10
Поначалу на марше протеста было захватывающе. Проходил он в центре города, у здания Законодательного собрания, только получился никакой не марш, никто никуда не маршировал все тесно сбились в одну кучу. Разные люди толкали речи. Канадская родственница женщины, которая умерла в Галаадских колониях на радиационной очистке, говорила про рабский труд. Председатель «Жертв геноцида в Галаадских Землях Предков» рассказал про марш-броски в Северную Дакоту, где людей сгоняли, все равно что овец, в огороженные города-призраки, без еды, без воды, и как они там гибли тысячами, и как люди рисковали жизнью, уходили на север, к канадской границе, среди зимы, и он показал кисть, на которой недоставало пальцев, и сказал: «Обморожение».
Потом представительница «СанктОпеки» организации, опекающей беженок из Галаада, говорила про тех, у кого отняли детей, и что это жестоко, и что, если пытаешься вернуть ребенка, тебя обвиняют в непочтении к Богу. Я не все речи слышала, потому что усилители иногда вырубались, но смысл в целом уловила. Полно было плакатов с Младеницей Николь: «ВСЕ МЛАДЕНЦЫ ГАЛААДА МЛАДЕНИЦА НИКОЛЬ!»
Потом наша школьная делегация что-то покричала и подняла плакаты, и у разных людей тоже были всякие плакаты: ДОЛОЙ ГАЛААДСКИХ ФАШИСТОВ! УБЕЖИЩЕ НЕМЕДЛЕННО! Тут явились провокаторы с другими плакатами: ЗАКРЫТЬ ГРАНИЦУ! ГАЛААД, ОСТАВЬ СЕБЕ ШЛЮХ И ВЫРОДКОВ, НАМ СВОИХ ХВАТАЕТ! ОСТАНОВИТЬ ВТОРЖЕНИЕ! КУРТИЗАНКИ, ВОН! Среди них была стайка этих Жемчужных Дев в серебристых платьях и при жемчугах с плакатами «СМЕРТЬ ДЕТОКРАДАМ!» и «ВЕРНИТЕ МЛАДЕНИЦУ НИКОЛЬ». Наши кидались в них яйцами и гикали, когда попадали в цель, но Жемчужные Девы только улыбались остекленело, как за ними водится.
Завязались потасовки. Группа людей в черном и с платками на лицах уже била витрины. Вдруг возникла толпа полицейских в защитном обмундировании. Вот прямо откуда ни возьмись. Они грохотали дубинками по щитам и надвигались, и этими дубинками били и детей, и всех остальных.
До этого меня распирало от восторга, а тут стало страшно. Я хотела выбраться, но меня сплющило так, что не шевельнуться. Мои одноклассники все куда-то подевались, а толпа запаниковала. Люди накатывали волнами, туда и сюда, визжали и орали. Мне чем-то заехали в живот я думаю, локтем. Я задыхалась, и из глаз потекли слезы.
Сюда, проскрипел голос позади меня.
Ада. Она цапнула меня за воротник и поволокла за собой. Не знаю, как она расчищала дорогу, я думаю, пиналась. А потом мы очутились на улице позади массовых беспорядков, как это потом назвали по телевизору. Я смотрела репортаж и думала: вот, значит, что такое оказаться посреди массовых беспорядков; как будто тонешь. Правда, я никогда не тонула.
Мелани сказала, ты можешь быть здесь, сообщила Ада. Я везу тебя домой.
Нет, но сказала я. Не хотела признаваться, что страшно.
Сию секунду. В темпе вальса. Никаких «если» и «но».
В тот вечер я увидела себя в новостях: я держала плакат и кричала. Я думала, Нил и Мелани рассвирепеют, но нет. Они перепугались.
Зачем ты так? спросил Нил. Мы же сказали, ты что, не слышала?
Вы всегда говорите, что надо выступать против несправедливости, сказала я. И в школе тоже так говорят.
Я понимала, что перешла грань, но извиняться не собиралась.
Что будем делать? спросила Мелани, но не меня, а Нила. Лили, принеси мне воды, будь добра. Там в холодильнике есть лед.
Может, все не так плохо, сказал Нил.
Рисковать нельзя, услышала я ответ Мелани. Надо переезжать типа вчера. Я звоню Аде, она найдет фургон.
Вот так сразу резерва нет, сказал Нил. Не получится
Я вернулась со стаканом воды.
Что такое? спросила я.
А уроки тебе делать не нужно? спросил Нил.
