Не только, как бы невзначай бросает через плечо мужчина, здесь много чего можно только «так», а не «иначе». В этом и есть воспитание. Прошу вас, он останавливается перед высокой двустворчатой дверью и приоткрывает её, пропустив вперёд Лизу, которая всё это время шла скрепя зубами и вонзая ногти себе в ладони и, соответственно, меня.
Вашего мальчика сейчас приведут, добавляет он, закрывая за нами дверь.
Комната, в которой мы оказались, представляла из себя большой зал, в котором стояли несколько десятков, вполне себе уютных, столиков, как в провинциальных американских кафешках из старых фильмов. На противоположной стороне были такие же двери, как и те, через которые мы вошли. Отворились они примерно через пять минут нашего ожидания и в них появились Лёша и сопровождающий педагог, тоже мужчина.
Господи, всхлипывает Лиза, увидев остриженные почти «под ноль» волосы своего сына, что это такое?
Это наше правило, не сбавляя шаг, отвечает за парня педагог, здесь все равны. Это должно быть даже во внешнем виде.
Да? искренне удивляюсь его заявлению. Вы же готовите их к жизни. Так причём здесь равенство?
Притом, что учиться быть частью социума и жить в нёмэто не одно и то же. У нас свои методики, вам в них вдаваться ни к чему, искусственно улыбаясь, уточняет мужчина. Кстати, обращается он уже к Лизе, я классный руководитель вашего сына. Зовут меня Виктор Семёнович. Вы можете знать меня Виктор.
Лиза, коротко отвечает она, не сводя глаз с Лёши.
А вы, я так полагаю, Игорь, инспектор из УИЦ? перевёл Виктор Семёныч, кажущийся безразличным, взгляд уже на меня.
Так точно, отрапортовал я.
Ну, что же, можете сами убедитьсясын Елизаветы, действительно, помещён в образовательное спецучреждение. Так что, полагаю, она имеет право, на определённые льготы. Ну, конечно, на ваше усмотрение, сразу поправил он себя.
Извините, подняла на него глаза Лиза, едва сдерживая слёзы, а вы так и будете здесь стоять?
Сожалею, но моё присутствие обязательно, с показным сочувствием разводит руками Виктор Семёныч. Вообще-то, когда проходят плановые встречи, мы оставляем наших воспитанников с родителями и просто ждём за дверью. Но, у вас особый случай. Это первое свидание. Внеплановое, хочу заметить! Так, что, по инструкции, я должен быть рядом.
Как ты, сынок? едва дослушав отчеканенную речь, наконец, обращается к сыну.
Нормально, отозвался парень, после секундной паузы и с оглядкой на педагога.
Ты хочешь домой?
Я он замялся, потом потянулся к матери и прошептал в самое ухо, я хочу этого больше всего на свете
Слёзы из глаз сына и его матери одновременно расчерчивать щеки солёными струйками.
Так! строго гаркнул педагог. Не шептаться! Это против правил!
Да пошёл ты, со своими правилами! не выдерживаю я внутреннего эмоционального давления, которое уже достаточно промяло ту заглушку из цинизма и навязанных норм, что со временем ввинчивают в каждое из живых сердец.
Простите? искренне удивился мужчина и непонимающе посмотрел на меня.
«Простите», кривлюсь, словно полудурок. Иди на хер, говорю!
А вы точно
Сочно, перебиваю я его, очередной детской кривлякой и въезжаю в ухо, со всего размаху, Серёгиным подарком, купленным на нелегальном рынке. Виктор Семёныч почти беззвучно каркает, отшатывается и валится на пол.
Это чтопистолет? опешил Лёша.
«Это чтопистолет?»продолжаю кривляться, видимо, из-за натянутых до предела нервов. Ну, чего стоите? уже гаркнул я на мамашу с сыном. Ходу!
