Она горько вздыхает.
Сноп искр, пространство кривится, изгибается, коверкается перед глазамиэто заряжается пушка. Филипп и Марийка, одетые в одинаковые серые костюмы, сидят в креслах внутри хроноядра, крепко вцепившись в подлокотники. Они готовы к старту. Воздух напоен запахами дурманящих трав.
Хронопушка стреляет, и шар, разрисованный магическими знаками, всё ускоряясь и ускоряясь, начинает движение сквозь пространство и время.
А потомпочти сразутишина.
И красные огни повсюду, тревожный писк приборов, мельтешение цифр на мониторах.
Марийка кричит:
Ты проверил работу техников? Проследил, сколько они залили опия?!
Филипп не отвечает.
Ты сделал то, что я приказала?!
Филипп обескураженно молчит, затем пробегается пальцами по клавиатуреданные неутешительны. Компьютер выдает их строчка за строчкой: топливный отсек разгерметизирован и сейчас заполнен лишь на треть, давление постоянно снижается Филипп смотрит в иллюминатор, за которым проносятся смутные тени. Он борется с искушением разбить стекло и выпрыгнуть наружу. Но это не поможет. Его тело просто разнесет атомами по временнОму отрезку размером в неделю, и никто никогда не сможет собрать его, Филиппа, снова.
Марийка плачет.
Филипп молчит.
Разозлившись на начальника, на Марийку, на весь белый свет, он назло не стал проверять, как поработали техники. Кто же знал, что в этот раз они схалтурят по-крупному.
Но автоматика справилась с разгерметизацией. Первая запланированная точка их экспедиции пройдена, однако оставшегося топлива никогда не хватит на возвращение. Машина времени замедляется, и радио, висящее у потолка, за какую-то долю секунды записав отрывок из местной радиопередачи, воспроизводит его:
« и в этот прекрасный светлый день, дамы и господа, мы обсудим величайших авторов-фантастов, которым первым пришла в голову идея путешествия во времени. Это Герберт Уэллс и Жюль Верн»Радио замолкает. Машина времени снова ускоряется, расходуя драгоценное топливо: хронавты не в силах изменить заданный курс. Дни и ночи за иллюминатором, сменяясь, мелькают всё быстрее.
Разве Жюль Верн писал про машины времени? спрашивает Марийка, вытирая слезы ладонью.
Филипп молчит.
Этот хроноснаряд уже стал для них могилой. Всё, что им остается, это всячески бороться со скукой в ожидании последнего часа.
Человекэто огромное скопище ноликов и единичек. Просто бесконечная вселенная этих ноликов и единичек. И, кстати, братья и сестры не всегда по-настоящему родственники. Вот, например, брат унаследовал нолики и единицы от матери, а сестраот отца. Ну не совсем так, конечно, кое-где эти самые нолики и единички будут пересекаться, но процентов на десять, не больше. Какие же они родственники? Они друг другу чужие люди рассказывает Филипп свою безумную теорию.
А если этот нолико-единичный генотип был похож у их родителей?
Филипп замолкает, растерянно моргая. Улыбается смущенно. У него длинные ресницы, которых он очень стесняется еще со школы. Филипп красив и вдохновенен.
Ох, говорит, а ведь верно, мне даже и в голову не приходило
Марийка смеется.
Что смеешься-то? бурчит он, засовывая в универсальный переработчик магических трав найденную в НЗ-отделении бардачка белладонну. Такие переработчики сохранились еще с поры моделей-прототипов, когда хронавты подобно кочегарам на пароходе швыряли в «топку» разнообразное «горючее». Сейчас заправка машины производится исключительно на старте, но переработчики не демонтируютмало ли, на всякий случай. Устройство довольно рыкает, принимая топливо. Ненадолго его хватит: белладонна плохая, дикая, да и не идет она ни в какое сравнение с опийным маком.
У тебя рожа такая забавная. Будто у ребенка, у которого конфету отняли, шутит Марийка.
Что еще за слово «рожа»? морщится Филипп. Как-то не по-интеллигентски.
Да в жопу теперь эту интеллигентность. Марийка запускает пятерню под челку. Голова что-то болит
Филипп вглядывается в приборный щиток, потом смотрит на монитор.
Кажется, опий заканчивается быстрее, чем я думал.
И нас перемешает в одно, когда мы погибнем?
Может, остановить машину? Филипп, напряженно размышляя, трет виски. Его одолевают сомнения.
