К тому же папа сегодня что-то разговорился. Вместо того чтобы смотреть в стол невидящими глазами, он принялся им рассказывать, как ему влетело за то, что он на перемене забрался в школу и напихал камней в карманы учительского плаща. Кара и Тафф уже не раз слышали эту историю, но улыбались из вежливости и хохотали во всех нужных местах. На несколько минут они почувствовали себя совсем как настоящая семья.
А потом Тафф всё испортил.
Сегодня в школе был разговор про маму, сказал он.
Папа откусил кусок шарлотки и принялся задумчиво жевать. Шарлотка была ещё слишком горячая, но он, похоже, этого не замечал.
Про маму, значит? сказал он.
Ну да, с одним мальчиком из моего класса, с Уилсоном Реддингом. У его родителей ферма вон там
Да знаю я Реддингов, сказал папа. Он положил вилку и скрестил руки. И что же говорил тот мальчик?
Ну, Уилсон влип. То есть он ещё раньше влип, а потом влип ещё сильнее. Его отправили выбивать тряпки для доски за то, что он
Кара подняла руку.
Погоди, погоди. Так его наказали за то, что он говорил о нашей маме?
Да нет! сказал Тафф. Наказали его за то, что он подбивал Джеймса съесть гусеницу. Это ещё вчера было. До мамы очередь сейчас дойдет, но сперва же мне надо рассказать, как всё это вышло!
Кара с папой стали молча ждать продолжения.
Ой, а я забыл, на чём я остановился! сказал Тафф.
На том, что Уилсона отправили выбивать тряпки.
Ага, и он стоял у окна и вытрясал их. А тут мимо шел наставник Блэквуд, а Уилсон, вместо того чтобы перестать, как тряханет со всей силы, и засыпал ему всю мантию мелом. Уилсон сказал наставнику Блэквуду, что он его просто не заметил, но, по-моему, он врёт.
Почему ты так думаешь? спросил папа.
Потому что он мне сам так сказал. Я подумал, что это странно, потому что обычно-то Уилсон со мной не разговаривает. Но потом Уилсон спросил про маму, и тут я все понял.
Кара перехватила папин взгляд и покачала головой: «Лучше этого не знать!»
Но папа всё равно сказал:
А о чём он спросил-то?
Ну, это же наставник Блэквуд поймал Уилсона на том, что он уговаривал Джеймса съесть гусеницу. И вот теперь наставник Блэквуд собирался устроить Уилсону взбучку, так что он был очень зол. И вот он спрашивал, правда ли, что я как мама. И не могу ли я сделать так, чтобы с наставником Блэквудом случилось что-нибудь плохое.
Кара ничуть не удивилась. К ней не раз приставали с подобными вопросами. Детида и взрослыевтихаря набивались к ней в друзья, потому что интересовались предполагаемым могуществом её матери. Слишком сильно интересовались, на вкус Кары.
И что ты ему сказал? спросил папа на удивление спокойным голосом.
Я ему сказал, что мальчики ведьмами не бывают, и это все знают. И что никаких заклинаний я не знаю, ничего такого, и если бы даже и знал, то никогда бы не стал причинять никому зла, даже наставнику Блэквуду, хотя он этого вполне заслуживает. Но Уилсон только разозлился. Он сказал, что мама-то моя людям зло причинять не боялась. Что она как-то раз заставила девочку проглотить собственный язык за то, что та неправильно выговорила её имя. Что она могла переломать человеку кости одним щелчком пальцев
Кара таких историй тоже наслушалась. Ещё и не таких.
Это всё правда? спросил Тафф. Мама действительно так могла?
Папа смотрел куда-то мимо Таффа. Его бородатое лицо сделалось совершенно безжизненным и лишилось всякого выражения.
Нет, тихо ответил он. А если бы и могла, то не стала бы.
И папа снова отломил ложкой кусок шарлотки.
Очень вкусно, Кара, сказал он. Как всё-таки хорошо, что мы втроем можем
Тафф шваркнул тарелкой об стол. Крошки шарлотки разлетелись во все стороны.
Но что же она тогда могла-то? спросил он. Все кругом говорят о ней, но рассказывают все разное! Райан говорит, она могла одним словом заставить твою кровь вскипеть в жилах. Мэгги говорит, она могла заставить облака глотать людей целиком
Они ничего не знают, сказала Кара. Они же были ещё младенцами, когда её
Но они говорят, что им об этом рассказывали мамы с папами, а они-то нашу маму знали! И при этом все говорят разное. Просто голова кругом!
