум заключил, что больной должен остаться минимум на два дня. Илья заговорил про деньги, на что мать с дочерью оскорбились и усилили кормежку. Илья поглощал куриные бульоны, пироги, макароны, не чувствуя вкуса, но понимая, что это нужно, а с женщинами он все равно сочтется. Настя где-то раздобыла зарядное устройство от его мобильника, и когда Илья включил телефон, среди непринятых вызовов значилось штук тридцать, причем кроме близких и друзей стояли неизвестные номера. Из текстов смсок можно было составить трагический монолог для современной пьесы.
Илья сразу же отзвонил матери, сказал, что жив, все хорошо, пусть она никому не верит и ничего не делает: так надо. Сразу после отбоя телефон зазвонил, высвечивая незнакомый номер. Илья выключил трубку, вынул аккумулятор и сим-карту. Слабое утешение. Его все равно найдут, но так хотя бы медленнее.
Мария Васильевна приходила и уходила, делала свои дела, кося на него тревожным взглядом. Илья сидел в уголке на диване, помалкивал и читал книжку, которую ему дала Настя. «Старик и море» Хемингуэя. В школе он как-то пропустил эту вещь. Настя искренне потешалась над этим фактом. Все смотрела, сколько страниц он «сделал» за день.
Ну и как тебе читается?
Очень хорошо.
Илья не врал. Ему искренне понравилась позиция старика: до последнего держать рыбу на крючке, просто потому, что от этого зависит твоя жизнь. Пусть трос стирает руки в кровь, шлюпку отнесло в море, ты не ел два дня, но добыча на крючке, и вы с ней связаны.
Какие у тебя еще любимые писатели? спрашивала Настя. Ну, кроме Фицджеральда.
Илья сказал банальность:
Джек Лондон.
Я так и думала.
В самом деле?
Ага. Я даже знаю, почему.
Хм
Тебе нравятся собаки и природа.
Спорить не имело смысла: и то и другое действительно приносило Илье радость. Но было в прозе американца кое-что другое. Что-то, что так яростно и красиво отражено в «Мартине Идэне». Они проболтали о книжках еще немного. Настя спросила:
Похоже, ты попал в переплет?
Илья подумал и согласился. По сути, правда.
У тебя есть жена или подруга?
Вроде того.
То есть как это?
У нас небольшие разногласия, пояснил Илья. На бытовой почве.
Понятно, протянула Настя, хлопая ресницами.
Илье стало неудобно. Бросить все к чертям и выпрыгнуть в окно, и плевать, что март выдался холодный, а на ляжках бинты. Бежать, бежать подальше. Два дня он не вспоминал про Мир Связей, опасаясь припадка нестерпимой боли, как тогда, в момент Черной волны, накрывшей их троих за гаражами. Вторая волна оказалась гораздо сильнее, чем та, первая в мегамолле. Она напоминала мощную пощечину, которую отвешивает сильный взрослый шестилетке, не рассчитав сил. От такой оплеухи темнеет в глазах, место удара горит огнем еще сутки, и ты ходишь, как недобитое насекомое.
Сегодня Илья впервые попробовал нащупать мерцание нитей. Робко, осторожно. По ощущениям это напоминало поиски выключателя в темной комнате: натыкаешься на предметы, шаришь по стенам, как слепой, не понимая, что ощупывают твои пальцы. С Миром Связей что-то произошло. Пространство казалось мутным, наполненным серой взвесью, словно подняли ил со дна речки. Огоньки человеческих жизней едва пробивались сквозь эту завесу, а нити почти исчезли в ней. Иногда мелькал фрагмент, но быстро гас.
Илья долго, безуспешно вглядывался в этот серый сумрак, и не видел ничего. Те немногие связи, что попадались во мгле, оборвались или истончились.
Что-то словно отрезало нити, связывающие людей
Настя убежала в коридор, потом вернулась. Сказала пару слов.
Прости?
Да всякие в домофон названивают, говорю. Постоянно в нашу квартиру. Сегодня решили, что здесь живет какой-то Николай Михайлович.
Илья похолодел:
Что сказали?
Так и сказали: я, мол, к Николаю Михайловичу по делу. А потом еще и удивляются, что здесь такие не живут, Настя раздула ноздри.
Не представились?
Нет а что?
Илья откинул одеяло и сел на диване.
Ты куда? встрепенулась она.
Прости, Настя, но мне пора идти. И так засиделся. Хватит злоупотреблять вашим гостеприимством.
Настя взглянула ему в глаза, нашла в них что-то и отступила.
Мы хотели сегодня обсудить твое состояние, но раз так