По такой погоде часа за два доедем? спросил Платон Ильич.
Да кто ж его знает? усмехнулся Перхуша, надвигая шапку от снега совсем на глаза.
Дорога-то ровная.
Тут дорога справная, кивнул Перхуша.
Дорога шла по полю с кустами, ее было видно и без редких вешек, торчащих из снега. Поле сменилось редколесьем, вешки кончились, но зато справа в дорогу влился санный след, что сразу обозначило дальнейший путь и приободрило доктора: кто-то проехал по их пути совсем недавно.
Самокат ехал по санному следу, Перхуша легко правил, доктор курил.
Вскоре лес подрос и сгустился, дорога пошла низом, самокат въехал в березник, и Перхуша потянул на себя вожжи:
Пр-р-р-р!
Лошади встали.
Перхуша слез, завозился сзади под капором.
Что такое? спросил доктор.
Лошадок накрою, объяснил возница, выпрастывая свернутую рогожу.
Правильно, согласился доктор, щурясь на пургу. Снег пошел.
Снег пошел.
Перхуша накрыл капор брезентовой рогожей, пристегнул по углам. Сел, чмокнул губами:
Н-но!
Лошади тронули.
«В лесу ехать спокойнейтут одна дорога, видная, никуда не денешься...»думал доктор, смахивая снег с воротника.
Давно ты решил малыми лошадками заняться? спросил он Перхушу.
Года четыре тому.
А чего?
Брательник у меня в Хопрове помер, Гриша, у него двадцать четыре конька осталось. А жена, знамо дело, ими заниматься не пожалала. Говорит: продавать буду. Тут меня ангел Божий сподобил спросить: а почем? По три целковых за штуку. А у меня тогда шестьдесят рублев было. Я говорю: давай куплю у тебя за шестьдесят. И сторговались. Взял их в лукошко да и понес к себе в Долбешино. А тут как раз и подвезло: хлебовоз наш, Порфирий, в город подался с сыном. Я у него и самокат прикупил недорого и еще лошадок поменял на радио. И стал заместо него хлеб возить. Тридцать целковых. На то и живем.
А чего ты обыкновенную лошадь не купил?
Обнакнаве-н-ну-ую! вытянул вперед губы трубочкой Перхуша, отчего профиль его стал совсем как у галчонка. На нее сена не накосишьси, на обнакнавенную-то. Я ж, барин, один, как выпь на болоте, куда мне сено ворочать! На корову-то косишь, косишь, не накосисси. Я и корову-то нынче не держу, бросил. А на малыхлюбо-дорого: полосу клевера посею, скошу, высушуим на всю зиму. Овса им намелю, водицу нальювот и вся недолга.
Нынче люди и больших лошадей содержат, возразил ему доктор. У нас в Репишной семья содержит большую лошадь.
Так то семья, барин! замотал головой Перхуша так, что шапка совсем наползла ему на глаза.
И, поправив шапку, спросил:
А какова лошадь-то?
Раза в два больше обычной.
В два? Это мало. Я у нас на станции видал и поболе. Вы там новое стойло не приметили?
Нет.
Осенью построили огромадное. Я вон по радио слыхал, нонче в Нижнем на ярмонке был битюг с дом четырехэтажнай.
Есть такие лошади, серьезно кивнул доктор. Используются для сверхтяжелых работ.
Вы видали?
Видал издали, в Твери. Вез такой битюг состав с углем.
Во! прищелкнул языком Перхуша. Сколько ж такая лошадь в день овса жрет?
Ну, доктор прищурился, морща свой нос, я думаю, что...
Вдруг самокат тряхнуло, крутануло, послышался треск, и доктор чуть не вылетел в снег. Лошадки всхрапнули под брезентом.
Ух ты... только успел выдохнуть Перхуша, теряя свалившуюся с головы шапку и налетая грудью на правило.
С носа доктора слетело пенсне, замоталось на шнурке. Он сразу поймал его и надел. Самокат стоял на обочине, накренившись на правый бок.
Засади тебя... Перхуша слез, потирая грудь, обошел самокат, присел, заглядывая под него.
Чего там? спросил доктор, не вылезая изпод полости.
Напоролися на чтой-то... Перхуша сошел вправо с дороги и сразу провалился в снег, заворочался, кряхтя, полез под самокат.
Доктор ждал, сидя в накренившемся самокате. Наконец показалась голова Перхуши:
Щас...
Он откинул успевшую покрыться снегом рогожу, потянул вожжи назад, не садясь на свое место:
А ну, а ну, а ну...
Лошадки, отфыркиваясь, стали пятиться. Но самокат лишь дергался на месте.
