Тишь ласкает меня, шепчет, нежно заглядывает в закрытые глаза: «Пойдем со мной, нам предстоит очень долгая дорога».
Улыбаюсь. Мне страшно, но я улыбаюсь. Руки, держащие ножницы, бьет тяжелая, нервная дрожь Знаю, куда ведет долгая дорога нам не по пути.
Прижимаю острия к лицуударпанцирь хрустит и скалывается. Удари крошечные трещинки бегут по ороговевшей поверхности. Удар, удар, удар! Ножницы застывают у самых глаз
Остается последний шагсамый важный, самый страшный.
Зачем взгляд, в котором нет ангелов, зачем жизнь, наполненная лишь пустотой, зачем память, в которой только упрек Я сам выношу себе приговор, но как же тяжело привести его в исполнение
Металл приятно холодит истонченную кожу век. Какие хрупкие, почти не ощутимые оковы, кандалы для моей грешной души Пришло время перерезать «пуповину»
Господи, как же мне страшно, Господи
* * *
В моем мире нет ничего, кроме боли. Нет даже тишины и темноты, в которые я погружен навечно. Во вселенском вакууме появляется первородный атомначальный элемент. Онсосредоточие всего и вся: Бытие и Сущее, Альфа и Омега, Начало и Конец.
Как обидно, что яэто онкрошечная частица, а онбезграничная, ничем не ограниченная боль, вобравшая в себя время и пространство Мне хочется кричать, но звук еще не рожден, мне хочется умереть, но жизни не существует. Пленник в клетке собственных иллюзий, узник страстей, превратившихся в пыль
Невидимое веретено времени наматывает на себя нити из миллионов летспираль за спиралью. Космическое безбрежье насыщается секундами, время пульсируетя ощущаю его ритм, вселенская пустота приходит в движение. Тектонические плиты мирозданияАбсолютное Ничто Пространства сталкивается с Великим Ничеммолчаливым Хозяином песочных часов. Детонация и ВЗРЫВ
Все меняется. Теперь я слышу Голос. И узнаю егоПоводырь!
Тайные слованаполненные смыслом и состраданием, молитвышелест уставших губ.
И несуществующие стены моей темницы, сотканной из страданий и кошмаров, истончаются и исчезают. Ощущаю теплое, осторожное прикосновениеладонь Поводыря ложится поверх моих глаз и я, наконец, вырываюсь из ледяных оков свирепой болиона уходит без возврата.
Здесь нет света, густая тьма пустых глазниц. Но я чувствую это местостарое бомбоубежище, однажды покинутое, но вновь дождавшееся меня.
Как я оказался здесь опять? голосовые связки не слушаются меня, вместо словутробный хрип, вместо звуковтолько стон.
Ты никуда не уходил, ты всегда был здесь.
Но я помню, мы Что со мной?
Умираешьот удушья и потери крови. Ты заклинил дверь, перекрыл вентиляцию, а потом лишил себя глаз.
Речь егожестокая и хлесткая, как плеть, но нет в ней металла и злобы.
Зачем?
Он молчит, нам больше не нужны слова.
«Несешь свой крест. Ты хотел чувствовать, что чувствовали они. Темноту, отчаяние, отсутствие надежды Глаза мешают видеть».
Что видеть?
Самого себя.
Почему ты здесь, со мной?
«Тыодин. Справедливому суду был нужен свидетель, обвинитель и защитник. Судья не может вершить правосудие в одиночку. И ты придумал меня».
Судьяэто я?
«И палач тоже».
Эмоций нет, ни сожаления, ни печали. Ничего.
Приговор приведен в исполнение?
«Почти. Скоро кончится кислород. Осталось недолго».
Мне не страшно, только немного грустно. И это светлая грустьстранная, невозможная, противоречащая всем инстинктам. Впервые в жизни я не боюсь Какое тихое спокойствие мой путь пройден до конца. Вот и все.
Поводырь смеется:
«Это только начало».
Хороший, добрый смехнет в нем ни угрозы, ни предупреждения. Только чистый, ясный свет.
Я знаю, запертая дверь скоро откроется и за ее порогом будут ждать те, кто простил меня.
Нас разделяет всего лишь дыхание несколько глубоких вдохов. Ничтожное расстояние. И я улыбаюсь.
Игорь ИлюшинПлакальщик
I. Узник правосудия
Не передумал еще? Молчишь? По глазам вижу, что нет, и уже не передумаешь, старик покачал головой, тяжело вздохнул и вернулся к своему занятию. С деловым видом он осмотрел крепления кевларового бронежилета и защитных пластин, подтянул ремни, показавшиеся ему ослабленными. Не туго, чтобы не стеснять движения, в самый раз, болтаться не будет, сидят как влитые. Закончив с этим, чуть тягостно похлопал своей крупной, узловатой ладонью по спине терпеливо дожидающегося конца процедуры молодого человека. На вид ему можно было дать лет двадцать семь, не больше, однако помертвевшее лицо с пустыми глазами прорезали кривые дорожки морщинпечать безнадежного горя, отяготившего душу.