И как часто бывало, когда Тафф перевозбуждался, он зашёлся кашлем. Кара протянула ему чашку воды, но Тафф отмахнулся. Оставалось только гладить его по спинке, стараясь успокоить.
Я им не верю, сказал он. Никому из них. Я не верю тому, что они о ней рассказывают.
Это всё было так давно, сынок. Оставь это
Нас все ненавидят, а это же несправедливо! Они говорят, что она ведьма, а ведь
Тафф!
А ведь на самом деле никто ничего не видел!
Неважно! рявкнул отец, грохнув кулаком по столу. И добавил, уже тише: Может быть, в подробностях они и расходятся, но суть одна. Твою мать погубила магия. Вот и всё.
Тафф открыл было рот, словно собираясь сказать что-то ещё, но вместо этого только бессильно плюхнулся на своё место. Каре было его невыносимо жалко. Ему так хотелось любить свою маму, но ему всю жизнь твердили, что она была чудовищем, которое не заслуживает его любви. Будь она невиновна, всё было бы совсем иначе! Насколько легче было бы ценить то, чего они лишились
Папа встал из-за стола.
Простите меня, сказал он. Простите за всё.
Шаркая ногами, он прошёл коротким коридором и тихо притворил за собой дверь спальни.
«А ведь ему ещё и сорока нету, подумала Кара, а ходит как старик!»
Приступ кашля наконец утих, хотя щёки у Таффа по-прежнему горели. Кара подвинула к нему недоеденную папину шарлотку.
Надо бы это доесть, сказала она, а то остынет.
Пока Тафф мыл посуду, Кара занялась изгаженной дверью. Судя по вонище, смеси крови с навозом дали хорошенько протухнуть несколько дней в чьей-то тачке, прежде чем перевалить её в старую наволочку и шваркнуть об дверь их дома. Сперва Кара отскребла присохшую погань совком, а потом встала на коленки и тёрла дверь тряпкой до тех пор, пока на ней не осталось ни пятнышка. И под конец она окатила запачканный пол веранды несколькими вёдрами мыльной воды, пока остатки дерьма не размокли и не утекли прочь, просочившись между досками.
К тому времени, как Кара управилась, на небе потухли последние отсветы заката. Вымывшись у колодца, она вошла в дом, посмотреть, как там Тафф. Мальчик уже лежал под одеялом; возле его кровати горела одинокая свеча.
А можно сказку? попросил он.
Кара присела на край кровати. Машинально потрогала ему лоб, проверяя, нет ли жара. «Нет, сегодня почти нормальный»
Извини, Тафф, сказала она, покачав головой. Время и так позднее, а гашевица сама себя не соберёт Завтра, ладно?
А ты расскажи по-быстрому, всё скучное пропусти. Я же и так знаю, про что там. Мне просто послушать хочется.
Завтра, Тафф, завтра.
Тафф улыбнулся ей: ласковой, весёлой и в то же время чуточку коварной улыбкой.
Ну ты же сама знаешь, что в конце концов согласишься! сказал он. А ты сейчас торопишься. Почему бы не пропустить все отнекиванья и не перейти сразу к сказке?
Решив дело таким образом, Тафф поудобней устроился на подушке и стал ждать.
Ну ладно, сказала Кара, но это только сегодня!
Выглянув на всякий случай в окошкоу них в Де-Норане лишняя осторожность никогда не помешает! Кара достала книгу, спрятанную под тюфяком Таффа. Книга была маленькая, странной формы: кипа страниц, выдранных из школьных тетрадок и сшитых вместе чёрными нитками. Устроившись на кровати, Кара обняла братишку за плечи и перевернула страницу.
Давным-давно, в незапамятные времена, жил да был мальчик, которого звали Самуэль. Они с сестрой любили играть с головастиками, карабкаться на высокие деревья и танцевать под пение реки. Но вот однажды Самуэль заболел ужасной болезнью и играть больше не мог.
Почеркпростой и обыкновенныйбыл её. А рисунки рисовал Тафф, и рисунки были потрясающие. Самуэль и его безымянная сестра, нарисованные углём и мелом, выглядели как живые, и, казалось, вот-вот сойдут со страницы прямо в их жизнь.
Кара понизила голос до шёпота.
Сестра Самуэля знала, что это запрещено, и всё же тайком навестила старуху, которая жила на краю леса. Люди звали её Паучихой и говорили, будто она ведает множество тайн.