Жгло ужасно.
И ведь это она сделала, негодяйка, я понял!
Тут мне стало жутко. Если это обычный одарённый переросток, то что ж за дарования сидят сейчас молчком в остальных комнатах!
Купаться мне сразу расхотелось, обедатьтоже. Я посмотрел на купол, на столб лифта, уходящий кверху, к низким облакам, поднялся и побрёл в свою комнату.
В комнате мне стало совсем нехорошо. Не то чтобы рука болела, хотя и это было тоже, но просто тяжело на душе.
Я лёг на кровать, не переодеваясь, прямо в мокрых плавках (благо постель была застелена покрывалом), и стал думать. Руку жгло огнём, я даже всплакнул от боли. Но думать продолжал и в слезах.
Да тут и думать было нечего, всё и так ясно: я ПО ОШИБКЕ попал в школу для совершенно необыкновенно одарённых детей. Именно по ошибке, по недоразумению. Дроздов настойчиво допытывался в Москве, нет ли у меня какого-либо особого дарования. И, видимо, я «ввёл его в заблуждение» (как любит говорить Ольга Максимовна): он решил, что во мне что-то есть. А во мне ничего нет, ну ничегошеньки, и рано или поздно это обнаружится, мне на позор, а другим дарованиям на потеху.
Может быть, Дроздов решил, что я прирождённый гипнотизёр? Я перебрал в уме все мыслимые ситуации, когда эта способность у меня могла проявиться. Ну, положим, когда я долго глядел на маму исподтишка, она переставала вздыхать, поднимала голову и печально мне улыбалась. Но это не доказательство. Ещё, допустим, на уроках, когда я зажимал ладонями уши и смотрел на Ольгу Максимовну в упор, она меня к доске не вызывала. Но, с другой стороны, не помешало же это мне вчера получить двойку. Подумать только, это было ещё вчера!
Нет, не стоит себя утешать: ничего ТАКОГО за мной не водится. И выставят меня отсюда после первой же проверки. И я вернусь домой несолоно хлебавши.
То-то радости будет!
Тут в дверь постучали. Меня бросило в жар. Дроздов говорил, что до завтра меня беспокоить не станут. Значит, это не учителя. Может быть, из столовой?
Но что-то говорило мне, что это не так. Я и боялся своих товарищей, и в то же время хотел их увидеть.
Стук повторился, не сильный.
Я быстро вскочил, натянул вельветовые брюки, сел в кресло.
Войдите!
Вошла Соня. Она была в пёстром коротком платье с открытыми плечами, босиком.
В первый момент я её не узнал, она мне показалась взрослее.
Можно? Пряча руки за спиной, Соня виновато остановилась у двери. Прости, пожалуйста, я нечаянно.
Ничего, беспечно ответил я, покосившись на руку. Пустяковый волдырь.
Хуже бывало.
Соня подошла, с любопытством взглянула.
Ого! сказала она. Дотронулась пальцем до ожога. Сейчас смажем.
В руках у неё оказалась баночка с мазью.
У тебя тоже аптечка есть, но я решила, что ты ещё не освоился, потому и пришла.
А ты давно здесь? спросил я, подставляя ей руку.
Соня посмотрела на меня и ничего не ответила. Я предпочёл замять этот вопрос.
В каком ты классе? спросил я.
В шестом.
Переросток, обрадовался я. Значит, всё правильно.
И этому здесь тоже учат? я кивнул на ожог.
Зачем? Она пожала плечами. Это я сама. У меня другая специализация.
«Вот чёрт, подумал я, у неё две специализации, а у меня ни одной.
Выставят!» А вслух спросил:
Какая?
Быстро и осторожно смазывая мне ожог. Соня усмехнулась.
«Вот чёрт, передразнила она, у неё две, а у меня ни одной. Выставят!»
Я покраснел.
Ну и что? Выставят так выставят, плакать не буду. Поеду в Сургут, это недалеко, и на работу устроюсь.
Да не бойся, снисходительно сказала Соня, не выставят. Найдут и у тебя что-нибудь. Раз сюда привезлизначит, найдут.
А что, у тебя здесь нашли?
Ну как тебе сказать Соня кончила обрабатывать мой ожог, села на соседнее кресло. Прослушивать немножко я и раньше умела. Мачехе своей жёлтую жизнь устроила. Она меня колдуньей считала, в церковь даже ходить начала. Чуть задумаетсяа я вслух. Она отцу и говорит: или я, или эта ведьма. Так я сюда и попала. Правда, дело не сразу пошло. Целый месяц на автогенке сидела
На автогенке?
