Я запнулся о ступеньки, упал. Не вижу ничего, но реву и вверх по ступенькам ползу. Вокруг гул этот, рёв, и страх. Такой страх, что аж кишки выворачивает. Вот тогда я видимо его на всю жизнь и натерпелся Никогда больше ничего так сильно не боялся
Коновальцев замолчал. Все его слова буквально оживали в моей голове. И хоть я никогда не видел городов до Великой Катастрофы, но под воздействием его рассказа, у меня начало складываться представление, как это всё могло быть. На какое-то мгновение, мне даже самому показалось, что это вовсе не семилетней Игорь бежит домой к маме, а я сам спасаюсь от чего-то страшного и непостижимого.
А что потом? осторожно нарушил я воцарившуюся тишину.
А потом Игорь хмыкнул. Потом я сознание потерял. А когда очнулся, мир стал уже таким, как сейчас
А что с людьми стало? спросил Столяров, подкидывая в огонь ещё пару веточек.
Погибли все. Кругом, куда не посмотри. Лежали как черные манекены жирной сажей натертые. Поблескивали. У меня дома никого живого не было. Я даже кота почерневшего в углу под столом потом нашёл, куда он, видимо, со страха забиться успел. Со всех наших девятиэтажек человек пять уцелело. Неизвестно почему.
Я слышал, что так Земля от зла очистилась, заметил я, чтобы поддержать интерес старика Игоря продолжать рассказ. Что погибли только те, кто того заслуживал.
Коновальцев откинулся на рюкзак и добродушно засмеялся, обнажая ряд вполне ещё крепких зубов. Я тоже улыбнулся и выжидающе на него посмотрел.
Глупости это всё, отмахнулся он. Вот чем мои друзья, мальчишки по пять-восемь лет, успели смерти заслужить? А родители мои? Всё это ерунда. Просто потом уцелевшим надо было найти хоть какой-то смысл в всём произошедшем Вот такой и придумали. А те, кто мог хоть немного это объяснить, ну, учёные разные, попросту этот день не пережили.
Да и к тому же, если бы все «плохие» люди, «достойные» смерти тогда погибли, разве бы мир не стал лучше? А ты, я смотрю, вот со своим ружьем уже сроднился. А это явный показатель того, что жить стало спокойнее
И с этими словами Игорь хитро подмигнул мне.
То есть, вы думаете, что всё это зря было? хмыкнул я.
Знаешь, я так долго над этим думал, что порядком надоело. Чего думать о том, что ты не в силах понять? Да и потом жить дальше надо было, делами заниматься, на ноги вставать.
А как же вы выжили, если совсем один остались? спросил Столяров, задумчиво глядя на языки пламени, видимо, тоже пытаясь представить, как всё это происходило.
У отца друг был, казах. Насип Сарсеныч. Добрый дядька такой, охотник. Он как раз у родни в гостях был, когда всё случилось. У него тоже все погибли, две дочки маленьких, родные, все в общем. Он меня и подобрал. Просто ходил по всем адресам знакомым, хоть кого-нибудь живым застать хотел.
Так обрадовался, когда меня увидел. Обнял, плакал, бормотал там что-то Потом мы быстро пешком из города выбирались, на дорогах ведь не протолкнуться было, всё в черных телах, и машинах обугленных. За городом уже нашли одну, чудом уцелевшую, и дальше уже на ней.
А что, машин много уцелело? спросил я.
Это я плохо помню. Помню что они все, которые на дороге были, чёрные стояли, и почти в каждой люди сидели. Мёртвые разумеется. Но некоторые да, работали каким-то чудом А небо ещё месяц оранжевым цветом светилось.
Почему в городе не остались? спросил я после очередной долгой паузы, не давая Коновальцеву прекратить рассказывать.
Хороший вопрос, хмыкнул старик. В городах ведь после всего этого только хуже стало. Вот ты говоришь, все кто смерти заслужилпогибли. Да нет уж. Столько негодяев осталось, что дальше не куда. Вот представь, что было людей, скажем, вот столько
И с этими словами Коновальцев максимально широко развел руки, а затем свел их вместе, оставив лишь небольшое круглое пространство между огрубевшими ладонями.
А стало вот столько. Не плохих, не хороших. Не умных, не дураков А всех. Вот как было человечество, так и осталось, только в меньшем объеме. Может в тысячу, может в сотню тысяч раз Со всеми нашими человеческими пороками, страхом, жадностью, алчностью, злостью, трусостью Ну и с человеческими качествами конечно, щедростью, состраданием, храбростью, честностью.
