Все, мужик, мир. Я тебе втащил, ты мне втащил. Успокойся.
Я тебя зарэжу. Зарэжу. Он потянулся к поясу. «Ну вот, огорчился Убер. А так хорошо все начиналось». На поясе у мужика висел нож в ножнах. Убер видел коричневую лаковую рукоятку.
В последний момент мужик убрал руку, сжал ее в кулак. Убер кивнул. «Другое дело».
Мужик начал подниматься. Когда он встал, Убер коротко и резко всадил несколько ударов в солнечное, в челюсть, под ребра. «Всегда работай связками», говорил учитель Убера по рукопашке, там, в Якутске. Сто тысяч лет назад.
Мужик задохнулся и упал.
Убер помог ему сесть. Достал из кармана самокрутку, сунул мужику в зубы. Вынул зажигалку, пластиковую, одноразовую. Покрутил в пальцах. «Надо хоть нормальной зажигалкой обзавестись когда-нибудь», подумал Убер.
Помог мужику прикурить. Тот затянулся, закашлялся.
Тьфу, черт, сказал мужик. Забористые.
Дыши глубже, посоветовал Убер. Ну, как тут у вас? Только честно.
Местный вздохнул, вынул сигарету изо рта, выпустил синеватый дым. Облако поплыло над платформой. Мужик выплюнул кровь, потрогал пальцами челюсть и почти весело посмотрел на Убера:
Честно? Полная жопа. Уходи отсюда, странник, пока можешь. Нам уже поздно.
«Интересное заявление». Убер помедлил.
Несильно я тебя?
Да не нормально. Жить буду.
А зовут тебя как, жилец?
Мужик покосился на него.
Мамед.
А полностью?
Мамед Нуртумбеков.
Убер почесал затылок.
Даг, что ли?
Я хороший даг, почему-то разозлился мужик. Глаза сверкнули. Опять потянулся к ножу. Убер покачал головойне надо.
Мужик опустил руку. Хорошо. Убер кивнул.
Ага-ага, хороший. Вас, когда отпиздишь, вы все хорошие.
Круто ты берешь только и сказал Мамед.
Обиделся? Зря. Ты вроде нормальный мужик, хоть и даг. Но если бы ты нож вытащил, я бы тебя убил. Сначала бы руки переломал, а потом убил на хуй. И на трупе попрыгал. И обоссал бы еще. Но вот видишь, как все хорошо сложилось. Красота просто. Люблю, знаешь, когда никого убивать не надо. У меня такие днинаперечет.
4. Мика и Нэнни
Мика, иди мыть руки, позвала Нэнни.
Девочка подняла голову, затем опустилаволосы свесились и закрыли ей лицо. Нэнни вздохнула. Все опять начинается.
Они вернулись в палатку и позавтракали. Грибы оказались невесть что, суховатые и жесткие, но все же еда. А что будем есть вечером Нэнни вздохнула. Придется опять ходить по станции, искать какой-нибудь работы. Руки опускаются. Вот так подумаешь об этоми хочется лечь и никогда не вставать. «А тут еще эта малявка»
Ты опять не слушаешься? Да что ж такое, Мика? Мы же договорились.
Мика молчала. Она разложила свои игрушки: половинка пластиковой коровы, монетка с орлом с двумя головами, камешек с красноватым пятномкамешек звали Миша, он был потомственным сибирским медведем, и черное перо со слипшимися ворсинками. Нэнни вздохнула. «Ненавижу это перо».
Мика! Ты не слушаешься!
Девочка подняла голову:
Я вообще не понимаю, почему я должна слушаться.
Ну вот, упрямство пошло на второй круг. Следующим этапом будет молчание. И «э!» на все вопросы или указания.
И никакие уговоры не помогут.
Тебе нужно повзрослеть, сказала Нэнни с тяжелым вздохом.
Зачем мне взрослеть?! Разве взрослые делают хоть что-то интересное? Они только устают и слушаются!
Мика!
Мика вдруг подняла голову и побледнела. Нэнни увидела ее зрачки, расширившиеся до пределов радужки. Бесконечно глубокие.
«Опять», подумала Нэнни. Положила ложку, вздохнула. Начала подниматься.
И тут пришел далекий протяжный крик. Словно огромное умирающее животное ворочалось где-то там, в глубине туннелей. Мика закрыла лицо руками, задрожала. Нэнни привстала
Мика?
Крик оборвался. Девочка открыла глаза. Нет, обошлось.
Руки помой, сказала Нэнни сухо. Тебе полить?
5. Мамед говорит и пляшет
Тут, у края, были полумрак, прохлада и тишина. Самокрутка тлела, стреляла искрами. Плохой табак, подумал Убер. С бревнами, как раньше говорили. Горький дым уплывал в темноту
Я бы не отказался от подробностей, сказал Убер.
