31
Стремительно промчалась весна в бессонных ночах на море, в пороховом дыму выстрелов по моржам, и наступило короткое затишье, когда можно перевезти добытое мясо в селение и сложить в хранилища.
Берег чист и пустынен. Байдары подняты на высокие подставки, чтобы сберечь покрышки от собак, которые хотя и были сыты, но все же не прочь полакомиться просолившейся в морской воде моржовой кожей.
«Белая Каролина» пришла в Энмын рано утром.
Джон уже был на ногах, когда услышал снаружи крики:
– Корабль белых приближается! Корабль идет!
На берегу уже стояли мужчины, и бинокль Орво переходил из рук в руки.
– Очень красивый корабль! – сказал Тнарат, передавая бинокль Джону.
Судно медленно приближалось к берегу. На носу стоял матрос и ручным лотом измерял глубину. Оно было так близко от берега, что в утренней тишине различались голоса моряков. В воду с грохотом упал якорь, и корабль остановился.
Шлюпбалки развернулись, и шлюпка повисла над водой.
Едва только она коснулась воды, как в нее попрыгали матросы. Последней в шлюпку спустилась странная фигура, похожая на женскую.
– Женщина к нам в гости идет! – с удивлением проговорил Орво, передавая бинокль Джону.
Джон приставил окуляры к глазам. Да, это была женщина в темном суконном пальто, в фетровой шляпе с широкими полями, из-под которой выбивались седые волосы. Словно кто-то толкнул Джона в грудь, и он едва не выронил бинокль. Он боялся верить своей догадке, но с каждой минутой он все больше и больше убеждался, что это она, его мать.
Шлюпка была почти у прибойной черты, когда Джон окончательно узнал Мери Макленнан и пошатнулся. Рядом стоящий Тнарат подхватил его и озабоченно спросил:
– Что с тобой?
– Мать приехала, – шепотом ответил Джон. Новость хлестнула по встречающим, и чукчи уставились на старую женщину, которая пристально вглядывалась в них, стараясь, видимо, угадать, кто же из них ее сын.
Шлюпка ткнулась носом в берег, и моряки помогли старухе сойти. Ноги Джона словно примерзли к гальке, и у него не было сил сделать хоть шаг навстречу матери.
Мери Макленнан прочно встала на берег и снова молча принялась рассматривать чукчей.
– Где мой сын? – спросила она.
– Это я, – ответил Джон и, собрав силы, пошел навстречу.
Мери Макленнан сначала отшатнулась, видимо не узнавая его, но в следующее мгновение нечеловеческий вопль разорвал утреннюю тишину Энмына.
– О, Джон! Мальчик мой! Что они сделали с тобой!
Джон обнимал ее, прижимался к ее груди, вдыхая давно позабытые, родные запахи, и слезы неудержимым потоком лились из глаз. В горле стоял твердый комок, который не давал молвить ни слова.
– Я нашла тебя, сыночек мой дорогой! Я нашла тебя! – сквозь слезы говорила Мери Макленнан. – Бог услышал мои молитвы. Я уже думала, что никогда тебя больше не увижу, что ты уже мертв… Милый мой, мальчик мой! Восемь лет! Восемь долгих лет я считала тебя навсегда утерянным… Наш отец не дождался этого радостного известия… Дай я на тебя посмотрю.
Мери Макленнан с усилием оторвалась от сына, сделала шаг назад.
– Что с твоими руками?
– Мама, – с трудом выдавил слова Джон, – нету у меня рук. Их оторвало взрывом восемь лет назад.
– О горе какое! – закричала Мери Макленнан. – Твои рученьки!
– Мэм, я теперь привык и не чувствую, что у меня их нет. Здешние люди научили меня пользоваться ружьем, копьем и ножом. Я даже могу писать.
– Но почему ты ничего не давал знать о себе?
– Прости, ма, – Джон виновато склонил голову. – Я потом тебе все объясню.
Люди Энмына стояли поодаль и наблюдали за свиданием матери с сыном. Наблюдали и моряки, отошедшие в сторону, чтобы не мешать.
Из яранг на берег, пораженные необыкновенной новостью, спускались люди Энмына. Впереди шла Пыльмау, неся на руках маленькую Софи-Анканау.