* * *
«Как мама все это переживет?» Это было первое, о чем я подумала, когда на ватных ногах спустилась по ступенькам эмиссариата. Сейчас она заглянет в мой профиль, чтобы узнать, как дела, увидит пять баллов и все Разразится катастрофа.
Знаете это чувство, когда происходящее кажется кошмарным сном?..
Не понимая, что теперь делать, я присела на скамеечку у входа рядом с хорошо одетой пожилой женщиной. Дама равнодушно смерила меня взглядом, привычно скользнула глазами по моим биочасам, заметила цвет профиля и подскочила как ужаленная. Встала, отошла в сторонку, кутаясь в натуральную шаль, с севера дул холодный ветер. Ну и скребь с ней, с этой стервой. Я натянула рукав пальто пониже, чтобы прикрыть экран биочасов.
Не отморозить бы себе на этой скамейке пятую точкув замечательном-то климате нашей зоны В. Которую мне, кстати, предстоит скоро покинуть, если я не верну прежние цифры При этой мысли меня прошиб холодный пот. Я всю жизнь прожила в благополучном районе и понятия не имела, что происходит с людьми, которым приходится уезжать в нижние зоны.
В детстве, кстати, этот вопрос живо меня интересовал. Когда я училась во втором классе Свободной школы, я как-то раз спросила учительницу, что происходит с людьми, у которых рейтинг падает до нуля? Высокая чернявая и очень молодая Рита Фаустовна разволновалась и сказала, что таких людей не бывает. Именно поэтому, мол, школьная табличка номер один ставит нулевикам прочерк. Их не существует. Это, мол, гипотетическая вероятность. И вообще люди всегда только улучшают, а не ухудшают свой рейтинг. Такой ответ меня не устроил, и я повторила вопрос дома. Мама тоже сказала, что нулевиков не бывает. А отец возразил, улыбаясь:
Еще как бывают
Фу, Федя, прекрати, сказала мама испуганно.
Отец подмигнул мне:
Не слушай женщину, Лара, она трусит сказать правду. Бывает такое, что человек скатывается до нуля.
Это я трушу?!
И что тогда с человеком происходит?!
Эти два вопроса мы задали хором. Мамин вопрос отец проигнорировал, а мне ответил задумчиво:
Ну как тебе сказать Скажем, его отключают от Системы.
Тут мама возмущенно прервала разговор, и у них началась обычная перепалка про «с ума сошел» и «не при ребенке».
Уж я-то имею право это ей сказать!
Зачем ей вообще это все знать? Ей это, тьфу-тьфу, не грозит!
А с чего ты взяла, что не грозит?!
Система не допустит!
Ах, Система?!
Тут батя громко и грозно выругался по адресу Системы, всех ее создателей и их подлинных намерений. Мама зажала ему рот:
Тихо, ты! Баллы и так хуже некуда.
И добавила горько:
Мою жизнь ты сломал, не смей портить будущее моей дочери У нее есть все шансы.
Это была правда, в школе я подавала большие надеждыпо крайней мере так считали учителя и родители. В день девятилетия меня, как и всех достигающих этого возраста школьников, зарегистрировали в Системе. В моем случае это сделал не классный руководитель, а лично директорда еще с небольшой поздравительной речью, потому что я была отличницей. На следующий день эмиссар торжественно надела на меня первые, пока еще простенькие биочасы. Это было важное событие для всей семьимама заплела мне красивую косу и заказала столик в органическом ресторане.
Этот вечер врезался в мою память: батя, как обычно, выпил лишнего и начал громко ерничать на тему, какое же это чудобиочасы! Как здорово, что их изобрели. Какое же мы счастливое поколениеу нас есть рейтинги, биочасы, а главноебиобижутерия! Каждый желающий теперь может вставить себе в задницу умный, а главноекрасивый сфинктер! «Что такое сфинктер?» спросила я громко. Сидевшая за соседним столиком женщина оглянулась на нас и рассмеялась. После этого мама окончательно вышла из себя и пригрозила эмиссариатом, а батя вздохнул, иронически выпил:
Ну, за Свободу, и надолго замолчал.
Отец был диссидентом-одиночкой. Я ни разу не слышала, чтобы кто-либо кроме него когда-либо ругал Систему. Это было так же глупо, как поносить беспилотники, или телемедицину, или научный прогресс как таковой. Система была нашей средой, нашим воздухом, нашей защитой, высшим достижением и мягким климатом нашей цивилизации.
