Не так уж и подолгу нас нет домамесяц через каждые четыре. Но каждый пятый месяц гадать, живого ты ждешь или мертвого, не всякому под силу. А дождаться живого еще труднеепотому что вернется он не таким, каким уходил. Иным. Каждый раз хоть немного, а иным. Это ведь Границаи она меняет тех, кто соприкоснулся с нею. Меняет, перекраивает, перелепливает на свой лад вот потому и положено службы на границе месяц, а отпуска после негочетыре. Иначе года не минует, а от пограничника ничего не останетсянелюдь получится.
Граница, граница нет в ней ничего такого с виду, земля как земляпо эту сторону мы, по другую Орхесса, два королевства, все как полагается, и поле ничейное между нами вот только одуванчики на нем алые. Я и сам в такое не верил, пока не увидел. Алые они, а не желтыебудто кровью поле забрызгано и пух у них тоже алый, а не белый. Как ветер подуетбудто души этих капель крови над полем летят. С непривычки жуть берет.
Потом-то привыкаешьи к ветру, алому от одуванчиков, и к постоянному ожиданию. Нетне набега из Орхессы, этого как раз можно не опасаться. Мы не ждем их нападения, а они не ждут нашего. Слишком много крови было пролито когда-то на этой границе. Пролито страшно, предательски Пролито столько, что она размыла совсем иную границуне между нами и Орхессой, а между нашим и иным миром. Кровь текла рекойи по этой реке к нам приплыло такое, чего и в кошмарном сне не увидишь.
Во всех Храмах тогда трезвонили во все колоколамол, конец света настал за грехи наши, раз нашествие демонов началось и вековечное Зло явилось по наши души Вранье все это. И грехов никаких не было, и не демоны на нас напали, и Злом они не были, тем более вековечным, и души наши им были без надобности. Вояки как воякии не души им были нужны, а земля в общем, все, как у людей. С той только разницей, что людьми они не были. Вампирами, оборотнями, колдунами чудовища как чудовища, если вдуматься. Ничего особенного. Никак уж не демоны. И совсем не бессмертные или там неуязвимые. И убить их можно, и в плен взять можнода зачем далеко за примером ходить, если один из таких пленников был моим дедом! Пленные в нашем мире как раз неплохо приживаютсяэто их мир для нас чистая отрава. Мы не можем дышать этим воздухом, пить эту воду, ходить под этим солнцеммы гибнем там, теряя человеческое обличье, гибнем в страшных мучениях. И потому война не закончена. И не будет закончена, пока не будет найден способ закрыть границу не частично, а полностью. Чтобы захватчик прекратил свои попытки раз и навсегда, война должна быть закончена на его территории. А вот этого мы как раз сделать и не можем. Никто из нас и суток не проживет в мире, откуда пришли эти создания. Мы не можем закончить войнумы можем только защищать границу всякий раз, как она открывается и иной мир выплескивает на нас новую волну чудовищ.
И потому нам в нашем форте нет надобности ждать нападения из Орхессы. А пограничники Орхессы не ждут нападения с нашей стороны. Тем болеепредательского. Еще совсем немного крови, еще хоть одно предательствои граница истончится в прах, рухнет, и ни у кого не будет защиты от тех, кто приплыл по кровавой реке. Наверное, это самая мирная граница на свете. Потому что пограничники с обеих сторон ждут вовсе не нападения соседей. Они ждут, что небо вспучится темно-багровым пламенем посреди окоема, а потом оно разомкнется, и за ним будет не поле алых одуванчиков, не форт соседей по границе, не солнце и облаказа ним будет иное солнце и иное небо, из него дохнет совсем иной ветер, и из этого разрыва в небесах шагнут те, от кого мы и охраняем эту границу.
Ожидание даже к нему привыкаешь. Даже и к тому, что не у всех оно сбывается. Кто-то весь свой срок на границе отслужит, а при нем ни разу врата из иного мира не откроются. Так и уйдет в отставку, не зная, впустую ли он дал Границе исковеркать свое тело и жизнь, или все же хоть какая от него польза была. А кто-то за время своей службы не раз и не два вскакивал по боевой тревоге, когда небо размыкалось в иное пространство.