Вот, проверь-ка, не жмет нигде?
Тот послушно покрутил руками, присел, даже подпрыгнул.
Все в порядке, спасибо, Сергей Николаевич, как на меня делали. Надеюсь, мне хватило патронов, чтобы за все расплатиться, вряд ли я смогу вам отплатить по полному за вашу помощь. На его бледном заостренном лице появилась слабая улыбка.
Эх, оружейник опять тяжело вздохнул, отказался бы ты от своей затеи, Леш. Своими руками на смерть тебя собираю, тебе еще жить и жить, а такие вещи они для нас, для тех, кого в будущем уже ничего не ждет.
Парень ничего не ответил. Медленным шагом он подошел к широкому столу, примостившемуся у дальней стены мастерской. Там его ждала остальная часть экипировки для предстоящего дела. Старик молча смотрел ему в спину, потом махнул рукой и сел на протяжно скрипнувший стул с отбитой спинкой, прикрыв лицо ладонью. Алексей медленно взял в руки каску, соединенную с масочным респиратором, темная сталь тускло блестела в свете сороковатной лампочки, отражающейся в стеклянных окулярах. Не спеша надел, защелкнул замки. Потом перекинул через плечо колчан с арбалетными болтами. Сам арбалет, композитный «Архонт», бегло осмотрел, проверил механизм, хотя и знал, что нужды в этом нет, Сергей держал снаряжение в прекрасном состоянии. Кобуры с пистолетами-пулеметами Алексей закрепил на бедрах, десяток обойм к ним отправились в подсумок. Пара ножей, среди которых был керамбит, отправились в ножны на груди и ноге. И в довесок две наступательные гранаты РГД-5. Кажется, все. Он быстрым шагом прошел от края до края мастерской, попрыгал. Ничто не стесняло движений, все сидело идеально.
Да уж, грозно выглядишь, пробормотал старик, разглядывая обвешенного броней и оружием парня. Человек-армия, так говорили раньше.
Спасибо, дядь Сереж, спасибо за все. Надеюсь, увидимся еще, не знаю, как благодарить вас
Старик, который даже в свои шестьдесят выглядел крепким, стойким, словно столетний дуб, теперь осунулся, стал меньше. Он подошел к Алексею, заглянув в безучастные, мертвые стекла противогаза, сухая ладонь легла на железный наплечник.
Просто выживи, Леш И перебей всех этих мразей. Без пощады, пусть заплатят за все. За каждую отобранную жизнь и пролитую кровь. Есть вещи, простить которые не смогут даже святые, а мы всего лишь люди. Одно только жаль, что выпало нелегкое дело на твою долю.
Он хотел добавить что-то еще, но передумал. Потрепал по плечу и отступил на шаг, окинув взглядом готового к выходу воина. Оружейник невольно содрогнулся, сейчас перед ним стоял не молодой жизнерадостный парень, каким запомнился ему Алексей. От молчаливой фигуры в броне веяло пустотой и тьмой, притаившейся на дне истерзанной души. Не осталось ничего, что распаляло ее огонь. Человек исчез, растворился, осталась оболочка, живая, но мертвая.
Не говоря ни слова, Алексей развернулся, направляясь к закутку, скрывавшему собой лестницу наверх, к небу, налитому свинцовой тяжестью осени. У выхода он обернулся, сверкнув белой вспышкой стекол противогаза:
Нет больше Алексея. Он исчез вместе с той, которую любил, когда ее ломали и пытали, а потом запнулся. Не смог выговорить. Сгорел вместе со всеми, кто заслуживал намного большего, чем они в итоге получили. Даже если придется спуститься в Ад и ниже, ради мести, я спущусь. Отныне зови меня Плакальщик.
С этими словами он поднялся по раскрошенной бетонной лестнице навстречу своей судьбе.
Снаружи лил дождь, словно где-то прорвалась темная гладь мрачного неба, скрывавшая за собой целый океан, и теперь он решил утопить в себе весь белый свет. Резкие порывы ветра хлестали россыпью тяжелых капель, со звоном разбивающиеся о стальные части брони Плакальщика. Он немного постоял на месте, устремив взор вдаль, туда, где из-за стены деревьев поднимались темные столбы дыма, смешивающиеся со свинцовыми облаками. Ныне пожары в Вичуге пылали почти каждый день, и даже подобный ливень был не в силах их затушить. Алексей закинул арбалет на плечо и неспешной походкой направился в сторону городка. Спешить ему было некуда, его никто нигде не ждал. Больше не ждал. В памяти воскресали и гасли обломки воспоминаний о недавней жизни, теперь она была чужая, казалось, что он подсмотрел ее, примерив на себя, а потом со вздохом отложил прочь, как неподходящую вещь. Его личные воспоминания начинались теперь с момента, когда