Они покурили с Мамедом, сидя у края платформы. За их спиной огнями блистал «Спятивший краб», шумели голоса, звучала даже какая-то самопальная музыка. Что-то вроде дудочки выводило простенькую танцевальную мелодию. Люди начали отплясывать, топая ногами. «Интересные пироги с котятами, отметил Убер. А ведь за нами из палатки никто так и не вышел».
Даже чтобы посмотреть на драку.
Нет желающих посмотреть, как бьют кого-то другого, не тебя? Нет, с этой станцией явно что-то не так. «И как сказал бы Седой, это не мое дело. Убер сжал зубы. Надеюсь, у пацанов там все нормально».
Мамед помедлил.
Что здесь, на станции, такого страшного? А? спросил Убер. И почему мне лучше валить отсюда как можно быстрее?
Мамед молчал. Хмурый, полуседой, усталый.
Что вы тут скрываете? Я слышал крик.
Мамед дернулся. Убер кивнул. «Так я и думал».
Ну же, колись. Скинхед прищурился. Кто это кричит?
Не знаю, сказал Мамед.
Так. Убер помедлил. Что Дуралейкин там, в ВШ, что этот Мамед здесьникто не хотел говорить об этих криках. Хорошо. Не хочешь рассказывать, не надо. Боишься?
Мамед дернулся. Вспыхнул, опять потянулся к ножу. Убер снова посмотрел ему в глазарука остановилась. «Да что у них за мания, сразу за нож хвататься? Менталитет, бля».
Извини, сказал Убер. Я был не прав. Ты храбрый человек. Тогда поговорим о другом. Кто здесь главный?
Мамед вздохнул с облегчением, выпрямился. Этот вопрос явно был легче.
Соловей и его банда. Они всем здесь заправляют.
Соловей? Убер покивал.
Хоть что-то на «Обводном канале» понятно и просто. Банда держит станцию, банде можно навалять Ну или просто установить с ними некие жесткие границы и деловые отношения. Вон, даже с кировцами получалось, а это отморозки еще те. После смерти Саддама и развала созданного им «государства всеобщего благоденствия» бандиты как с цепи сорвались. Соловей-разбойник, значит? Убер хмыкнул.
Очень злой человек, сказал Мамед. Нехороший. Подлый. Не связывайся с ним. Он всем здесь рулит все решает. Убить может.
«Кричали-то они про мэра, а не про Соловья». Мэркак ширма серого кардинала?
А как же мэр? спросил Убер.
Лучше бы он этого не говорил. Мамед вздрогнул. Глаза изменились, остекленели. Он вскочил на ноги и заорал:
Наш мэрлучший мэр в мире!
Его самокрутка, кувыркаясь, улетела в темноту, прощально вспыхнув красной точкой.
Вот это пиздец, задумчиво сказал Убер. Неторопливо поднялся на ноги, отряхнул штаны. Оглядел Мамеда.
Наш мэр! Он! Он такой! продолжал Мамед. На глазах выступили слезы. Этого еще не хватало Мамед вдруг начал танцевать лезгинку. Истово, словно вопреки. Раз! Раз! Раз! Он выкрикивал:
Мэр! Мэр! Мэр! Лучший! Мэр!
Эхо летело над платформой. И кажется, в палатках и в «Крабе» кто-то тоже твердил: «мэр, мэр, мэр» только тише, вполголоса, одними губами. Убер огляделся. Да, похоже, так и есть. В каждой палатке, в каждом закутке звучали тихие «мэр». Интересный стереоэффект.
Довольно жутко.
Мамед танцевал. Словно дрался.
Музыкальный народ, что ж ты хочешь, задумчиво сказал Убер себе под нос. Посмотрел на пляшущего Мамеда. С того уже градом катился пот. Эй! Все-все, спокойно, подземный Махмуд Эсамбаев. Остановись. Твой мэрсамый лучший в мире, уговорил. Сядь, отдохни, расслабься. Выдохни. И послушай, что я скажу Тьфу, опять на какие-то стихи пробивает. Эй!
Мэр! крикнул Мамед.
Я понял, сказал Убер. Не глухой. Стоять!!
Эхо от крика разлетелось над платформой. «Ять ять».
Мамед остановился, тяжело дыша. Глаза снова стали нормальнымии будто смертельно больными. Он смотрел на Убера, полуседой, измученный, весь в испарине. Со лба катился пот, капал с густых бровей. Капля сорвалась с носа разбилась о платформу
Видишь, странник? Голос Мамеда был хриплый и надсаженный. Уходи, пока можешь. Уходи. А мне мне уже поздно.