11
Спустя три дня кто-то влез в «Борзую модницу». В лавке стояла сигнализация, но взломщики вошли и вышли, не успел кто-нибудь приехать, в чем, собственно, и есть проблема с сигнализациями, сказала Мелани. Никаких денег в лавке не нашли, наличку Мелани там никогда не хранила, но забрали какой-то носибельный арт и разнесли вдребезги кабинет Нила все папки по полу расшвыряли. И прихватили с собой кое-что из его коллекций часы, старые фотоаппараты, антикварного заводного клоуна. Лавку подожгли, но по-любительски, сказал Нил, так что пожар быстро потушили.
Приходила полиция и спрашивала, есть ли у Нила и Мелани враги. Они сказали, что нет и ничего страшного, это, наверное, бездомные залезли, искали деньги на наркотики, но я видела, что они переживают: они так разговаривали, как обычно, когда не хотели, чтоб я услышала.
Забрали фотоаппарат, как раз говорил Нил Мелани, когда я вошла в кухню.
Какой фотоаппарат? спросила я.
Да просто один старый фотоаппарат, сказал Нил. И опять давай тягать себя за волосы. Правда, редкий.
С того дня они оба психовали все больше. Нил заказал в лавку новую сигнализацию. Мелани сказала, что, может быть, мы переедем в другой дом, но я стала расспрашивать, и она прибавила, что это она просто подумала. Про взлом Нил сказал: «Ни малейшего ущерба». Несколько раз повторил, отчего я задумалась, каков же был ущерб помимо исчезновения его любимого фотоаппарата?
Вечером после взлома Нил и Мелани смотрели телик. Обычно-то они его не смотрели он просто всегда работал, а тут прямо впились в него.
Жемчужная Дева, в новостях названная просто «Тетка Адрианна», найдена мертвой в квартире многоэтажного дома, которую она снимала вместе с другой Жемчужной Девой. Висела на дверной ручке, ее собственный серебристый пояс обернут вокруг шеи. С момента смерти прошел не один день, сказал судмедэксперт. Владелец другой квартиры почуял запах и сообщил в полицию. По версии полиции, совершено самоубийство: самоудавление подобным способом распространенный метод.
Показали портрет умершей Жемчужной Девы. Я вгляделась повнимательнее: иногда Жемчужных Дев трудно было различать, они же все одинаково одеты, но я вспомнила, что эта Дева недавно заходила в «Борзую модницу», приносила брошюры. И ее партнерша тоже звали ее «Тетка Салли», и она, отметил телеведущий, пропала без следа. Ее портрет тоже показали: полиция просила при обнаружении сообщить. Консульство Галаада комментариев пока не дало.
Какой ужас, сказал Нил Мелани. Бедная девочка. Просто катастрофа.
Почему? спросила я. Жемчужные Девы работают на Галаад. И ненавидят нас. Все знают.
Тут они оба на меня посмотрели. Как бы описать этот взгляд? Безутешный, пожалуй. Я опешила: им-то что до нее?
По-настоящему плохое случилось в мой день рождения. Утро началось, как будто все нормально. Я проснулась, надела клетчатую зеленую форму Школы Уайл я не сказала? У нас была форма. На зеленые носки натянула черные ботинки со шнурками, волосы забрала в хвост, как полагалось носить в школе никаких распущенных локонов, и сошла вниз.
Мелани была в кухне у нас там стоял гранитный островок. Мне больше нравилось не так, а как у нас в школьной столовке столешница из стекла и эпоксидки, сквозь эпоксидку видно, что внутри, а в столовке внутри одной столешницы был скелет енота, поэтому всегда было на что посмотреть.
За кухонным островком мы обычно и ели. Столовая-гостиная у нас тоже была. Считалось, что она для праздников, но Мелани и Нил не устраивали праздников они устраивали совещания по разным общественно полезным поводам. Накануне вечером приходили люди: на столе так и остались кофейные чашки и тарелка с крошками от крекеров и сморщенными виноградинами. Что за люди приходили, я не видела, потому что отсиживалась у себя наверху, пряталась от последствий того, что натворила. Было ясно, что это я не просто ослушалась.
Я вошла в кухню и села у островка. Мелани стояла ко мне спиной смотрела в окно. Из окна видно было наш двор круглые бетонные кадки с кустами розмарина, патио с садовым столом и стульями, а дальше перекресток.
Доброе утро, сказала я.
Ой! Лили! сказала Мелани, развернувшись. А я тебя не слышала! С днем рождения! Шестнадцать большое дело!
Нил спустился к завтраку, когда мне уже пора было в школу. До этого он наверху говорил по телефону. Я немножко обиделась, но не особо: он был очень рассеянный.