Шаманлысый (человек?), вся головав татуировках. Шея, ключицы, голые плечи, даже уши и (закрытые) веки покрыты вязью цветных малопонятных узоров. Урод. Правильный череп, тугие, налитые силой мышцы торса и рук, чистая без изъянов кожа, длинные, ловкие пальцыон почти красив.
Шеймен, свиньи на ферме дохнут с голода, мы должны пополнить припасы. Ты нам нужен Пожалуйста.
Шеймен лениво, очень-очень медленно открывает глаза. Человек в офицерской форме внимательно всматривается в их цветразный, в зависимости от настроения. Сейчас на него (сквозь него) глядят два нейтрально-серых зрачка. Человек вздыхает про себя, не зная, к чему готовиться.
Помоги.
Шеймен смотрит, Шеймен еще чего-то ждет.
Прости их если хочешь, жены погибших офицер замолкает, с трудом подбирает слова. Жены погибших в прошлом инциденте охотников будут молить у тебя прощения за свои глупые слова. Шеймен, хочешь?
Шеймен качает головой, он не хочет. Шеймен двумя пальцами тычет в сторону своих нейтрально-серых глаз, затем сжимает кулак, держа его на уровне глазлюбых, и нейтрально-серых, иногда добро-зеленых, часто ало-яростных, нередко загадочно-синих. Любых.
Человек в офицерской форме прекрасно знает этот жест, его он видит пятый день подряд. Шаман вновь будет смотреть в будущее, гадать на предстоящую охоту. Прошлая вылазка унесла жизни восьми сталкеров. За все годы, что шаман покровительствовал Общине, за десятки и десятки охот погибло в два раза меньшеШеймен впервые не увидел (не предвидел?) засаду мутантов. Быстрых, умных, смертоносных. Глупые женщины, несчастные женщины, верившие в его непогрешимость и неуязвимость своих мужей под его защитойпрокляли впервые промахнувшегося шамана.
И теперь он смотрит в будущее. Пристально, глубоко, настолько глубоко, что человеку в офицерской форме и не снилось в его «одиноких» кошмарах. И всегдавот уже четыре дня подрядвидит одно и то же. Сейчас он прогонит отчаявшегося человека в старой, порядком поношенной офицерской форме и будет вновь смотреть. Глубоко-глубоко.
Человек в офицерской форме хочет махнуть рукойдемонстративно, зло, безнадежно. Но шаман уже не здесь, он скрыл глаза под татуированными векамии демонстрировать что-то уже некому. И незачем. Офицер уходиттуда, куда не хочет идти, в общину, где ждут ответа и надежды. И где сегодня не дождутся ни того, ни другого.
* * *
Шеймен ныряет глубоко-глубоко, настолько глубоко, что не может вспомнить старого измученного человека в форме. Здесь нет ни времени, ни места, ни человека в форме. Едкая, беспросветная темнота и вязкая, без малейшего звука тишина. Этобудущее, которое пока не наступило. Его еще нет. Есть только Шеймен, его протянутая ладонью вверх рука и ожидание. В раскрытую ладонь ложится монета. Ее не было здесь и не будет после, когда она взлетит и упадет обратно в ладонь. Она покажет Шеймену свою грань и вновь перестанет быть.
Орел, думает Шеймен оглушительно громко. Он не знает, кто должен его услышать, но старается изо всех сил. Орел!
Подбрасывает монету. Ловит. Держит сжатый кулак перед своими ало-яростными глазами. Разжимает пальцы. Решка. Опять. Всегда. Он хватает монету, чтобы перевернуть, увидеть нужную грань, но другой грани нет. Есть только решка, всегда только решка. Он забудет свое видение, оставит в глубине и сновазавтра, через неделю, сотни раз подрядзагадает орла.
Дело в нем, ему нельзя вести людей на охоту. Благословение обернулось проклятьем.
Шеймен открывает глаза. Он снова здесь и сейчас. И он кривит губы в злой усмешке. Здесь и сейчас. Если судьба зла к нему, он сломает эту судьбу, он создаст себе новую. Сам. Ведь онШеймен. Тот, кто видит, тот, кто может.
* * *
Безмолвный Екатеринбург под слоем грязно-серого пепла. Укутан радиоактивной пылью, ловит последние отблески солнца, вязнущего в трясине горизонта. Серый город теряет свой единственный цвет, сливаясь с бесцветно-темной ночью. Умирающему городу страшно, он боится однажды стать мертвым, он боится остаться с ненавистной ночью навсегда.