Ко всему можно привыкнуть. Даже и к тому, что делает с тобой Граница. Это новички, отслужившие свой первый месяц, пыжатсямол, да я, да мы, да слава и почет героям Границы. Все правильно: и слава, и почет, и герои И только потом в первые же четыре отпускных месяца начинает до новобранцев доходить, почем слава и за что почет Потомкогда эти юноши и девушки просыпаются с колотящимся сердцем, просыпаются по ночам оттого, что в их теле пробуждается нечто прежде неведомое властное, непокорное, неумолимое, творящее их плоть заново, не спросясь Просыпаются оттого, что их переделываюти не извне, а изнутри. Их собственное тело переделывает их в нечто иное переделываети мир вокруг них тоже становится иным, не таким, как прежде, потому что это новое тело и видит его по-другому и сам ты другой, и мир твой другой, вроде и тот же самый, а все равно другой, на вкус, на цвет, на ощупь, на звук, на запахдругой, другой, другой!!! Зелена трава, да не по-прежнему, светит солнце, да по-иному
Далле
Забавно, как мы все по-другому и выглядим, и даже одеваемся, когда отправляемся в Пограничный форт. Когда мы поодиночке подходим к Приворотному Залу, это вроде и не так заметно, но когда мы собираемся в нем вместе, это просто бросается в глаза. И ведь не всякий со стороны скажет, в чем именно заключается странность Хотя, что она есть, заметит каждый.
Так не одеваются для повседневной жизни. Так не одеваются, собираясь на войну. Так не обряжают перед смертью. А ведь Границаэто и жизнь, и война, и смерть, и многое другое.
Одежда у нас у всех темная, немарких цветов, подходящая, чтобы затаиться в тени, черная, буро-зеленая, темно-коричневая. Никак уж не яркий мундирчтобы враг видел издалека и боялся облекающей тебя яростной радости алого, синего, желтого. Но и на полевую форму непохоже, потому что кто же станет украшать ее всякими хитрыми тонкими узорами! А наша темная, неброская на первый взгляд одежда сплошь изукрашена вышивками, мережками, прорезным шитьемсловно мы собираемся на какой-то праздник только это тайный праздник, о котором непричастные не знают ничего, и потому наши красиво изукрашенные наряды так неброски. Праздник тайный и долгожданный, как первое касание руки любимого.
Ты здесь, любовь моя, рядом со мной. На тебе черная рубашка, сплошь расшитая черной же нитью тонким сложным узором Вчера ты целовал меня, когда я положила последние стежки, а сегодня уже надел ее и как же она тебе к лицу! Насмотреться на тебя не могу, Дилан, и не смогу никогда. И никогда не привыкну к тому, что мы вместе, всякий раз, каждую минуту это отзывается в моей душе, как чудо, каждая минута остра и свежа, как самая первая А ведь останься я храмовой жрицейи мы бы никогда не встретились!
Далле Твоя ладонь ложится на мою. О чем ты думаешь?
О том, как же нам повезло, что мы встретились
Нам? Это мне повезло, улыбаешься ты, и в твоей улыбке столько безоглядного счастья, что у меня сердце щемит от ответной нежности. Невозможно просто повезло. Могли ведь и в самом деле не встретиться. Мне-то на Границу прямая дорога лежала. Но ведь у тебя было состояние, почет, уважение. А ты все бросила и ушла в Пограничный отряд
Замуж хотела, безмятежно сообщаю я и с удовольствием смотрю, какое удивление отображается на твоем лице.
Далле! Да ты шутишь!
Нисколечко. Вот что хочешь, то и думай, а я просто хотела выйти замуж. И не за кого попало, а по любви.
И тебе храмовое пророчество открыло, что ты встретишь здесь меня? улыбаешься ты. Быть не может! Пророчестваони впрямую никогда ничего не говорят. Их еще попробуй пойми: то ли тебе сулят безвременную смерть, то ли удачу на охоте, то ли сердечную любовь, то ли и вовсе кружку горячего вина
Вот потому я никаких пророчеств и не испрашивала, киваю я. Просто я знала, что судьба моя здесь. А иначе мне так всю жизнь одной и вековать? Охотников за мной поухаживать и то не найдетсячто уж о любви говорить а чтобы меня кто замуж за себя взял, так и вовсе
Далле! перебиваешь ты. Ну что ты говоришь такое! Разве тебя можно не полюбить?
Кому как, задумчиво говорю я. Дилан, сердце мое неужели ты и правда не понимаешь, кто я такая? Не понимаешь, кем я была в Храме?