У деревянного блюда возилась Пыльмау, аккуратно нарезая пекулем[21] холодную закуску. Для Джона был приготовлен таз с водой для умывания. На бревне-изголовье сидел старый Орво и молча наблюдал.
Джон умылся, утерся чистым лоскутом и взглянул на Пыльмау. Сегодня в ее лице было что-то необычное, и это было не выражение глаз и не подчеркнуто аккуратная прическа. Джон вдруг догадался и внутренне улыбнулся – Пыльмау сегодня умывалась!
– Охотиться будем у Ирвытгыра, – Орво говорил деловито. – Там моржи густо идут. Устроимся жить на берегу, в палатке. В Ирвытгыре живет веселый народ – айваналины[22] . Хорошо поют. Если повезет – услышим и увидим их песни и пляски.
Пыльмау приготовила для Джона новые кэмыгэт[23] с подошвами из той самой лахтачьей кожи, на которой Джон притащил ее мертвого мужа. В просторную кожаную сумку было сложено все необходимое – запасные рукавицы из нерпы, чижи, гремящий, засохший за зиму плащ из моржовых кишок… Многие из этих вещей принадлежали Токо.
Джон сиял со стены винчестер и посмотрел в ствол на свет – металл блестел. Пыльмау отвернулась и с подчеркнутым усердием принялась заталкивать в кожаный мешок подстилки из сухой травы для торбасов.
– Пора, – сказал Орво и тронул Джона за плечо.
Джон перекинул на спину мешок, сунул в чехол винчестер и у выхода из яранги в нерешительности остановился. Надо бы попрощаться с Пыльмау ведь он уезжает на много дней, быть может даже на месяц. Но как это делается у чукчей? И вообще, полагается ли у них прощаться и какая при этом соблюдается церемония? Когда покойный Токо уходил на охоту, он даже не оглядывался на жену. Но Токо покидал ярангу лишь на несколько часов, а тут… Надо хоть что-то сказать ей, а тут еще Орво ждет.
– Я сейчас приду, – сказал Джон и вошел в свою каморку. Здесь зачем-то он взял давно остановившиеся карманные часы, блокнот и карандаш.
Орво все еще торчал в чоттагине. Тогда Джон быстро подошел к Пыльмау, взял обеими культями ее правую руку, пожал и произнес:
– Жди меня.
– Ну, пошли, – сказал Орво и вышел из яранги. За ним последовал Джон.
Охотники уже собрались возле байдары. Когда Джон присоединился к ним, он внешне ничем не отличался от них. В такой же, как и они, камлейке, в нерпичьих штанах, заправленных в кэмыгэт.
По команде Орво охотники взялись за борта байдар и потащили их через ледяную полосу к морской воде. Осторожно спустили суда на зеленую воду и уселись каждый у своего весла. Джон не знал, куда пристроиться, пока Орво не показал ему место рядом с собой, у кормового весла.
Носовой оттолкнул байдару от ледяного берега, длинные весла в ременных уключинах взметнулись над байдарой и ушли в воду. На берегу стояла толпа провожающих: женщины, старики, ребятишки. Никакого особого обряда прощания Джон не заметил, словно охотники отправлялись всего лишь на полчаса за дровами на другой берег лагуны. В толпе Джон увидел Пыльмау. Рядом с ней, держась за материнский подол, стоял маленький Яко.
Выйдя на морской простор, подняли парус, и байдара пошла ходко, с шумом рассекая воду носом.
По правому борту высились скалистые берега чукотской земли с заплатками нерастаявшего снега. Кое-где море вплотную подступило к берегу, начисто поглотив недавно казавшийся нерушимым ледовый припай.
Охотники негромко переговаривались между собой. Орво рассказывал Джону о моржах:
– Морж для нашего народа – все. Он дает пищу и жир для жирников, кормит собак всю зиму. Кожей моржовой мы покрываем яранги, обтягиваем байдары. Вот эти толстые ремни тоже из нее. Плащи шьем из кишок, а в старину, когда чукчи не знали железа, из бивней мастерили наконечники к копьям и стрелам.