Дай-ка я сойду... Доктор отстегнул медвежью полость, слез.
А ну, а ну, а ну! Перхуша уперся в самокат, помогая лошадям пятиться.
Самокат дернулся назад, дернулся еще, съехал с гиблого места и встал поперек дороги. Перхуша обежал его спереди, присел на корточки. Подошел и доктор в своем длинном пихоре. Нос правого полоза был расколот.
Вот оно, засади тебя... Тьфу! плюнул Перхуша.
Треснула? пригляделся доктор, наклоняясь.
Ракололася, обидно чомкнул губами Перхуша.
На что ж такое мы налетели? поискал глазами доктор спереди самоката.
Там был только взрыхленный снег, на который падал хлопьями снег новый. Перхуша принялся на этом месте разгребать снег валенком, вдруг пнул что-то твердое, оно выскользнуло из снежной мешанины. Возница и седок склонились, силясь разглядеть это, но толком не увидели ничего. Доктор протер пенсне, надел снова и вдруг увидел:
Mein Gott... Он осторожно протянул руку вниз.
Рука коснулась гладкого, твердого и прозрачного. Перхуша встал на четвереньки, чтобы разглядеть. В снегу еле виднелась прозрачная пирамида размером с Перхушину шапку. Седок и возница ощупали ее. Она была из твердого прозрачного, похожего на стекло, материала. Поземка крутила снежные хлопья вокруг идеально ровных граней пирамиды. Доктор ткнул еепирамида легко скользнула в сторону. Он взял ее в руки, выпрямился. Пирамида была чрезвычайно легкой, можно сказатьсовсем ничего не весила. Доктор вертел ее в руках:
Черт знает что...
Перхуша приглядывался, отирая с бровей налипающий снег:
Чаво ж это?
Пирамида, наморщил нос доктор. Твердая, как сталь.
На нее напоролися? чмокал Перхуша.
Стало быть, на нее. Доктор вертел пирамиду. Какого черта она здесь?
Нешто с воза упало?
А зачем она?
А, барин... в сердцах Перхуша махнул руковицей, отходя к самокату. Нонче столько штук разных понаделано непонятно для чего...
Он ухватился за сломанный носок полоза, покачал осторожно:
Вроде не совсем отлупился.
Доктор со вздохом возвращающегося к нему раздражения швырнул пирамиду прочь, и она исчезла в снегу.
Барин, надо б полоз перевязать чем-то. Да и назад поворотить. Петруша высморкался в рукавицу.
Как назад? Ты что?
А то, что всего-то версты четыре проехали. А там, чай, в лощине снегу поболе, там с перетянутым полозом-то сядем. И тово.
Погоди, как назад? развел руками доктор. Там люди гибнут, там санитары ждут, там эпи-де-мия! Какойназад?!
У нас тожеэпидемия, рассмеялся Перхуша. Вон, глянь, как треснуто.
Доктор присел на корточки, разглядывая треснувший полоз.
С таким двенадцать верст не проедем. Вон мятель-то как заворачивает. Перхуша оглянулся.
Метель и вправду усилилась, снег несло и крутило.
Щас лесом проедем, а там в лощине-то как сядими тово. И раки про нас речныя перешепчутся.
А если его стянуть чем-нибудь? разглядывал полоз доктор, смахивая с него падающий снег.
Чем? Рубахою разве что. Стянуть-то стянем, а надолго не хватит. Сдерет. Поверну я, барин, от греха.
Погоди, погоди... задумался доктор. Чертова пирамида... Слушай, а что, если... У меня же бинт эластичный есть. Он крепкий. Бинтом стянем накрепко да и поедем.
Как бинтом? не понял Перхуша. Он же слабже рубахи, его ж сорвет вмиг.
Эластичный бинт крепок, со значением произнес доктор, распрямляясь.
Он произнес это так уверенно, что Перхуша замолчал, съежившись. Ему вдруг стало зябко.
Доктор решительно подошел к своим пристегнутым сзади саквояжам, отстегнул один, раскрыл, быстро нашел упаковку эластичного бинта, взял, увидел склянки и пузырьки в саквояже и радостно прищелкнул языком:
Идея! Идея... Он вытащил одну из склянок, заспешил к полозу.
Перхуша встал рядом с ним на колени, стал разгребать рукавицами снег. И нащупал еще одну пирамиду.
Во как, еще одна, показал он доктору.
К черту! Доктор пнул пирамиду сапогом, она отлетела прочь.
И тут же хлопнул Перхушу по спине:
Мы с тобой, Козьма, сейчас все исправим! Если б у тебя был моментальный клей, ты б склеил эту лыжу?
Знамо дело.