В городах уцелевшие в кучки сбились. Кто поумнее был, тот что-то полезное делать начал, восстанавливаться, жизнь налаживать. А кого природа умом обделила в скотство скатился. Мародерствовать начали, грабить. Человек ведь такая тварь, только волю дай, всё его звериное нутро наружу полезет, и ахнуть не успеешь, как хуже любого животного станет.
Ну, это далеко не каждый, скептически заметил я.
Конечно, не каждый, добродушно улыбнулся старик Игорь, с такой интонацией, словно просил не относиться серьезно к его словам.
Так выходит, вас друг отца дальше воспитывал? заключил Столяров задумчиво почесав подбородок.
Именно так, кивнул Коновальцев, надвигая на глаза шляпу и откидываясь на рюкзак.
Судя по его виду, старик не собирался больше ничего рассказывать. Но мне было интересно узнать что-нибудь ещё из его жизни. Уж больно хорошо он говорил. Да и любопытство моё никак не хотело успокаиваться.
Может, всё-таки расскажете, зачем вы забрались так далеко в степи? спросил я. Мне кажется, это неспроста.
Да с чего ты взял? раздалось из-под полы шляпы.
Ну, даже не знаю. Обычно старики около своих домов сидят и только на жизнь жалуются, заметил я, пожав плечами. И всё рассказывают про времена, когда что-то было лучше, чем сейчас. Их куда-то идти никакими уговорами не заманишь. А от вас я пока не одной жалобы не услышал, хотя дорога далась явно нелегко. И что-то мне подсказывает, что и не услышу Такое обычно бывает, когда у человека есть цель. Причем, какая-то только ему одному понятная и ясная. Которую, может со стороны и не понять Но, тем не менее, для него очень важная
Шляпа Коновальцева приподнялась, и язычки костра отразились в глазах старика.
Ну что ж, хмыкнул Игорь вновь выпрямляясь и пододвигаясь поближе к костру, если у вас, ребята, найдется пиалушка-другая крепкого чая, то, пожалуй, я могу рассказать одну историю. Думаю, она может оказаться интересной
Если чай нужен, так я сейчас принесу, кивнул Столяров, поднимаясь со своей кошмы. Только без меня не начинайте, я тоже послушаю.
Конечно, конечно улыбнулся старик, поправляя полы плаща и поудобней подпирая спину рюкзаком.
Илья встал, и, подняв с земли зеленые пиалы, украшенные золотистым казахстанским орнаментом, двинулся в сторону большого костра, рядом с которым стояла полевая кухня.
Степной ветерок коснулся нас слабым порывом и в ноздри вновь ударил пряный аромат степных трав, отходящих от дневной жары. Я доел свой кусочек вяленой говядины и составил в одну кучу все пустые плошки, чтобы вид грязной посуды не мешал спокойно воспринимать окружающую нас степную ночь и интересный рассказ Коновальцева. А в том, что рассказ будет интересным, я не сомневался. Словно поняв мои мысли, старик Игорь хмыкнул и сказал:
Подбрось дровишек, если тебя не затруднит. История будет долгой. И, кто знает, может, даже почерпнешь из неё что-нибудь полезное для себя.
Я спокойно выполнил просьбу старика, и поудобней устроился рядом с огнем, поправив куртку и оружие. В скором времени появился Столяров, держа в руках закопченный трёхлитровый чайник, из носика которого валил густой пар.
На кухне уже спят почти все, пояснил здоровяк, садясь на свое место и наливая в пиалы душистый чай. Так что я полный забрал, чтоб по десять раз не ходить.
Ну и правильно, улыбнулся Коновальцев, принимая протянутую ему пиалу. Ух, какой крепкий, спасибо большое.
Спасибо, тоже кивнул я, принимая пиалу.
Старик Игорь сделал большой глоток, и, подняв шляпу повыше на морщинистый лоб, что бы было видно его лицо, начал свой рассказ
Светило палящее полуденное солнце, от которого, казалось, нигде нет спасения. Мой старый армейский УАЗ-ик, с проржавевшим кузовом и почти облезшей краской, двигался по извилистой дороге. Впрочем, дорогой это можно было назвать с трудом. Скорее по огромной промоине, среди отвесных стен высотой метров пять, пробитых потоками воды в белой глине. Это был самый настоящий каньон, и я чувствовал себя ковбоем времен дикого запада. Только вот конь был стальным, и, к тому же, голодным.