Я понял, что во мне несколько секунд назад что-то перещёлкнуло. Совсем тихонько, еле слышно. Какой-то микроскопический тумблер в моём сознании, который меняет ход всех мыслей и всю постулативность суждений. С этим щелчком родился новый человекчеловек, ненавидящий современное общество так же сильно, как и себе подобныхпозволивших создать худшее рабство из тех, которое только может быть. Рабство, в котором рабы не понимают, что они рабы
Смотрите, сказал фараон жрецам, внизу длинные шеренги закованных в цепи невольников несут по одному камню. Их охраняет множество солдат. Чем больше рабов, тем лучше для государстватак мы всегда считали. Но, чем больше рабов, тем более приходится опасаться их бунта. Мы усиливаем охрану. Мы вынуждены хорошо кормить своих рабов, иначе они не смогут выполнять тяжёлую физическую работу. Но они всё равно ленивы и склонны к бунтарству Смотрите, как медленно они двигаются, а обленившаяся стража не погоняет их плетьми и не бьёт даже здоровых и сильных рабов. Но они будут двигаться гораздо быстрее. Им не будет нужна стража! Стражники тоже превратятся в рабов. Свершить подобное можно так, фараон сделал небольшую паузу, чтобы максимально привлечь внимание жрецов, которыми и так поглощалось каждое его слово.
Пусть сегодня, перед закатом, глашатаи разнесут указ фараона, в котором будет сказано: «С рассветом нового дня, всем рабам даруется полная свобода. За каждый камень, доставленный в город, свободный человек будет получать одну монету. Монеты можно обменять на еду, одежду, жилище, дворец в городе и даже сам город! Отныне высвободные люди».
Утром следующего дня жрецы и фараон вновь поднялись на площадку искусственной горы. Картина, представшая их взорам, поражала воображение. Тысячи людей, бывших рабов, наперегонки тащили те же камни, что и раньше. Обливаясь потом, многие несли по два камня. Другие, у которых было по одному, бежали, поднимая пыль. Некоторые охранники тоже тащили камни. Люди, посчитавшие себя свободнымиведь с них сняли кандалы, стремились получить как можно больше вожделенных монет, чтобы построить свою счастливую жизнь
Кратий ещё несколько месяцев провёл на своей площадке, с удовлетворением наблюдая за происходящим внизу. А изменения были колоссальными. Часть рабов объединилась в небольшие группы, соорудили тележки и, доверху нагрузив камнями, обливаясь потом, толкали их наверх.
Они ещё много приспособлений наизобретают, с удовлетворением думал про себя Кратий, вот уже и услуги внутренние появились: разносчики воды и пищи Скоро выберут себе начальников, судей. Пусть выбирают: они ведь считают себя свободными, а суть не изменилась. Они по-прежнему таскают камни
Красивая и пугающая легенда, правда? Только мы сами сделали это и сами позволили её усовершенствовать, дать написать вторую часть. Когда рабам, наконец, рассказали, что они рабы. А они, то есть мы, пожали плечами и потащили дальше свои камни. Но я не хочу больше их таскать
А потому, я бегу по узкой дорожке коридора, обложенной с обоих сторон костяшками домино, и понимаю, что мой камень остался там, где сейчас лежит оглушённый преподаватель тюрьмы, именуемой спецшколой, где свободных духом детей делают душевнобольными калеками. Из ответвления коридора появляется сопровождающий нас к этому корпусу педагог, услышавший непонятный шум. Секунду он колеблется в своих суждениях, не веря своим глазам, уточняет«Вы это куда?» В ответ, в лоб ему утыкается дуло пистолета. Учитель человек образованный, всё понимает без слов. И вот мы уже семеним гуськом по уличной асфальтированной дорожке, а вокруг нас раскинулся такой хрупкий мозаичный лес.
Вы понимаете, что вас осудят, бубнит через плечо педагог. И откуда у вас пистолет? Это же невозможно!
Все возможно, коротко отвечаю и для убедительности тычу дулом ему в поясницу.
Нет, снова завертел головой сопровождающий, ну, невозможно же! На входе сканеры металла и оружейного поликарбоната. Сканеры взрывчатых веществ и горючих смесей! Чёрт, сюда даже патрон, не то, что пистолет, пронести невозможно! Твою мать, запоздало озарило преподавателя, он ненастоящий!
Видали, нервно кивнул я своим спутникам, сообразительный!
Прежде чем наш несостоявшийся заложник успевает повернуться ко мне лицом, я обрушиваю рукоятку на его широкий безволосый лоб.
Так он ненастоящий? то ли удивился, то ли расстроился Лёша.
Откуда бы я настоящий взял? снова рявкнул я. Зажигалка это. Бежим! На воротах об этом ещё не знают!