Гус стукнул кулаком по столу. Последняя опрокинутая чашка упала на пол и разлетелась на острые осколки.
Он должен отсюда выбраться. Он не может подвести Крума. Обследовав все комнаты, он добрался до спальни. Сердце сжалось новой болью. Память безжалостно подбрасывала ему картинки сладостных минут, проведённых здесь с Линдой. К чистому чувству любви уже тянули свои щупальца обида, раздражение и гнев. По рукам пробежал холодок. Ванная. Окно. Она забыла закрыть окно. Свобода, снова свобода!
46
В пекарне Крума кипела работа. Семь белых колпаков, четырнадцать рук и неисчерпаемый кладезь энергии. Запах корицы привычно ласкал ноздри, тянущееся повидло радовало глаз, печи низвергали огненный жар.
Так, ребятушки! командовал Крум, стоя посередине пекарни. Загружай булочки, вынимай багеты. Ар, давай скорее, а то корочка слишком подрумянится. Да и вы, ребята, поторапливайтесь, печи просят новой порции.
Крум скользил взглядом по всем участкам своего хлебного королевства, удовлетворённо теребя ус. В этот момент счастье охватывало его, накрывая с головой. Сердце колотилось чуть быстрее обычного, а душа пела хлебные песни, периодически растягивая рот удовлетворённой улыбкой. Он, будто дирижёр, взмахивал руками, раздавал указания. Работники весело поглядывали на Крума. Своё дело они знали хорошо, но Крум вносил в их жизнь особый заряд энергии, вдохновляя не просто делать свою работу механически, а творить, находить в простых процессах радость, каждый раз будто-бы рождая хлеб.
Мы с вами все бабки-повитухи хлебных жизней! Хлеб рождаться должен, а не выпекаться! любил поговаривать Крум.
Налаженный ритм работы прервал Хоних, резко открывший дверь в пекарню. Крум сразу почуял неладное. Глаза Хониха тревожно бегали, руки нервно подрагивали.
Хоних, дружище! Проходи скорее! Крум подхватил нежданного гостя под руку и повёл в свой закуток за самой большой печью. Ар, принимай руководство в свои руки, я отвлекусь ненадолго.
Ты видел это? Хоних протянул Круму свежий выпуск «Аскерийских новостей».
Ты же знаешь, пекарь виновато поглядел на друга, я газет не читаю, некогда. Да и запах их сильно отличается от хлебного!
Хоних молча, трясущимися руками развернул перед Крумом газету с фотографией Гуса.
Наш мальчик попал в беду! Крум всплеснул руками. Не приводят к добру эти газеты.
Мой сын попал в беду! голос Хониха срывался, дребезжа накатывающимися слезами. Я ищу его, думал, он у тебя.
Да, должен быть, сейчас подойдёт, у него рабочий день начинается, когда первая партия хлеба готова. Будет с минуты на минуту
Крум усадил друга на лавку, засуетился, сотрясая и без того перегретый воздух пекарни беспорядочным размахиванием рук.
А вот, ктой-то пришел, дверь стукнула! вскочил Хоних, бросаясь к выходу. Гус, мой мальчик! Хоних схватил его за руку и потащил к Круму.
Вы всё знаетеГус увидел лежащую на лавке газету со своей фотографией.
Да, сынок! Хоних с волнением подобрал газету.
Гус! Крум посмотрел на него серьёзным взглядом. Что бы ни случилось, ты можешь рассчитывать на меня, да и ребята наши тебя поддержат. Что собираешься делать дальше?
Спасибо, Крум! Спасибо, Хоних! в глазах Гуса защипало. Работать, печь хлеб, жить!
Газеты жить не дадут! Крум покачал головой. Популярность, она не всегда работе помогает, скорее наоборот.
Гус! Хоних взял его за руку. Я сразу почувствовал, что ты особенный! Сынок! голос снова сорвался, с трудом пробиваясь наружу. Я говорить-то не мастак, да и помощник из меня неказистый
Хоних отступил назад, уже не пытаясь скрыть накатывающиеся слёзы. Гус и Крум с волнением наблюдали за ним, понимая, что в его душе творится настоящая буря.
Ты говори, дружище, говори! Крум ободрил его. Душа долгого молчания терпеть не может, её освобождать от тяжести иногда требуется.