Ничего не выйдет.
Никто не пробовал раньше.
Ну что ты, Филипп. Тут ведь всем управляет программа, а ты не компьютер, чтобы рассчитать момент, когда можно безопасно вынырнуть в обычное пространство.
Машина замедляется. Поймав случайную волну этого временного промежутка, оживает радио:
«и сборная Италии в полном составе неполадки хррр в двигателе самолет упал вдалеке от жилых кварталов»
Господи, шепчет Марийка, закрывая ладонями глаза. Я помню, помню этот день
Они смотрят в иллюминатор. Сквозь туманную дымку вращающихся образов, каких-то незнакомых людей, проглядывает девочка, вылитая Марийка, и рослый человек, очень похожий на нее, по-видимому, отец. Он узким кожаным ремнем хлещет девочку по заду, по спине. Куда попадеттуда и бьет. На белой коже остаются красные полосы. Мужчина пьян. В углу, руки за спиной, насупившись, стоит мальчишка чуть постарше Марийки. Ее брат.
Немного стыдно Марийка прикусывает нижнюю губу. Когда твое прошлое обнажено, когда оно на виду у всех.
Филипп не знает, что надо делать в таких ситуациях, и осторожно берет Марийку за руку. Она отталкивает его.
Филипп произносит сконфуженно:
Извини.
Чего «извини-то»? распаляется Марийка. Давай, смотри, как твоей коллеге жопу дерут!
Она уходит в угол кабинки к приборному щитку и делает вид, что проверяет показания датчиков, чтобы в который раз убедитьсяуровень опия пугающе быстро понижается. Они не смогут вернуться назад, не успеют достичь даже пункта назначения, и всё из-за какой-то мелочи, из-за того, что уроды-техники наплевательски отнеслись к своей работе, из-за того, что топливная система оказалась неисправна, из-за того, что опийфьють! испарился в никуда. А Филипп не удосужился проверить, готова ли машина к вылету.
Всё из-за того, что путешествия во времени сейчас поставлены в НИИ на поток, и никто не обращает внимания на две-три пропавшие за год хрономашины.
Смотри, за окном дети качаются на качелях. Кажется, я узнаю этот двор. Да-да, я здесь когда-то жила А вон сосед наш, немец Ханс, курит на лавочке..
Филипп молчит.
Ты что?
Не знаю. Немного боюсь не за себя, за тебя. Не хочу, чтоб ты умирала.
Да успокойся ты! Всё равно мы попадем в рай!
А как же ад?
Она гладит его по голове:
Ну что ты, глупый. На самом деле, ада нет, есть только рай. Но тем, кто попадает туда незаслуженно, становится очень стыдно. Тебе не стыдно попасть в рай вместе со мной, Филипп?
Стыдно. Но ради тебя я готов.
Так мало времени, чтоб лучше узнать друг друга. А с другой стороны, если б ты всё внимательно проверил, ничего этого и не было бы, верно?
Да.
* * *
За иллюминаторомугольно-бурая чернота с редкими вспышками огоньков клубничного цвета. Радио молчит, только иногда шипит, и в треске динамиков проскальзывают какие-то не слова даже, а шепелявые слоги, пыльные обломки чужих слов.
Ты знаешь когда я была маленькая, когда папа меня бил мне казалось, что на меня кто-то смотрит, кто-то невидимый, и сочувствует, хочет помочь, но не может. Может, это ты был? В нашем хроноядре.
Я
Наверняка это был ты. Скажи, Филипп.
Я люблю тебя.
Это не то. Филипп, пожалуйста! Ты ведь хотел помочь мне, тебе было жалко меня?
Да.
Спасибо.
Каждое прикосновение вызывает огонь в душе, сжигает часть души. И они готовы гореть в этом огне вечно Филипп и Марийка касаются друг друга, смотрят друг другу в глаза, улыбаются глупо, как школьники.
Очень тихо, правда, Филипп?
Прости меня.
Не надо, не проси прощения, ну их к черту эти извинения ты подарил мне счастливую любовь.
Какая же она счастливая?..
Глупый. Она никогда не закончится.
«говорит радио «Лав. ком. гутт. дел. кур»! Сегодня прекрасный летний день и для вас выступает певица Гулерия! Гулерия, прошу вас!..»
Они вполголоса смеются.
Даже в такой ситуации радио может опошлить момент, хмыкает он.