Пыльмау медленно направилась к себе. Подходя к яранге, она подняла голову и пристально поглядела на покрытый глубоким синим мраком ледяной простор.
– Идут! – закричала она и бросилась обратно в ярангу Орво.
– Идут! – повторила она и потянула старика на улицу. – Гляди, Орво, это Джон и его товарищ. Их двое! Они вдвоем шагают и даже что-то волокут!
– Ты совсем потеряла рассудок, – проворчал Орво, вырвавшись из цепких рук Пыльмау. – Ступай-ка лучше домой, разожги костер.
Пыльмау побежала к яранге и, ворвавшись в чоттагин, громко объявила:
– Дети! Отец возвращается! Он с добычей!
Когда охотникам до порога оставалось всего несколько шагов, Пыльмау торжественно и важно вышла из чоттагина, неся в вытянутой руке ковшик с водой и плавающей льдинкой.
Джон отстегнул упряжь, взял в руки ковшик и полил на голову убитой нерпы. Антон молча, с нескрываемым интересом наблюдал. Потом Джон отпил из ковшика и подал его Антону. Тот с наслаждением выдул весь остаток воды, так что богам досталась всего лишь одна капелька, да и ее с трудом вытряхнула Пыльмау в сторону моря. Но она не сердилась на Антона, наоборот, она смотрела на него ласково.
15
Люди ослабели от голода, но все же выходили из яранг и смотрели на дальние холмы, откуда обычно показывались упряжки.
Двухнедельная пурга держала охотников в ярангах, и в Энмыне наступил настоящий голод. В котлах варили ременные обрезки, неиспользованные выкройки лахтачьей кожи для подошв и гнилую жижу со стенок мясных ям.
Антон Кравченко давно переселился в полог. Преодолевая отвращение, он ел пахучее варево, которое Пыльмау тщетно пыталась сдобрить остатками сохранившейся зелени.
Пурга утихла, но у охотников не было сил подняться и преодолеть новые нагромождения торосов, высокие сугробы сыпучего снега.
Ждали нарты с восточной стороны. По времени Тнарат уже должен был возвратиться.
Джон, собрав остатки сил, вышел в море. Далеко уйти он не смог, и поэтому ограничился тем, что пробил лунку на свежезамерзшем разводье и поставил сеть из нерпичьей ременной бечевы. Большой надежды не было, но все же это было охотой.
Весть о приближающихся нартах принес Яко.
Все, кто мог двигаться, высыпали на улицу.
– Это не Тнарат! – встревоженно заявил Орво, передавая бинокль Джону.
Джон увидел пять нарт. Они шли медленно – то ли собаки устали, то ли нарты были тяжело нагружены. Джон принялся тщательно осматривать их – каюры сидели высоко. Но почему их было так много? И белые есть. Их нетрудно отличить по тому, как они сидят на нарте.
– Тнарата не вижу среди них, – сказал Джон и, вытирая заслезившиеся глаза, передал бинокль Армолю.
– Да он впереди сидит! – не отнимая бинокля от глаз, воскликнул Армоль. – Точно он. И белый нагрудник его.
Нарты медленно приближались. Энмынские собаки, обессилевшие от голода и холода, даже не залаяли, не поднялись навстречу.
Толпа встречающих замолкла. Уж очень непривычно, что столько нарт едет. Тревога, как начавшаяся поземка, закружилась между людьми.
Первая нарта, на которой сидел Тнарат, медленно подъехала, и Орво по праву старшинства приветствовал его первым:
– Етти!
– Ии! Тыетык! – бодро ответил Тнарат. – И много гостей привез.
Антон узнал Лешу Бычкова и милиционера Драбкина. Он бросился к ним с криком приветствия:
– Ребята! Неужели это вы?
– А кто же еще? – с трудом разлепив замороженные губы, ответил Бычков. – Принимай гостей.
Нарты прибывших были нагружены ободранными оленьими тушами, мешками с мукой, ящиками с патронами и другими товарами.
Собачьи упряжки подвели к яранге Орво и там принялись укреплять цепи, чтобы на них рассадить собак. Из коротких реплик Джон узнал, что оленьи туши – из островного стада великого шамана Армагиргина.