Салли не хотела иметь детей, начал Хоних. Сначала мы это простоть откладывали. Она всё считала, сколько гаверов надо. Счёт её всё время с их наличием не сходился. Бредитов мы по молодости уйму набрали, больше нам не давали. А родить в Аскерии бесплатно сталоть практически невозможным. Не просто родить, а родить в знак Достижения. Она всё время детей как убыток рассматривала. Потом и считать перестали, так и остались вдвоём. А я всегда детей любил. Помню, завижу у кого из знакомых, по¬держу на руках, так потом неделю как больной хожу. Сына хотел! Хоних дёрнул рукой, смахивая слезу. Годы шли, отец-то во мне и загиб. Только иногда ныть начинает вот здесь! Хоних потёр грудь в районе сердца. А ты когдать появился в сарае, грудина так защемила, что перекосило меня всего. Понял, что неспроста это, знак мне был. Судьба позаботилась обо мне. Испугался я только, вот и отпустил тебя сразу. А после что началось, такая ломка, я места себе не находил. Так судьба второй раз надо мной смилостивилась. Появился ты, да ещё помощь моя понадобилась! Хоних посветлел лицом, на губах заиграла лёгкая улыбка. Не поверите, но это были самые счастливые дни моей простой жизни. Счастье, как солнышко, показалось, посветило, поиграло со мной. Маленький никчёмный человечишко стал необходим, полезен. Наша жизнь так устроена, что быть кому-то нужным надоть. Человек хоть и рождается один, а в жизни один быть не может. Каждый при жизни разные родные души находит: ктожену, ктодетей, ктодрузей. Крум, конечно, мой друг, я ему благодарен, но с тобой особый случай. Чтой-то я заговариваюсьХоних осел на лавку, опуская своё мокрое от солёных слёз лицо в рукав куртки.
Гус сел рядом, обнял Хониха. С другой стороны на лавку опустился Крум. Трое разных людей, сведённых обстоятельствами жизни в одно место, молчали каждый о своём.
Салли говорит, что странный ты! Хоних посмотрел на Гуса. А каким же тебе быть, если все нормальные вокруг сошли с ума. Получается, что всё с ног на голову перевернулось. Может, ты и есть самый нормальный среди этого сумасшествия
Мысли Гуса метались, сталкиваясь в неразрешимых противоречиях. Пекарня, маленькая пекарня сияла ярким пятном человечности на бездушной и расчётливой карте Аскерии. Трагедия двух не договорившихся сердец, история не родившихся детей протестовала против оцифровки и дороговизны жизни, хрипела сопротивлением гаверам. Жизнь пыжилась детьми в виде Достижений, вытряхивая любовь, как грязный половик. Продолжение человеческого рода становилось выгодным или не выгодным делом, зависящим от бредитов. Новый человек имел возможность появиться лишь в долг, взаймы, с последующей отдачей, превращая всё существование людей в бизнес на жизни.
А, вот вы где? лицо Салли просияло победной улыбкой. А я всё волнуюсь. Думаю, где мой муж ненаглядный? Да и Гус, я вижу, здесь!
Женщина появилась неожиданно, прервав молчание. Испуганно, глуповато улыбаясь, Салли топталась на месте, озираясь по сторонам.
Я пойду! А то дел много! Салли начала удаляться боком, задевая стеллажи с хлебом.
Ты чтой приходила-то? спросил Хоних вслед жене.
Хлопок двери пекарни стал ответом Хониху.
Не нравится мне она! напрягся Крум. Задумала чего! Я её знаю, просто так тебя искать не будет, обратился он к Хониху.
Я пойду, сказал Гус, вставая. А то пора, хлеб выпекся, моя работа начинается.
Помощники пекаря дружно приветствовали Гуса. Последнее время его обязательность и пунктуальность снискали ему уважение в пекарне.
Крум и Хоних в задумчивости сидели на лавке, продолжая размышлять о своём. Они привыкли дружить молча. Хоних часто бывал вечерами у Крума. Приходил, садился, погружаясь в атмосферу домашнего тепла и уюта. У окна стояло его кресло со старым цветастым пледом. Кресло друга. Молчали, пили чай, иногда закуривали трубки. Лишних слов не говорили, дружить в их понимании значило находиться рядом.
Там клаеры пекарню окружают! Ар забежал в помещение, закрывая за собой дверь на засов. Офицеров СЗА полный двор!
Помощники пекаря вышли из-за своих рабочих мест. Крум и Хоних встревоженно встали.
Это Салли привела их! проговорил Крум. Говорил же, не будет она просто так сюда приходить.
Сынок! Хоних подошёл к Гусу. Это они за тобой прилетели, хотят схватить.