Интересно, что мой отец и его близкий друг дядя Леня были прародителями Системы.
В молодости они работали программистами первой категории, это их отдел писал программы первых ментальных скринингов, на которых сейчас строится работа всех эмиссариатов и всей Системной полиции. Отчетов о личности человека и его намерениях.
Толчком к созданию скринингов стали так называемые школьные расстрелы. Я не понимала, что это такое, а отец объяснял:
Дети приходили в школу с оружием и расстреливали одноклассников. Убивали, да. Я видел собственными глазами: весь класс в крови, учительница дергается в конвульсиях на полу между партами
В этом месте мама, как правило, просила избавить нас от подробностей, и отец продолжал:
И самое удивительное, что эти подростки долго и откровенно готовились. За полгода начинали выкладывать в Сети фотографии преступлений, восхищаться ими. Писали в открытую: «Я всех ненавижу! Я буду убивать!» и никто не реагировал.
Почему?
Отец пожимал плечами.
Не верили. Тогда считалось, мало ли, кто что пишет. А Леня первый сказал: надо заниматься преступлением не ПОСЛЕ того, как оно совершилось, а до!
Этот Леня одно время часто захаживал к нам в гости по вечерам. Среднего роста, скромный и, на первый взгляд, очень застенчивый человек. Узкие внимательные глаза. «Когито, эрго сум» первая фраза на латыни, которой меня зачем-то учил дядя Леня: «Мыслюследовательно, существую». Он развивал эту идею: «И, следовательно, действую. Мысль о преступлениисама по себе уже преступление, правы были древние христиане».
Отец был не согласен, они часто спорили и даже ругались, и вся дяди-Ленина застенчивость при этом куда-то девалась. «Нельзя же судить и наказывать за мысли!» кричал батя. «Это ты родителям убитых детей скажи, про мысли!.. У дяди Лени был высокий голос, который, когда он волновался, срывался фистулой. Мысли становятся реальностью, пойми ты!» «Я не буду в этом участвовать! Нужна грань!» и, вспоминая про грань, папа, как правило, грохал кулаком по столу.
Так они ругались, наверное, с год, батя то и дело громогласно «уходил с проекта», но в итоге им удалось найти загадочную грань и алгоритмизировать ее. Написанная дядей Леней и моим отцом программа фьючерсных ментальных скринингов произвела фурор и мгновенно сделала их знаменитыми. Программа ФельдманаСмирнова (фамилии дяди Лени и моего отца соответственно) определяла с вероятностью 99,9 %, перейдет ли потенциальный преступник от слов к делу.
Это была революция.
Дядю Леню назначили координатором Единой межгосударственной программы по контролю над агрессией, отец стал его первым замом. Многие годы ушли на то, чтобы отладить программу и встроить ее в Систему. Это благодаря отцу и его лучшему другу ни одно грубое слово больше никому не проходит даром. Отец лично добивался того, чтобы алгоритмы, анализирующие лексикон человека, не просто маркировали агрессивные слова, но и учились читать между строкиспользовали психологические и психолингвистические аналитические платформы. Плюссчитывали через биочасы и кончики пальцев давление, температуру и прочие кожно-гальванические реакции в момент употребления человеком тех или иных слов. В итоге Система научилась узнавать намерения преступника раньше, чем он сам!
Это была гигантская работа. Отец и дядя Леня были награждены орденами «За особые заслуги перед Обществом абсолютной Свободы» первой степени.
Помню вечер, когда они пришли с орденами на груди, мама суетилась и накрывала на стол, а они сидели рядом и молчали. Труд всей их жизни был завершен, мечты сбылись, и им было нечего больше друг другу сказать. Идеальная система контроля была создана, отлажена и запущена в мировом масштабе.
Дядя Леня после этого исчез, я больше его никогда не видела. А отец запил.
В восемнадцать лет я закончила Свободную школу и сдала ЕРЭ (единый рейтинг-экзамен) на восемь целых девяносто восемь сотых балла. Система оценила меня очень неплохоособенно если учесть, что мой ближайший родственник пил и вел себя неадекватно. Правильное поведение в Сети и регулярное участие в Системных программах позволили мне поднять баллы до девяти, а потом и до десяти. Но на десятке я застряла. До престижных двенадцати мне вечно чего-то не хватало.