Уцелевшие многоэтажки Новой Сортировки почтительно гнутся пред низкорослой Старой Сортировкой. Старая Сортировка почтительно тянется к земле. Земляэто руины, вывернутые наизнанку дороги, завязанные в узлы улицы и переулки. Всё, как всегда, всё, как везде. И только люди людей слишком много для этого места.
Тринадцать охотников. Много. Слишком. И число так себе. Возможно, в Общине не страдают суевериями либо считают его, Шеймена, четырнадцатым охотником. Напрасно: сталкеры отдельно, шаманы отдельно. Тринадцать. Плохое число.
Массивные ворота за спиной гремят железными запорами, отрезая Общину от охотничьих угодий. Впереди пустырь Старой Сортировки, метров двести выжженного пространства. Бесцветно-серый асфальт под ногами, бесцветно-грязное небо над головой, позади запертые дверипод цвет этого миравыцветшие, впередиза пустынным пятачкомпереполненные хищниками джунгли из железобетонных развалин. Осколки, трупы высотных и не очень домов, ржавые скелеты выпотрошенных машин, мертвая память о мертвом городе. И новая жизнь, голодная, злая, неукротимая.
Охотникивсе тринадцатьпрекрасно понимают, кто они и что они без шамана. Шаман ему плевать на то, кто и что понимает. Или кто чего не понимает. Это все не имеет значения. Никакого. Ему нужно вывести группу на огневые рубежи, приманить нужных животных, а потом вернуть охотников в Общину, уже с трофеями. Все. Простая схема, внезапно давшая сбой несколько дней назад. Почему все пошло не такэто правильный вопрос, вот, что имеет значение.
Внизу в канализации живут сомнамбулытупые злобные твари, похожие на гусениц-переростков. Днем твари охотятся, ночью забываются крепким до беспробудности сном. Сильные физически, совсем задохлые на головуникакой ментальной защиты, спящих их можно брать «голыми руками». Только пробейся в крошечный, беззащитный мозг и отдай командувесь выводок уродов тут же рванет наверх. Не приходя в куцее сознание. Весь выводок уродов, послушный воле Шеймена, безропотно пойдет на убой, под ножи мясников, на корм свиньям, не брезгующим таким уродливым и неаппетитным угощением. Охотникитак происходит в восьми случаях из десятине сделают даже выстрела. В оставшихся двух случаях автоматными (совсем редкопулеметными) очередями придется отсекать не в меру ретивых мутантов, покушающихся на медленно ползущую в Общину людскую добычу. Такая вот охота.
Но в прошлый раз сомнамбулы не отозвались на Зов. Шеймен не смог пробиться туда, где всегда хозяйничал безраздельно. И группе пришлось охотиться на менее привычных жертв, в менее удобных условиях. И гораздо менее удачно.
Хватит. Сейчас он все сделает как надо. Шаман застывает на месте в предвкушении, настает время силы. Настоящей, а не той бледной тени, что обитает в охотничьих огнестрелах. «Пулядура, шаманмолодец». Шаман улыбается: пора насладиться тем, что имеешь. Дарэто благословение проклятых времен, компенсация за среду обитания, в которой невозможно обитать. Без силы.
Шеймен с наслаждением потягивается, разминая мышцы. Пора.
Мастер Вит училвсе есть вода. Все мыдети Великого Океана. Великого Океана. Жизнь, смерть, силавсе Океан. Если ты видишь его, если ощущаешь его, то можешь почерпнуть («одолжить» говорил Мастер Вит) немного силы. Ровно столько, сколько сможешь унести. Ни меньше ни больше. Пора.
Шеймен закатывает глаза, раскидывает руки в стороны и погружается в Океан Пытается и не может. Океана нет. Глаза Шеймена непроизвольно распахиваются: Океана нет. Океана нет!!! Откуда, черт побери, ему черпать силу?!
Спокойно. Спокойно, это просто осечка. Нервы, усталость, печать прошлой неудачи. Это странно, это неправильно, но так уже бывало. Давно, во времена обучения. Нужно всего лишь нащупать потерянную нить, поправить сбитый прицел.
Шеймен оборачивается к охотникам. Легкая калибровка силы совсем не помешает. Шеймен легко касается сознания ближайшего сталкера. Страх, тревога, напряжение. Привычная картина. Нет, еще кое-что. Сомнение! Ого, пушечное мясо позволяет себе усомниться в немШеймен еле слышно хмыкает. Забавно. Извечное подобострастие с новымкисловатымпривкусом. Приторное, а теперь еще и кисло-приторноекакая гадость!