Послушаешь одного сказочника – выходит, что земля вся вроде чаши, которая на море плавает. Другой наскажет, что вся наша земля из слоев состоит. Мы, значит, в верхнем слое, а кто недавно умер – во втором, и так далее. Говорят, есть такие шаманы, которые могут общаться с такими далекими предками, что тем их попросту не узнать. Так говорят наши сказочники и мудрецы, а что слышно от ваших? – осведомился Ильмоч.
– Наши мудрецы доказали, что земля видом своим, как мяч, – сообщил Джон.
Научное определение формы земли не произвело на Ильмоча никакого впечатления.
– Ну вот! – даже как-то обрадованно воскликнул он. – И ваши чудное говорят! – И продолжал уже серьезным тоном: – Всего до конца все равно не узнаешь. Надо себя знать. Чего ты хочешь, каково тебе на земле живется?.. А знать о своей земле хватит и того, где какие пастбища, где какие реки текут и горы стоят… Голову гостю! – бросил он женщине, устанавливавшей на коротконогом столике большое деревянное корыто. – Ясное дело, есть чудеса в разных землях. Вот я слышал, правда ли это, что в тех землях, где обитают белые люди, есть такие родники, откуда ключом бьет дурная веселящая вода?
Теперь Джон понял, к чему велась вся эта беседа, и с улыбкой, но твердо сказал:
– Чепуха! Такого нет!
– Однако жир для грохочущих двигателей, – возвразил Ильмоч, проявляя неожиданную и поразительную осведомленность, – тоже, выходит, не из земли течет?
– Жир течет, – ответил Джон, – а ключей дурной веселящей воды нет.
– Неладно природа делает! Неладно! – искренне огорчился Ильмоч и, уже почти убежденный в том, что гость так и не понял намеков, предложил начать трапезу.
Но тут Джон наконец вытащил из кармана бутылку виски и поставил на столик рядом с корытом, полным вареной оленины.
Бросив мимолетный взгляд на бутылку и с удовлетворением отметив, что она даже еще непочата, Ильмоч, изо всех сил сдерживая свое нетерпение, тихо попросил:
– Женщины, чашки принесите.
Теперь настала очередь Джона поражаться силе воли Ильмоча. Оленевод держал себя так, будто бутылка виски была за его столом обычным явлением. Он пил, стараясь не показать ни жадности, ни желания делать большой глоток.
Джон ел под его руководством оленью голову и должен был себе признаться, что до этого ему никогда не приходилось пробовать что-либо более вкусное. Учитывая привычки гостя, Ильмоч еще перед едой велел поставить на стол несколько крупных кристаллов каменной соли.
– Когда я узнал, что ты зимой искал мое стойбище, я затужил, – сказал Ильмоч. – Сердце надрывалось, когда до меня дошла весть, что у тебя дочь померла. Ох, если бы я мог быть неподалеку от тебя со своим стадом!
Наевшись, Джон попытался расспросить своего хозяина о численности его стада.
Полузакрыв глаза, Ильмоч некоторое время молчал и беззвучно шевелил губами.
– Одних личных моих оленей, которых клеймил, двадцаток сорок будет, – ответил Ильмоч. – Однако в нашем стойбище еще пять яранг. У тех оленей поменьше. У иных только одна или две двадцатки. Я даю им кормиться возле моего стада. Мне не жалко. И им не так скучно.
Джон попытался представить общий размер стада. Если принять за среднюю цифру, скажем, по полусотне оленей в каждом отдельном хозяйстве, то выходит, что Ильмоч контролирует поголовье в тысячу оленей. Что он является подлинным хозяином стада и распоряжается судьбой живущих в стойбище, – в этом никакого сомнения не было. «Однако ты капиталист», – подумал с иронией Джон, вспомнив студенческие разговоры о новом учении немецкого философа Карла Маркса. Но вслух он похвалил тундрового друга:
– Хорошо выглядят ваши пастухи – сытые, одеты чисто.
– А все потому, что лениться не даю, – самодовольно сказал захмелевший Ильмоч.
Джону не было известно, что означают на самом деле эти слова.