Ну да. На аутогенной тренировке, так это здесь называется. Сейчас я на эту автогенку и не хожу: Дроздов освободил. Дома сама занимаюсь.
В жизни я не слыхал ничего об этой самой автогенке.
Поэтому я посмотрел на Соню с уважением:
Чего тебе заниматься, когда ты уже научилась?
Какое научилась! Соня засмеялась. Тебя прослушиватьвсё равно что букварь читать по складам. А вот ты попробуй прослушай Дроздова.
Не можешь?
Глухая стена. Махонин Борька уверяет, что может, но, по-моему, врёт.
Погоди, а разве ты не можешь прослушать этого Махонина и доказать, что он врёт?
Соня посмотрела на меня удивлённо:
Так он же блокируется.
Как этоблокируется?
Да очень просто. И ты научишься. Запускаешь шумы: «У попа была собака, он её любил», а сам про другое думаешь.
Ну хорошо, расстроенно сказал я. Ты, Борька, явот уже трое. А всего сколько?
Не спеши. Всех увидишь.
Да двенадцатьпо комнатам.
Может, и двенадцать.
Я задумался.
А что, у вас здесь строго?
Соня нахмурилась:
В каком смысле строго?
Я не упустил случая:
Ты же мысли читать умеешь.
Много чести, насмешливо проговорила Соня. Очень надо мне тебя всё время прослушивать. Да ты и сам не понимаешь, о чём спрашиваешь.
Я обиделся:
Понимаю, почему же? Я хочу спросить, какие тут порядки. На каникулы отпускают?
Только приехали уже о каникулах думаешь.
Ну, а письма можно?
Конечно, можно.
Соня поднялась:
Ну ладно, заболталась я с тобой. Ритка, пошли.
Я испуганно оглянулсяза спиной у меня никого не было.
Пошли, я же тебя слышу, сказала Соня, глядя в угол. Молчание.
Ну, смотри, сказала Соня и, быстро сняв со стены отрывной календарь, кинула его в угол. Вот тебе, бессовестная!
Сама бессовестная! пискнули в углу, и дверь в коридор, приоткрывшись, с силой захлопнулась.
Я смутился:
И давно она здесь сидит?
Да со мной вместе пришла. Любопытная очень.
А ты что, её слышишь?
Так она ж блокироваться не умеет. Кстати, ты ей понравился.
Я смутился ещё больше.
Ну, а вообще-то как?.. Хорошие ребята?
Одареныши, ответила Соня. Ну ладно, я пошла. Перестало болеть?
Перестало. Тебе бы медсестрой работать.
Врёшь, не перестало. Ну, пока.
Подожди! крикнул я ей вдогонку. А зачем вообще всё это нужно?
Ну и каша у тебя в голове! Совершенно не умеешь думать, сказала Соня, стоя уже в дверях. Что нужно? Кому нужно?
Дроздову.
Так и говори. Не знаю я, зачем это ему нужно. Школа-то экспериментальная, единственная в Союзе.
А может, и в мире, сказал я.
А может, и в мире, согласилась Соня.
7
Оставшись один, я первым делом обошёл все углы комнаты, шаря руками вслепую:
мало ли чего можно здесь ожидать. Вроде бы никого не осталось.
Потом я подошёл к письменному столу. На столе лежало расписание. Пятидневка.
Суббота и воскресеньесвободные. Зато в остальные дни занятия утром и вечером. Утром пять уроков, вечером три. Половина предметовпо программе восьмого класса, но каждый день по два раза АТ. Я сообразил, что это аутогенная тренировка. Два раза в неделю спецкурс и три раза тесты. А когда же делать домашние задания? Или на дом здесь ничего не задают?
Я посмотрел в окно и ахнул. Высоко под куполом летали две маленькие фигурки:
белобрысый мальчишка и рыжая девчонка с развевающимися волосами. Оба в тёмных тренировочных костюмах. Плавая в воздухе, они выделывали хитрые штуки: вертелись в сальто, ловили друг друга за руки, как в цирке. Но никаких тросов и перекладин не было видно. Просто они летали.
Я вздохнул, отошёл от окна и лёг на сырую постель.
Тут над ухом у меня раздался леденящий вой, и скрипучий голос произнёс:
Вы-ы-пустите!..
Я вскочил, волосы у меня встали дыбом. Но, подумав, успокоился.
Кончайте баловаться! сказал я сердито. Дайте с дороги отдохнуть.
Взял с полки Конан-Дойля, попытался читать. Что-то мешало. Видимо, голод. И, переодевшись в сухое, я отправился в столовую.
Мне хотелось увидеть хоть одного нормального человекаофициантку, повариху, подавальщицу. Просто перекинуться словом, расспросить кое о чём.