Джон перенес все усилие на левую руку, где кольцо держалось крепко и попытался передвинуть правую руку чуть дальше, за спусковую скобу…
И тут грянул выстрел! Джон в удивлении обернулся, не понимая, что винчестер выстрелил в его руках. Когда догадка пронзила его мозг, а глаза увидели расплывающееся алое пятно под поникшим Токо, он не мог сдержать вопля ужаса.
– Токо! Токо! Неужели это мой винчестер?
– Ты в меня попал, – тихо произнес Токо. Он выпустил ствол, и тело его начало медленно сползать обратно в море, оставляя на льду широкий кровавый след.
Джон прыгнул и навалился на Токо, вцепился в его камлейку зубами и потащил от края ледяного обрыва. Убедившись, что опасности снова свалиться в воду нет, Джон перевернул Токо на спину.
Смуглое лицо покрыла мертвенная бледность. Токо медленно, с трудом открыл глаза и пересохшими губами прошептал:
– Кровь выходит из меня…
Джон перевел взгляд на рану. Окаймленное большим кровавым пятном, на камлейке чернело отверстие. Оно было совеем небольшим, даже пальца не просунуть. Из него неровными толчками хлестала кровь.
– Снегом закрой… Снегом, смоченным водой…
Джон бросился собирать скудные остатки не успевшего растаять рыхлого сырого снега. Он соскабливал кожаными культями снег, и клал на рану. Осторожно разрезав камлейку и кухлянку, обнажил грудь Токо. Снег быстро пропитывался кровью и таял. Тогда Джон стянул с себя камлейку и зубами разорвал ее на широкие полосы. Этими полосами он постарался туго перевязать грудь Токо.
Раненый тихо стонал и не открывал глаз. Закончив перевязку, Джон наклонился к лицу Токо и спросил:
– Как тебе?
– Холодно и пить хочется…
Джон вложил в раскрытый рот горсть снега.
– Как же мне тебя дотащить до дому?
– Оставь меня здесь, иди за нартой – проговорил Токо.
– Нет, я тебя не оставлю.
– Сон, ты не виноват. С каждым может такое случиться. Ты не виноват.
Джон с ненавистью посмотрел на лахтака, лежащего чуть поодаль, словно виноват был он, и вдруг догадка осенила его:
– Токо! Я тебя дотащу на лахтачьей коже!
Не теряя времени, Джон вытащил нож, воткнул в держалку и принялся разделывать лахтака. Он снимал кожу вместе со слоем жира, чтобы раненому не было жестко.
– Осторожнее, – предостерег Токо, – не продырявь кожу.
Джону никогда не приходилось разделывать добычу. Вскоре он весь покрылся кровью. Наконец отделил кожу лахтака от мяса и откатил в сторону ободранную тушу. Расправив кожу, он осторожно перетащил на нее Токо, завернул кожу и закрепил несколькими стежками, использовав кусок ремня от акына.
Нацепив на ноги лыжи-снегоступы, чтобы подошвы торбасов не скользили по обнаженному льду, Джон, надев на грудь лямку, двинулся по направлению к берегу. Он торопился, но, помня о раненом, он обходил ропаки и торосы, стараясь ступать только по ровному, гладкому льду. Со стороны могло показаться, что ничего особенного не случилось: просто идет охотник и тащит за собой убитого лахтака. Иногда Джон останавливался и подходил к Токо.
– Как ты чувствуешь себя?
– Ничего. – силился улыбнуться Токо. – Положи мне в рот еще снегу. А лучше отколи ножом кусок льда. Холодно и пить хочется…
– Потерпи, – дробя ножом лед, говорил Джон, – немного осталось до берега.
Солнце стояло низко. От торосов и прибрежных скал и человека тянулись длинные синие тени.
Порой Джону казалось, что сердце вот-вот вырвется из груди. Оно колотилось где-то возле самой глотки, воздуха не хватало, но Джон не мог остановиться и передохнуть. В голове не было ни одной здравой мысли, лишь упорно и настойчиво в ушах звучала нелепая и странная фраза:
– Я убил кита!.. Я убил кита!.. Я убил кита!..
Берег медленно приближался. Вот уже можно различить Челюстные Китовые Кости…
– Я убил кита! Я убил кита!
Джону вдруг показалось, что Токо уже мертв.